Конечно, она другая. Она даже на выпускном вечере лишь пригубила шампанское. Девочка из центра города; почти вся её жизнь: дом, детский сад, школа, кружки во Дворце Творчества Юных – всё могло уместиться в десять минут ходьбы. Домашний ребёнок, твёрдо знающий, что такое хорошо и плохо, – и вдруг со своими моральными принципами она окажется старомодной бледной вороной в шляпке?…
Вот простой пример: многие ровесницы Алёны, если, конечно, им верить, крутили парнями как угодно, бестрепетно меняя спортсменов, ботаников, худеньких, полных, серьёзных и смешных, – а у неё до сих пор был только один мальчик, старше двумя годами. В последний школьный год мама разрешала ей оставаться у него на ночь с условием позвонить домой. Сергей тоже «ночевал» у Алёны (её словечко, обозначавшее всё вместе), и в последний раз – накануне расставания.
Они заранее всё решили: как только Сергей окончит университет, он переедет в Питер, к Алёне. Она будет учиться и ждать. Сергей устроится на работу, он станет классным переводчиком, синхрон с двух языков – это не шутки. Он снимет квартиру для Алёны и себя, а потом они на свою накопят денег… Три года – такая ерунда, правда? «Правда, – кивала Алёна, обнимая его, – самый настоящий пустяк». Лёгкость грядущего испытания казалась даже несправедливой. Разве они не заслужили большего?
– Будем писать друг другу четыре раза в неделю, – сказал Сергей. – Как, по-твоему, это не мало?
– Мне кажется, хорошо. В самый раз.
– Я подсчитал: это примерно двести восемь писем в год.
Алёна представила эту громаду и слегка испугалась.
Она за всю жизнь столько не написала!..
– Всего шестьсот двадцать четыре письма – и я к тебе приеду, – сказал Сергей.
– Даже чуть меньше. Я ведь буду прилетать сюда на каникулы.
– А на сессиях знаешь, как грузят! Вдруг не будет времени? Тогда три письма в неделю, хорошо?
– Сто пятьдесят шесть в год, – быстро подсчитала Алёна. – Всего четыреста шестьдесят восемь. Подсчитаем среднее: тысяча девяносто два… делим на два… получаем пятьсот сорок шесть.
– Замечательно. Это немного, главное начать, а там одно, другое… глядишь, уже пятьсот. А ты старайся, учись. Ни о чём постороннем не думай, я обязательно приеду.
Алёна кивала: да, я буду стараться… В ту ночь она так и не заплакала. Все слёзы вылились днём, когда она пристегнула ремень в кресле у иллюминатора. Вот земля побежала назад… Вдавило в спинку, самолёт задрал нос… Оторвались, летим! Куда? И зачем ей этот университет в чужой стране? Как она могла мечтать о нём, дура – да ещё с такой радостью? Не хочу улетать, вернитесь, здесь всё хорошо… Здесь мама с папой, брат, Серёжа… друзья… Моя комната, и всё родное!.. Алёна долго всхлипывала, и мама, сидящая рядом, не пыталась её утешить. Только предложила: «Хочешь леденец?» Алёна помотала головой: нет, спасибо. «А чаю?» «Чаю можно», – кивнула Алёна и высморкалась в платок.
Она никогда не спала в самолётах, не уснула и в тот раз. Глядела в синее-синее небо, молчала, вспоминала всё хорошее, что было. Думала о том, что если пилот не захочет огибать Землю и полетит прямо – очень скоро они все окажутся в космосе. Повторяла в уме задачу, давно решённую: насколько путь с востока на запад, навстречу вращению планеты, короче обратного пути. Пыталась вообразить себя через три года и пятьсот сорок шесть писем, какой она станет? Ничего конкретного в голову не шло, одни общие слова: учёная, самостоятельная, взрослая… Но даже они помогли. Отчаяние сменилось покоем, покой – жаждой деятельности. Всё у них будет, непременно! Ради этого стоит пять лет работать. Ходить на все лекции, записаться в библиотеки. Ни минуты не терять даром. Вставать в полседьмого, обливаться холодной водой…
Когда самолёт дрогнул над облаками и неспешно пошёл вниз, Алёна уже сама была готова помахать крыльями – только скорее, скорее!..
