После матча я обтерся мокрой тряпкой за неимением полноценного душа, отужинал и сейчас отдыхал, читая книжку на коммуникаторе.
В дверь раздался стук. Даже не стук, а мягкое такое пошаркивание когтями. Недоумевая, я поднялся и открыл.
За дверью стояла Сисишеп. В стандартной набедренной повязке и с плёткой в руках. Спина согнута, уши прижаты, усы торчат, хвост палкой вниз — образцовая рабыня, ожидающая приказа господина. Но… я тут причём?
— Что случилось, Сисишеп?
— Позволь мне войти, господин.
Я отступил на шаг, впуская хаарши в комнату. Она вошла, прянула ушами и коротко огляделась. Снова опустила глаза и замерла статуей раскаянию.
— Что случилось?
— Господин, мне запрещено приходить сюда.
— Так чего же ты пришла сюда?
— Господин, рабыня очень виновата. Она нарушила приказ. Её надо наказать.
И подала мне плеть.
Я обалдел до полной потери ориентации.
— Сисишеп… Ты что, шутишь?
Она вскинула мордочку, изобразила самое возмущённое негодование и хлестнула хвостом по бедру.
— Господин! Разве я стала бы шутить… так?
— Тогда я не понимаю. За что мне тебя наказывать?
Хаарши прижала уши, сглотнула, повернула голову, глянув на меня снизу вверх.
— Но, господин… Я же нарушила… Неужели этого недостаточно?
— Сисишеп, если бы я хотел на самом деле наказать тебя…
— Я бы не пришла! Но господин не хотел наказывать рабыню. Он хотел её... выпороть.
И она снова уткнула нос в пол, а плеть — мне.
Я взял плётку. Тяжёлая, однако! Плетёная толстая рукоять, ремешки свиваются вниз, в тоненький хвостик. На конце — заклёпка, удерживающая от расплетания. Пусть и не слишком тяжёлая, но если такой хорошенько ударить правильно…
— Ты хочешь, чтобы я тебя выпорол?
Она слегка прянула ушами, выражая согласие со сказанным. А я оглядел согнутую фигурку хаарши. Не знаю, для меня подобное выражение покорности не является ни возбуждающим, ни приглашающим. Я вообще не нахожу это забавным — хлестать тяжёлой плетью живое существо. Даже… Даже если оно само об этом просит.
— Нет, Сисишеп. Я не буду тебя бить.
— Господин! — она вскинулась, упала на колени и обняла меня за ноги. — Я… Не прогоняйте! Я… Хотите, я вас укушу? Сильно!
И она на самом деле тяпнула меня за бедро! Дура!
— Сисишеп! Ты что?
— Пожалуйста, господин! Что ещё сделать, чтобы ты меня исхлестал?
— Ты что, настолько хочешь?
— Да! — хвост вытянулся горизонтально. — Я второй день с ума схожу, мечтаю об этом! Кусаю себя до крови, но это всё не то. Пожалуйста!
— Но… Почему?
— Гррр… Просто сделай же это!
Я неожиданно для себя расправил плечо и с размаху опустил плеть на спину хаарши. Та вздрогнула, выгнулась и покрепче обхватила меня за коленки. Я снова хлестнул по спине, но и сам понял, что слишком слабо. Шерсть здорово гасит удары. Так вот для чего здесь этот утяжелитель.
— Как же тебя наказать? - я сам не понял собственные интонации.
Она подняла морду и я поразился — каким ярким восторгом светились её глаза! Она на самом деле была счастлива получить от меня эти удары!
— Сильно! Мощно! От всей души! Без жалости! Я — дрянь, забравшаяся в твою тарелку и домогающаяся тебя тайком от твоей жены.
Поскольку это было правдой, следующий мой удар был уже от души. Она тихонько завыла и вдруг накинулась на меня с зубами, пытаясь укусить за лодыжку. Я отбивался изо всех сил, пока это тявкающее и скулящее существо не упало на пол. Куда и как я бил — я не помнил. Но она протянула нос чуть дальше и лизнула меня в ногу. Ощущение было невероятно мощным: девушка, которую я только что избил тяжёлым кнутом — лижет мне ноги.
— Ещё?
— Да… — слабо-слабо, почти не слышно.
Она чуть изогнулась, и набедренная повязка свалилась на пол. Теперь Сисишеп лежала передо мной абсолютно голая, только в собственной шерсти.
