— Кха. Кха. Кха.
Я обернулся. Аналог наших демонстративных хлопков. Хаал стоял в коридоре, тоже без одежды, и любовался нашей композицией — рабыня у ног господина.
— Прекрасно! Великолепно! — он воспользовался английским. Видимо, чтобы не поняла рабыня. — А теперь скажи ей то, что должен сказать.
А что я должен сказать? Ах, ну, да. Пороть чужих рабов мне, собственно, не разрешено. Но из ситуации как-то надо выкручиваться. Как? Да просто! Он же мне жирно подсказал!
Я легонько ударил рабыню по плечам. Она чуть вздрогнула, но осталась стоять в ожидании продолжения.
— Ты — очень хорошая рабыня. Это — наказание, достойное твоему проступку. Хаал… видел всё.
Я хотел сказать «гордится тобой», но подумал, что это будет слишком большая наглость.
И впервые я видел в глазах жреца хотя бы какое-то чувство. И оно мне нравилось. Он ничего не сказал, не похвалил меня, даже не улыбнулся. Он просто позволил себе увидеть меня, именно меня, а не посторонний предмет. И этого было достаточно. Я уже чувствовал себя восторженным щенком, которого приласкали.
— Передай Хашеп, что она рисковала с выбором. Здесь мог оказаться другой раб.
Я оценил ситуацию и решил, что можно высказать свою точку зрения.
— Значит, это был бы экзамен для меня.
Смаарр снова с интересом оглядел моё лицо, чуть шевеля носом.
— А вот здесь не тебе судить. Передай то, что я сказал.
— Слушаю, хаал.
Он кивнул и величественно удалился.
После завтрака Смаарр снова поманил меня когтем.
— Хочешь посмотреть, как будут наказывать жреца?
— А что, жрецов тоже наказывают?
— Конечно. Надеюсь, ты не думаешь, что мы — безнаказанные и всемогущие волшебники? Мы служим высшим силам, и играть с ними бывает очень опасно. Этот жрец воспользовался своей силой в личных целях.
— Ой, можно подумать, ты не так же делаешь.
— Я — нет.
— Ой, прям можно подумать.
— А что я сделал для себя?
— Ну, пусть не для себя. Но ты принудил меня к… куче всего!
— Это ты принудил меня к куче всего.
— Я? Тебя? Как я могу принудить жреца к чему угодно?
— Наверное, это я пообещал тебе отгрызть уши, если ты не женишься на Хашеп? Или под угрозой вырывания внутренностей потребовал обнародовать это событие?
— И что, этим я тебя заставил издеваться над своей психикой, совать трубки в голову и… прочее?
— Я готовлю достойного мужа для своей дочери. Что я делаю для себя?
В одной старой книжке я встречал выражение «Переспорить жреца». В том смысле, что это невозможное и бессмысленное занятие. Подписываюсь. Реально невозможное!
— А он знает о том, что нарушил?
Смаарр шевельнул ушами в смысле «Ты серьёзно?»
— Ну, не дурак же.
— И зачем мне на это смотреть?
— Ты видел, как жестоко обходятся с рабами. И, помнится, даже хотел спасти несчастного от его ужасающей участи. Теперь я предлагаю тебе посмотреть, как мы воспитываем жрецов. И сможешь сравнить. А заодно подумаешь, так ли уж была страшна участь наказанного?
Я не нашёлся, что ответить. Мне совершенно не хотелось смотреть на телесные наказания, тем более, что Смаарр был прав. Раб с пылающим пузом часто вставал у меня перед глазами. Но… Но я уже привык. Я привык к тому, что если тебе что-то говорит хаал — то это не просто так. И если он тебя ставит перед выбором в подобной форме — лучше пойти. И я пошёл.
Они стояли вшестером, все — в тех же чёрных накидках с капюшонами. Перед алтарём горели свечи. Сам наказанный был традиционно гол, что не вызывало ни у кого никаких посторонних эмоций. Он взял протянутую ему чашу и выпил. Я почему-то вспомнил Сократа. Впрочем, этот тоже был очень умным — жрец же! А они дураками не бывают в принципе.