5
Всё оказалось даже лучше, чем она ожидала. Алёну поселили в высотном здании недалеко от метро «Лиговский проспект», и в конце августа она с вещами перебралась от тёти Любы в новую комнату. Чтобы тётя Люба не сокрушалась и не чувствовала себя ненужной, Алёна оставила у неё большую часть долларов, на которые предстояло жить. Договорилась, что будет заезжать и брать понемногу каждый месяц – так, наверное, и для самой Алёны выйдет удобнее всего.
Вчера она была у коменданта и расписалась во всех журналах, которые он положил на скрипучий, потемневший от времени стол. Тётя Люба провожала её в общагу как на войну и, драматически замирая голосом, наказывала проверить каждую, каждую мелочь: «А то повесят чёрт-те что на шею, полжизни не рассчитаешься…» Отчасти назло ей Алёна даже не пробежала опись имущества – пролетела на коньках, словно по овалу Медео, куда выбиралась кататься каждую зиму. Отметила, что бриллиантов и золота на шею не берёт: так, бытовой минимум. Аскетичная, прямо-таки монашеская обстановка: кровати – три штуки, столы письменные – три штуки… Ну и нечего придираться, тем более идти наверх смотреть.
Но главная причина была всё же иной: очень далёким казалось то время, когда придётся выезжать отсюда, оставлять комнату. Далёким и громадным, точно горы Алатау на горизонте в рассветной дымке. «Я буду старше двадцати…» – непостижимо. И что перед этим стулья и огнетушители?
Выдавая Алёне ключи, бравый комендант сказал, что ей очень повезло:
– Общежитие квартирного типа, в городе таких больше нет. За городом есть, в Петергофе, а здесь не найдёте. Квартиры называются номерами, как в гостинице. Так уж повелось. А живёте вы, совсем как дома.
«Поедемте в номера!» – вспомнила Алёна старый фильм и улыбнулась. Кто же признается, что у него хуже, чем у других? Каждый будет хвалить свою контору.
– Ну и прекрасно! – комендант расценил её настроение по-своему. – Главное для нас – не терять бодрости духа. Вот ключ от номера, а этот от вашей комнаты… Не страшно? – спросил он, чуть помедлив.
– Нет, – Алёна улыбнулась ещё шире и покачала головой. Может, он и не обманывает. Хорошо бы…
– Тогда счастливой учёбы, будущий профессор! Теперь Алёна шла в номера и на каждом шагу сравнивала общежитие с карагандинским домом, который что-то вздумал сниться ей последнее время. Во сне он являлся в диковинном виде: то поднятый на четырёх колоннах, вроде триумфальной арки над проспектом – очень высоко, первый этаж начинался вровень с чердаками других домов. Под ним, не сбавляя хода, проезжали машины, трамваи. Ночью такое положение казалось Алёне вполне естественным, но, проснувшись, она только пожала плечами: как же заходить туда? Ни лестницы, ни лифта, лишь тонкие столбы по углам… Или он вдруг говорил ей низким голосом ритмичную фразу, как будто по-сербски: Алёна почти улавливала её, не хватало какой-то малости, но без неё всё было непонятно. А один раз они, кувыркаясь, летели в космосе – чёрном, полном светящихся отверстий – вроде бы рядом, а не дотянешься.
Общага была до изумления не похожа ни на дом из Алёниных снов, ни на реальный дом, хранившийся в памяти. Считать отличия – безнадёжное дело, собьёшься не на второй, так на третьей сотне. Алёна их просто отмечала мимоходом, стараясь не вертеть уж слишком откровенно головой. С улицы попала в просторный вестибюль с картинами на стенах: сосновый лес, горы, река… С чемоданом и сумкой прошла через турникет, торжественно – а как иначе, ведь первый раз! – предъявив вахтёру студенческий билет и пропуск. «Лифт направо, если нужен», – чеканным, но каким-то бабьим, тонким голосом сказал вахтёр, напомнив одного артиста или писателя, – имя Алёна вспомнить не могла.
Как здесь шумно! И никому пока нет дела до неё. Эта общага, ничего не зная об Алёне, простояла триста лет – и сколько же надо времени, чтобы вжиться сюда? Дневной, настоящий дом Алёны был ей понятен: подъезд с кодовым замком, девять этажей, широкая лестница, четыре квартиры на каждой площадке. Мама с папой – самые близкие люди, но и соседи были ей не совсем чужими. Алёна знала молодых людей, чуть хуже – пенсионеров, выходивших в магазин и к почтовым ящикам, ещё меньше – детей, на её глазах перебиравшихся из колясок на собственные шаткие ноги. В последнее время дети говорили ей «здрасте», а не «привет»: выросла, сама не заметив. А парень из квартиры напротив, всегда уступавший дорогу, теперь уже совсем взрослый, усатый и женатый мужчина.