— И куда тебя бить? — я концом плети подвинул хвост и она тут же отогнула его в сторону, позволяя заглянуть под него.
— Куда хотите, господин. И не жалейте меня…
Бедные мои мозги! Да что же с ними вытворяют эти хаарши! Что хотят, то и делают! В одну я влюбился (совершенно неожиданно для себя). Второй меня изводит своими хитромудрыми задачками. Третья заставляет лупить себя… И кто заставляет!? Рабыня!
А я им всем поддаюсь и даже испытываю удовольствие. И вдруг понимаю, что у меня очень даже стоит. Мне даже начинает нравиться этот скулёж, которым сопровождается хлёсткий звук удара кнута о шерсть. Появляется даже крамольная мысль — а не хлестнуть ли её между ног… Это вполне осуществимо! Вот она, передо мной, полностью доступная, позволяющая делать что угодно… И ей же от этого приятно!
А для меня ничего не меняется. Это тоже экзамен. Пусть устроенный рабыней, а не высокомудрым жрецом, но от этого ничуть не менее трудный. Насколько я могу порвать собственные путы и причинить боль другому? То, что я скован социальными нормами — это чувствуется чуть ли не физически. Стоит начать поднимать руку — и она упирается в эти верёвки, они мешают, не дают размахнуться, не дают направить удар…
Смогу или нет? Так же нельзя! Но она хочет. Смогу или нет?
— Ложись на спину. Руки вытяни. Ноги разведи в стороны. Хвост опусти.
Она выполнила всё в точности. И лежала передо мной в форме неправильной звезды, доступная до невозможности. Cветлая шерсть на пузе, оскаленная пасть, выпученные глаза...
Смогу или нет?
— Господин…
— Что?
— Дозволь мне закрыть глаза…
— Закрой глаза и не смотри.
Да, так значительно легче. Когда она не смотрит… оценивающе!
Я хлестнул.
Ой, что получилось! Взорвался комок визга и плоти. Хвост метался во все стороны, сама же Сисишеп кувыркалась на месте, тоненько и коротко подвывая. Я разрывался от жалости к ней, осуждения самого себя и непонимания, что делать дальше? Врачи здесь есть или нет? И если есть — то как к ним попасть? Можно ли туда тащить рабыню?
Короткие повизгивания становились всё тише и тише, наконец, они прекратились вовсе. И… И снова Сисишеп принялась усердно вылизывать мне ноги! Вот это да! После такого удара в такое место — и она ещё способна на что-то? Я недооценил прочность хаарши.
— Ещё? — осведомился я больше с издёвкой.
Самочка тяжело дышала, прикрыв своё самое сокровенное руками, а сверху — хвостом. Посмотрела на меня, блеснув коричневым глазом. Напряглась и с видимым усилием развела руки. Легла, раскинувшись в стороны. Хвост несколько раз пытался прикрыть набухшую и порозовевшую щёлку, но был укрощён и уложен на пол.
— Если хозяин… желает… То я… вся его.
Хвост ещё раз стукнул об пол, и фигура застыла. Только часто вздымающаяся грудь указывает, что эта неподвижность даётся очень серьёзным усилием воли.
А я не смог повторить этот удар. Уж слишком очевидными будут последствия. Поэтому я легонько тюкнул ей между ног рукояткой.
Этого оказалось достаточно. Её подбросило, как пружиной, тело свернулось, она уткнулась носом в колени и тут обнаружила обман.
— Господин слишком добр…
Сисишеп прижала уши, морда получилась особенно лисьей… Встала на колени, вытянув хвост вдоль пола, и лизнула меня в ногу. Потом — выше. Задрала носом подол моего одеяния, к которому я успел привыкнуть, и лизнула в коленку. По телу пробежала сладкая дрожь. Учитывая, что душ я принимал очень давно, и только слегка протёрся влажными тряпками, то запах там был, наверное… Ткань собралась складками, хаарши двинула ухом и скрылась под ней. А влажный и горячий язык лизнул меня там… Я опустил руки, не в силах ничего сделать. Только обнаружил, что с меня расстегнули пояс. Поскольку из одежды на мне остались только эти два свисающих лоскута, то я их просто снял, чтобы не мешали.
Сисишеп смотрела на мою грудь округлив и без того немаленькие глаза.
— Ой… Хозяин… А что это?
— Это соски.
— А зачем?