А дальше… Дальше все шестеро так и стояли, ни разу не шевельнувшись. А вот наказанный жрец…
Сначала он вскинул руки и махал хвостом. У меня появилось ощущение, что он куда-то падает. Он так этими руками махал… Потом всё-таки упал — на самом деле. На пол. Вскочил, огляделся… И начал сражаться с невидимками. Я видел, как он метался между шестью фигурами в плащах, никого не задевая, но шарахаясь и уклоняясь от невидимых противников. Потом вскинул руки к глазам и оглядел их горестно. А потом… Тело задёргалось, изогнулось… Он вытянулся, плотно прижав руки к бокам, несколько раз дёрнулся… Причём, было полное впечатление, что эти движения вызываются не мышцами его тела, а какими-то внешними объектами. Как будто он протискивается через что-то тесное. Грудь его тяжело вздымалась, как будто ему было нечем дышать, а на морде иногда отражалось невероятное страдание. Потом тело упало на пол, тяжело, как мешок с костями, как будто мышц в нём не осталось вовсе.
Ни один из жрецов не шевельнулся. Но на всех мордах застыло одинаково брезгливое выражение.
— Летс гоу, — сказал мне Смаарр.
— Что это было? — изумлённо спросил я снаружи.
— Это… Он попал в пространство драконов. Он искал силы? Ну, что ж. Вот он встретился с силой.
— Пространство драконов?
— Да. Так это видится изнутри. Он ощутил всё полностью, потому что он был там. Пусть только мысленно, но различишь ли ты разницу, если её нет? И он выбрал сражение. Храбро бился с драконами. А потом… А потом его съели.
— Живьём?
— Видимо, да. Ну, а потом… Потом дракон изверг лишнее.
— И от могучего жреца осталась кучка дерьма?
— Да.
— И он испытал всё это? Включая… извержение?
— Да. Полностью.
— И что с ним будет дальше?
— Это решаю не я. На это есть Высшие Силы. Он принял своё наказание. Если останется дерьмом — то им и останется.
— А если нет?
— Тогда — нет.
Не знаю, каково было наказанному жрецу… Но вот я себя чувствовал в дерьме по самые уши. В самом что ни на есть прямом смысле. Очень хотелось залезть в душ и вымыться.
Хашеп застала меня на пороге с сумкой и в обычной человеческой одежде. Я в это время прикидывал, взять ли местного стардаа или просто приказать кому-нибудь из рабов транспортировать себя до портала.
— Ты куда?
— Домой.
— Коля! Как «домой»?
— А вот так. Пока.
— Коля! Как «пока»? А я?
— Ты же сказала, что без меня не помрёшь. Вот и живи спокойно.
— Коля! Коленька! Что случилось?
Сердце у меня дрогнуло. Но я решительно ответил:
— Вы с твоим папой прекрасно друг друга понимаете, вот и понимайте дальше. А мне надоело. Все эти игры с моим сознанием, ваши наикрутейшие методы обучения, вся ваша суперкрутость… Нахер оно мне надо? Я — простой пилот, буду водить корабли на Луну или дальше и дрочить на твою фотку. И мои мозги останутся со мной.
Хашеп засунула руку в пасть и крепко сжала зубами, глядя на меня с ужасом.
— С меня хватит. Я полностью осознал весь ужас своего положения и ту жопу, в которую по недомыслию сунул голову. Уж это вы мне объяснили прекрасно! Я недостоин твоего величества, не хочу, чтобы из-за меня потом тебя наказывали как-нибудь… экзотически. Да и сам к подобным наказаниям не готов. Я человек и остаюсь человеком.
Я повернулся и прошёл мимо неё. Не поцеловав напоследок и вообще никак не попрощавшись.
На улице я огляделся. Город я знал из рук вон плохо, зато у меня была голова и знание языка. Разберусь. Уж что-что, а до портала всяко доеду. Там есть мои данные… Кстати, а где паспорт? Вроде бы в сумке был. Я проверил — паспорт был на месте. Так, ну что, пошли?
И остался стоять на месте. Там меня ждал мир, в котором никто не будет мять мне мозги. Он будет привычен и обычен. Я был уверен, что прекрасно проживу в нём! Ну, ещё бы, один из немногих людей, кто владеет языком хаарши «на идеально». Да и вообще, опыт за эту неделю я приобрёл отменный. Я буду жить очень здорово! Мне всё будет удаваться, и деньги будет некуда девать. Да, всё так.
Но там не будет её.
И я буду ласкать женщин, с каждой сожалея, что у них нет хвоста. Буду одевать в шубу и трахать так, не раздевая. Чтобы можно было сунуть нос в мех и вспомнить, как это было с ней. И всё равно будет не так. Я смотрел на улицу и понимал, что эта свобода мне нахер не нужна! Мне не нужен мир без неё.