Она знала и местных пьяниц, и того придурка, что каждый месяц два-три дня с мерзким скрежетом буравил стены. Сколько раз мечтала сломать его инструменты или хотя бы налить эпоксидного клея в замок! Так и не решилась. Другие же подъезды в доме Алёны были меньше ей знакомы, да, по правде говоря, и не интересны. Не нужны.
Чем дальше, тем гуще окутывал их туман; в нём маячками светились квартиры одноклассников, у которых она бывала в гостях, а всё остальное было смутным, расплывчатым.
Здесь, в общежитии, нет никакого тумана: всё здание – один громадный подъезд, все голоса звучат одинаково громко, любой человек может дотянуться до неё рукой. И узнать, хотя бы немного услышать и понять Алёне надо каждого. Да, начиная с сегодняшнего дня и с двух, пока неведомых, соседок.
…Алёна свернула направо, услышала резкое «поберегись!» – ойкнула про себя и замерла, пропуская ребят, нёсших наперерез ей длинный канцелярский стол. На нём ещё лежала стопка книг. Невысокий парень был передним колесом стола, а позади, приподняв его за уголки, семенили две девушки: в тёмной майке и в белой. «Осторожнее!» – крикнула белая на повороте, когда книги веером поехали вбок, и подхватила их рукой. Девушки проскочили мимо, овеяв Алёну духами и лаком для волос. Дробный стук каблуков был очень похож на тот, что издают шахматные фигуры в доске, если нечаянно её задеть.
Алёна улыбнулась, подумав, что и она здесь похожа на одну из тех фигурок. Ей часто казалось так в незнакомых помещениях, и всегда, как и теперь, Алёна представляла себя маленькой чёрной пешкой. Но пешки-то бывают разные! Самым ярким воспоминанием из детства Алёны было то, как Ваня, старший брат, уже тогда живший отдельно, подарил ей на восемь лет большие сувенирные шахматы. Пешки там были с детскими лицами, похожие не на солдат, а на сказочных пажей, а ещё были кони с гривами и печальными глазами, слоны – без хоботов и ушей, зато в кольчугах и островерхих шлемах. «Офицеры», – назвал их папа. Ладьи были сделаны в виде крепостных башен, а высокие короли и королевы – так невероятно красивы, что Алёнка сразу влюбилась и отмела мысль о том, что они должны всерьёз – то есть, по правилам – угрожать друг другу, тем более друг друга съедать. Нет, для этого подходили обыкновенные шахматы, с безликими ферзями вместо королев. С сувенирными Алёна играла в свадьбы и рыцарские турниры.
Была у неё и другая тайна, связанная с Ваниным подарком. Алёна прятала фигурки в доску, закрывала её, оставляя узенькую щель, подносила нос и, замирая, вдыхала необыкновенный запах: лака, дерева, столярного клея, бархатной обивки и чего-то ещё, непонятного. «Так пахнет в Италии, – думала она, читая на латунной, привинченной крохотными шурупами бирке: «Made in Italy». – Обязательно туда съезжу!» И представляла себя, стоящую высоко над пеной, шумом, брызгами, в центре звёздной карусели…
Но Италия подождёт, сейчас у Алёны были заботы важнее. А запах, который так волшебно действовал на неё, вдруг отыскался в общаге. И он вовсе не походил на тот, из детства: горячий асфальт и листья с улицы, мокрая тряпка, немного пыли, немного косметики и краски, и ещё, кажется, машинное масло… Общим было только волшебство. Его могла бы разрушить примесь туалета, даже самая малая, но её не было. «Общежитие квартирного типа, – вспомнила Алёна. – Наверное, здесь туалеты в квартирах… или да, в номерах».
Она дождалась лифта, вошла в него вместе с двумя мужчинами и поехала вверх. Алёна подумала: вдруг до сих пор она видела самый простой уровень, доступный всем, – а дом этот, как в «Золотой цепи» Грина, скрывает ещё много загадок? И если крепче надавить кнопку, заработает тайное устройство – тогда лифт откроется в другую сторону и выпустит Алёну в новый дом, живущий внутри этого. Там будут лес, река и ещё один лифт, который привезёт её в шахматный дом, а потом – в зеркальный… или завинченный спиралью, где уж точно не будут действовать привычные законы.