— У женщин отсюда течёт молоко, которым мы вскармливаем ихе. А у меня — просто вот так. Для красоты.
Молоко я назвал по-русски. В их языке такого слова нет. Пусть будет.
— Ой… Так здорово… А можно… потрогать?
— И потрогать, и лизнуть.
Хашеп к моим соскам отнеслась куда спокойнее, хотя поначалу очень внимательно рассматривала. Но лизать их тоже очень любила. К нашему обоюдном удовольствию
Тупые когти прошлись по груди, прочертили несколько белых полос.
— Ой, как интересно!
Она вытянула морду и осторожно лизнула. Раз, другой. Попробовала на вкус ощущения с языка и снова лизнула. Медленно спустилась ниже, проведя носом до пупка… А вот самому интересному она уделила до обидного мало внимания, мельком глянув и даже не обнюхав.
Не знаю, то ли хаарши изначально так устроены природой, то ли форма пасти у них такая, то ли они учатся специально… Но такого удовольствия ни одна женщина не доставит! Хотя, может, я просто не с теми общался?
Сисишеп обхватила меня руками, вцепившись когтями в бёдра, и пробурчала:
— Хозяин, я плохая. Я плохо делаю. Меня можно наказать.
Поддела носом и снова сомкнула пасть, прижавшись носом к животу.
Хлестать девушку, которая в этот момент делает тебе обалденный минет — это запредельные ощущения. Я понял, что сейчас с меня слетают последние цепочки цивилизованности. Я превращаюсь в дикого зверя, необузданного и полностью потерявшегося между «хорошо» и «плохо». Я от души награждал Сисишеп ударами по спине, плечам, по ушам, а она исправно и нежно дарила мне удовольствие. А если и прикусывала — то от этого наслаждение было только острее.
И вдруг от очередного удара она упала! Но у меня к тому моменту уже все тарелочки перемешались, и я ни на миг не подумал, что ей плохо или я переусердствовал. Просто пришло время для очередной игры. Сисишеп завалилась на бок, уставилась на дверь и томно заурчала. Хвост беспорядочно хлестал по полу и по ней самой, когти скребли пол… потом она вольготно раскинулась на спине, открыв белое брюхо с вкраплениями розоватых пятен. Перевернулась на живот, вытянулась в струнку, а хвост откинула высоко вверх и в сторону. И чуть-чуть поползла. Я откинул плеть и навалился на неё сверху. Попал со второго раза, обхватил пушистое тело, зарылся носом в шерсть… И от всей души, не стесняясь и не останавливаясь, не заботясь об её удовольствии.
И только когда горячие спазмы слились с утробным стоном, я понял, что наделал.
Я сел на пол, с отвращением глядя на развалившуюся на полу хаарши. Вот же самец похотливый! И главное — ей же и предъявить нечего! Ну, пришла удовольствие получить… Получила. Я схватил плеть и швырнул в рабыню.
— Убирайся!
Она тут же без слов подхватила свою тряпку, забрала плеть и выскользнула за дверь. А я накинул на себя одежду, вяло подпоясавшись.
— Извините, я уже ухожу, — раздалось снаружи. Я кинулся к двери, ожидая увидеть там Хашеп, которая всё слышала. И готов был к самому неприятному разговору в жизни.
За дверью стояли двое. Незнакомый мне хаарши и… И вот тот нахал, который плюнул мне в тарелку!
Деловито кивнув им, я закрыл дверь, прошёл мимо и отправился вслед за Сисишеп.
Я сидел перед отцом Хашеп и чувствовал себя, как на сковородке.
— Сегодня я наказал ту рабыню.
— За что? — в голосе жреца опять не было ни намёка на чувства. Сплошная обязанность и скука.
— Ни за что. Она сама пришла и попросила её отхлестать.
— Ты надеешься загладить свою вину?
— Я ни в чём не виноват! Точнее, не в этом. Я… Я после этого… Я использовал её, как самку.
— То есть, ты её трахнул.
Жрец использовал слово fuck her, но прозвучало оно на редкость естественно и просто.
— Да.
— Скажешь об этом Хашеп сам. Я не буду вмешиваться в ваши отношения.
— Спасибо, я это очень ценю. И, разумеется, скажу. Но я пытаюсь понять, что я нарушил…
— Ты сам чувствуешь свою вину.
— Да, но я должен быть хотя бы готов к тому, что мне скажет Хашеп!