Но…
Но я уже сказал свои страшные слова! Как повернуть назад, после всего, что я только что произнёс? Как взглянуть ей в глаза, сейчас, наверное, заплаканные? Я представил себе плачущую Хаш и почувствовал себя самым последним дерьмом в тарелке. И поразился сам себе: этот образ был нечеловеческий. Потому что человек бы просто почувствовал бы себя дерьмом. И этого было бы уже достаточно. Но вот такое отвратительное блюдо — это восприятие хаарши. И оно несёт куда более уничижительный и обидный оттенок.
Я отошёл, потому что так и стоял в дверях, мешая кому-то пройти. Меня грубо толкнули и выругались, прекрасно зная, что я пойму язык. Я и впрямь понял, но ругань ни чуточки не волновала. Я стоял и думал над тем, как поступить. Идти дальше, куда и собирался, или вернуться назад? Но как?
— Трус паршивый, — раздался рядом недовольный голос Урриша. — А ещё на охоту собрался.
— Я не собирался на охоту, — вежливо возразил я. — Туда меня тащил ты.
— Да, ты не охотник, это точно. Дали бы мне тебя, я бы из тебя сделал охотника. А так…
— А так я кто?
— Я же сказал. Трус. Ты не в силах посмотреть даже себе в морду.
— А что в неё смотреть? — грустно и отрешённо спросил я.
— Да ты, небось, думаешь, что герой и настоящий решительный Вершитель, правда? Что совершил лучший в жизни поступок, освободился от мусора в шерсти и сейчас уже облизываешься на обильный стол?
— Наоборот. Я чувствую, в какое дерьмо я влез и не знаю, как из него вылезти.
Я не поднимал глаз, потому что даже на Урриша мне было смотреть стыдно.
— А ты подумай, в какое дерьмо ты загнал её.
Это помогло. Я решительно поправил сумку на плече и отправился назад.
— Хаш! Ты где?
Она подняла мордочку. На ней не было ни единой слезинки.
— Вернулся?
— Да. Да, я вернулся.
— Не надолго же тебя хватило.
Голос усталый, отрешённый. Ну, а что ты хотел, Колёк? Каково ей? Видишь, каково? А ты — мужик! Так что — терпи. Она же терпит!
— Я вышел и понял, что мне не нужен мир без тебя. Хаш, прости меня, дурака!
Я отшвырнул сумку и упал на колени возле неё.
— Я признаю, я был дурак и неправ. Я…
В губы мне ткнулся шершавый язык, заткнув поток извинений.
— Милый ты мой, любимый! Как же тебе тяжело, я понимаю! Ням, ням, чмок. Мы все слабы в чём-то, и я такая же была! Ням. Млям. Ты вернулся, и это так славно! Обними меня, пожалуйста! И… И потерпи ещё немного. Скоро всё кончится. Потерпишь? Я ведь люблю тебя, правда!
— Я тоже.
Я понял, что ещё минутку ласк её гибким и сильным языком — и я не смогу удержаться. Поэтому отстранил от себя девушку.
— Тебе ещё завтра к нему идти?
— Не знаю, Коля, не знаю. Может, уже и не надо. Известно будет через неделю, не раньше.
— А что будет, если не получилось?
— Тогда очень много чего нехорошего случится. И нам будет значительно тяжелее.
— Тогда лучше иди, сходи.
— Ты потерпишь?
— Конечно. Ну, хоть пастью можешь?
— Коля, думаешь, мне самой приятно? Я бы с удовольствием всё бросила и осталась с тобой. Но это… Понимаешь, мы столько всего вытерпели…
— Да я понимаю.
— Вот и славно, миленький мой! Как всё непросто… Поэтому дай мне не сорваться тоже. Я же только на тебя и могу опираться!
Ну, и что я мог поделать? Только согласиться… Опять соглашаюсь непонятно с чем во имя неизвестно чего.
Хашеп дрыхла перед ночными «сеансами», а мне было скучно валяться. Мы славно поговорили, обсудив некоторые тонкости, мешавшие жить. Я упрекнул её в том, что могла бы и не успокаивать мне какими-то «очищениями», а прямо сказать, мол, так и так. Завожу детей. На что получил ответ, что очищения были абсолютной правдой, и ей пришлось много и активно работать с организмом, чтобы резко и решительно перестроить его в внеплановую течку. Что же до прямой правды — есть суеверия, а есть точное знание. Так вот, сейчас она не имеет права говорить об этом вообще. Даже со мной. Высшие силы крайне не любят опрометчивых заявлений, особенно от своих служителей. Отсюда такая таинственность и скрытность, а я тут вовсе ни при чём. И я очень ей помогу, если не буду настаивать на разговорах прямо сейчас...