Странное, удивительное здание. Хватит ли пяти лет, чтобы изучить его от и до?…
6
В первый день Алёна изучала дорогу к себе. На нижних пяти этажах, возможно, никто и не жил: лифт пролетел их без остановки. Начиная с шестого, он постоянно тормозил; люди входили, выходили, разговаривали. На четырнадцатый этаж Алёна приехала всё-таки одна. Она вышла с лифтовой площадки в коридор и, сориентировавшись, повернула налево. Что там справа? Это она позже узнает, сейчас не время. Возможно, справа живут парни, слева девушки.
Алёна несла на плече сумку, катила чемодан по серому, гладкому каменному полу и, вся обратясь во внимание, даже не замечала усилий. Длинный коридор со стенами, кое-где подкопчёнными спичкой, напоминал бы тоннель, если бы не край большого яркого окна впереди. Двери с номерами и кнопками звонков, покрашенные в одинаковый пластмассовый цвет. Откуда-то на излёте доносилась музыка – что-то разболтанное, негритянское; слабо пахло жареной картошкой и сигаретами. По пути Алёна встретила трёх девушек в спортивных костюмах: одна из них чтото говорила вполголоса, а затем они рассмеялись, и эхо пролетело по коридору довольно звучно. Интересно, не мешает ли жильцам такая акустика? Или они привыкли? Наверное, привыкли…
Алёна разглядывала таблички на дверях. Первое число везде было одинаковым, оно обозначало этаж. Вторые числа росли: тридцать пять, тридцать семь, тридцать девять… Её номер был четырнадцать – пятьдесят один.
Алёна дошла до окна, но любоваться городом не стала: на подоконнике сидели, покачивая ногами в джинсах, длинноволосый парень и стриженная короче девушка. Между ними вился дымок над кофейной банкой, куда они по очереди стряхивали пепел. «Здравствуйте», – вежливо сказала Алёна и свернула направо. Коридор окончился прямоугольным вестибюлем, в котором, при желании, можно было даже танцевать. Её дверь была первой от окна – значит, у Алёны угловой номер. Наверное, это было хорошо: больше света.
Дверь была закрыта. Чуть помедлив, Алёна поднесла к замочной скважине большой плоский ключ, но оказалось, что нужен маленький. Да ведь комендант говорил, что и куда! Эх ты, всё забыла от волнения. Открыв, наконец, номер, она вошла и огляделась. Действительно, это была прихожая квартиры: бежевые обои, линолеум с тёплым паркетным рисунком. В углу за выступающей балкой прятались холодильник, кухонный стол с электроплиткой и полка с тарелками, блюдцами, чашками – за всё это Алёна не расписывалась у коменданта.
Были здесь и туалет, и ванная: обшарпанные, но чистые. Молодцы девчонки, следят за порядком, – решила Алёна. – Тут можно жить.
…Можно жить, только вот где? Теперь, почти дойдя до цели, Алёна стояла перед тремя закрытыми комнатами. Которую из них расколдует её ключ? «Подожду пять минут, – решила она, – если никто не придёт, расколдую методом тыка…» Тут в коридоре застучали шаги, скрипнула дверь, и появилась недавняя джинсовая девушка с подоконника: глазастая, с маленькими ушами без серёжек и с рубиновым камушком в крыле носа.
– Ты новенькая? Первый курс? – спросила она. Алёна кивнула.
– Саня. – Девушка протянула руку, Алёна пожала её и назвала себя. – Я уже на втором курсе, – быстро, чуть заикаясь, проговорила Саня, – вот здесь живу. Одна. Здесь Таня, тоже одна. А вы в большой комнате, втроём. Твои соседки уже вещи оставили. Скоро, наверное, придут.
– Спасибо. – Алёна улыбнулась, вынула из сумки уложенные сверху тапочки и, переобуваясь, спросила: – Ты откуда?
– Недалеко отсюда, Великий Новгород. А ты?
– Из Караганды, – почти в рифму ответила Алёна и поспешно добавила: – Правда-правда, не шучу. Центральный Казахстан.
– Это сколько же тебе добираться?
– Самолётом четыре с половиной часа. Поездом почти трое суток.
– А автостопом?
– Не знаю, – Алёна пожала плечами, и обе засмеялись. – С моим опытом к сессии бы доехала… К летней.
– Люблю путешествовать, – сказала Саня и потянулась, обнажив чёткий, будто циркулем нарисованный пупок. – Эх… Ну, ладно, располагайся. Успеем поговорить.