— Что бы она тебе ни сказала — ты выслушаешь её и примешь как должное.
Это был почти приказ.
— Но ты можешь мне хотя бы сказать, что я сделал не так?
— Это не твоя рабыня. У неё есть хозяин и ты должен спрашивать у него разрешения. На всё. На «помыть полы», наказать или трахнуть.
— Я могу трахать эту рабыню?
— Нет.
Я встал. Ну, что ж. А чего ты ожидал? Что тебе сейчас прямо расстелят ковровую дорожку? Повернулся и вышел без лишних слов. Если хаал надумает меня наказать — он знает, где я живу. Напрашиваться на наказание самостоятельно — верх глупости. А вот что скажет Хашеп… Посоветоваться, что ли, с кем-нибудь? А с кем?
Я не успел. Моя хаарши примчалась весёлая, радостная! И тут же заметила моё состояние.
— Коля? Что случилось?
— Пойдём… Рассказывать буду.
И я рассказал. Всё честно, без утайки. И как научился наслаждаться чужими мучениями, и как меня возбуждала покорность… И как потом насиловал чужое тело, изнывая от страсти. Я рассказывал это, боясь поднять взгляд и увидеть в нём…
— Уррррр, — раздалось тихое урчание. Удивлённое, без возражений. — Так довести одними шлепками… Ты необычный. Может, возьмём в дом рабыню?
Я поднял глаза. Жена смотрела… С восторгом! С радостью. Без малейших признаков гнева или неудовольствия.
— Что ты так смотришь? — И интонация весёлая, с подковыркой. — Неужели ты думал, что я буду сейчас тебя ругать? Видел бы ты себя со стороны! Только ушей не хватает, чтобы прижать. Коля, мне, конечно, приятно, что ты меня так ценишь, но я всё-таки не ваша женщина. Я хаарши.
— То есть, ты не сердишься?
— Коля, на что мне сердиться? Тебе было приятно, ты был с самкой, но после этого по-прежнему любишь меня и ценишь моё мнение. Я вижу, как ты готов сам под плети лечь, лишь бы я не сердилась!
Я накинулся на Хаш, ухватил её за шерсть и прижал к себе. Какое облегчение! Как всё-таки здорово, что она не человек!
— Я даже подумала, может, взять её нам? Это, конечно, дорого, и сразу мы не потянем. Но там, в твоём мире, может и получиться. Я знаю, есть такие рабыни, они специально готовятся вот так работать. Только там их готовят на сразу несколько самцов, а тут…
— Хаш! — я схватил её за морду и повернул к себе, строго поглядев в глаза. — Зачем нам рабыня?
— Для тебя! — испуганно пискнула хаарши.
— Скажи честно, тебе со мной неприятно?
— Нет, Коля! Мне очень приятно, что ты делаешь! — она смотрела прямо и открыто. И если врала — то с высочайшим искусством. — Но я же скоро буду недоступна!
— Когда?
— Ну, месяца через три-четыре…
— Но это же ненадолго?
— Как сказать. Не могу ручаться. Но так, как она, я всё равно не смогу. Я же не рабыня. Я не смогу подчиняться с удовольствием. Так, чтобы аж потечь от этого. А ты будешь ею пользоваться по необходимости! А потом нашим детям потребуется присмотр и внимание.
— Знаешь, давай вопрос о рабыне мы отложим на как-нибудь потом. Сейчас-то ты доступна?
— А ты хочешь?
— Спрашиваешь! Да за то, что ты такая… Такая…
— Какая?
— Такая… Хорошая! Я готов тебя…
— Ну, попробуй!
И Хашеп игриво задрала хвост.
Ну, наконец-то!!!
Утром ко мне подошёл Урриш.
— Хаал недоволен.
— Чем я провинился? — я сделал ладошками характерный для хаарши жест «Весь во внимание». За отсутствием ушей приходилось пользоваться вот такой имитацией. На Урриша это произвело неизгладимое впечатление. Он полминуты переводил взгляд с меня на мои руки и обратно. Потом сглотнул.
— Ты вчера говорил с ним о глупостях. А главного не сказал.
— А что было главное?
— Почему Сисишеп видела у твоих дверей Рамарупара?
— Я тоже его видел.
— Что он там делал?
— Не знаю.
— И ты благородно никому ничего не сказал?!
— Почему «благородно»? Я не знаю, что он там делал! Может, в сортир шёл.