Как ни странно, обилие событий, на которые я только что жаловался — уже вошло в привычку. Стоило напору происходящего снизиться до уровня обычной жизни — стало скучно. Мир хаарши жесток и суров, здесь надо прилагать все силы просто для того, чтобы выжить. Я часто задумывался об этом там, дома. Вот раньше праздники были праздниками. В двадцатом веке, как рассказывала бабка, собирались чуть ли не всем домом, пели, плясали, играли в игры… Взрослые, дети — все вместе! В начале нашего века ещё было человеческое внимание, ставили лайки в соцсетях, писали сообщения. А сейчас если робот вспомнит о твоём ДР — вот и праздник. Кстати, интересно, а как проходят праздники у хаарши? Если моя теория верна — должны проходить ярко и искренне.
Спросить, что ли, у Смаарра? И вообще посоветоваться на тему произошедшего. Ну, ладно, сейчас у меня мозги встали на место. А как быть дальше? Что делать, если опять накатит? Может, пусть они немножко прикрутят фитилёк? Так же и свихнуться можно…
Хаал был занят. Об этом мне сказал младший прислужник. Сейчас хаал занимался с другими учениками. Мы посмотрели друг на друга, и он не выдержал первым.
— А у людей тоже есть храмы?
— Да. Причём, разные.
— А что вы в них делаете?
— Молимся богам. Я не молюсь. Я в это всё не верю.
И вот тут выяснилась невероятная разница в терминологии. То, что здесь назвалось «си лахар» — храм, совсем не соответствовало тому, что называлось «зе темпл» у нас. Действительно, у нас в храм идут молиться. То есть, возносить молитвы с целью изменить окружающее под себя, любимого. Ну, иногда, нечасто, и не в качестве основного занятия — пожаловаться. На жизнь, на общую неустроенность. Получить утешение, в самых редких случаях — совет. Которому следует дай бог один процент приходящих.
В общем, удивительно не то, что посещаемость храмов невелика, а то, что она вообще отлична от нуля.
Здесь же храм — это не просто «святое место». Это именно место силы. Как я понял — именно поэтому хаал проводил все манипуляции со мной в одном и том же зале. Общительный служка пояснил: под присмотром высших сил. Так что же это, получается, мне Смаарру и предъявить нечего? Он легко отмажется, мол — это не я, это боги так решили? Вот никогда не хотел с религией связываться — а пришлось. Да не с нашей, в которой хоть разобраться можно, а с инопланетной.
— А как вы здесь отдыхаете? — спросил я у служки, и на этот раз задумался он.
— Ну… По-разному.
— А игры ты какие любишь?
— Норилку.
— Это что за игра?
— Это надо в темноте найти и поймать. А потом тебя ловят, ты убегаешь.
— А в футбол играете?
— В футбол? Это ваша, человеческая игра? Ой, а научи!
Он громко и протяжно завыл.
— Ууууоооууу! Тут человек покажет, как в футбол играть!
Из дверей показались заинтересованные морды. А я в очередной раз вздохнул: у нас система оповещения организована совсем иначе. Но не факт, что лучше.
Я валялся на матрасике расслабленный и довольный. Мы очень здорово погоняли мяч. То, что в храме нашёлся мяч — меня несколько удивило. Но оказалось, что межмировой турнир по футболу делается не с бухты-барахты, игра эта становится популярна и на Хаарши. Зато для самих монахов оказалось очень необычным то, что можно играть на нестандартном поле меньшим количеством игроков, да ещё и не соблюдать половину правил. Однако, когда они уяснили возможность подобного — мы прекрасно нашли общий язык. И я понял, что людям придётся сильно напрячься, если команда хаарши выйдет на поле. До этого я большим спортом не интересовался, а тут дал зарок: обязательно надо будет посмотреть! Хотя бы из интересу, как смотрятся хаарши в спортивной форме? Удивительно, но хаал, обнаружив источник шума и гама, никак не отреагировал на безобразие. И никто на проходящее начальство внимания не обратил — так и играли. Играли азартно, шумно, в общем — как люди.