— Смотрите! — засмеялась Феба, указывая на лежавшую ничком рабыню, которая, рыдая, приподняла тело.
— Бессовестная рабыня! — подтрунила над ней Феба, заставив застонать.
— Да теперь вижу, что Ты не хочешь повторения порки, — усмехнулся я.
— Нет, Господин, — поспешила заверить меня флейтистка.
— А ещё я вижу, что Ты жаждешь умиротворить владельцев, не так ли? — уточнил я.
— Да, Господин, — прошептала она.
— Рабыня, рабыня! — засмеялась Феба.
— Да, Госпожа, — шёпотом признала Тафа
— Она — такая рабыня! — прыснула Феба.
— Она — женщина, — заметил я.
— Да, Господин, — согласилась Феба.
Признаться, в этом случае, меня несколько удивило и позабавило отношение Фебы. В действительности, я счёл его восхитительно нелепым. Уж не сосчитать сколько раз я видел, как она сама приподнимает тело к Марку, в надежде погасить его гнев.
Я окинул взглядом растянувшуюся у наших ног рабыню, отметил, как было напряжено её тело, она почти не могла двигаться. Решив, что с неё было достаточно, я, одну за другой, вернул Марку его вещи, ножны с ножом, кошель и перевязь с мечом, которую он сразу накинул на левое плечо.
После этого я снова присел рядом с рабыней.
— Господин? — напряглась девушка, когда я надавил на её тело так, что её живот полностью прижался к камням. — Господин?
— Значит, Ты просишь об использовании? — уточнил я.
— Да, Господин! — напряжённо прошептала Тафа.
— Возможно, как-нибудь в другой раз, — усмехнулся я.
— Не убивайте меня, — взмолилась она, с ужасом глядя на нож, сверкнувший в моей руке.
Но я вытащил свой нож не для того, что она подумала. Отделив прядь её длинных тёмных волос, я срезал их, вплотную к коже головы, я затем этими же волосами связал ей руки за спиной.
— Ты не заслужила использования, — сообщил я ей и, срезав ещё один локон с её затылка, использовал его, чтобы привязать флейту к шее рабыни. Понятно, что я не стал срезать волосы с её головы полностью, как это иногда делается с рабынями в качестве наказания. Фактически я не более, чем позаимствовал у неё эти два локона. Конечно, эти две пряди были довольно толстыми, и на её затылке осталось несколько квадратных дюймов почти обнажённой кожи. И хотя это выбритое пятно не было заметно спереди, зато слишком бросалось в глаза со спины. Можно не сомневаться, что едва это заметят её сестры по цепи, её ожидает весьма неприятный момент, поскольку это не может не вызвать их насмешек и веселья, тем более учитывая то, что её красота наверняка вызывала их зависть. А зная особенности её характера, я подозревал, что остальные рабыни сочтут затруднение своей товарки ещё более забавным. Возможно, ей придётся выпрашивать у хозяина шарф на какое-то время, или разрешения укоротить волосы, или укладывать их в такую причёску, чтобы снизить заметность этого пятна. Одно из преимуществ обрития головы невольницы, кстати, и состоит в том, что наказание получается очень продолжительным. Она будет вспоминать о нём всякий раз, когда прикоснётся к голове или увидит своё отражение в зеркале. К тому времени, когда они отрастут, и даже когда они немного начнут отрастать, она уже накрепко решит сделать всё что в её силах, чтобы стать такой, что её владелец разрешит ей оставить волосы. Впрочем, если рабовладелец желает или считает это разумным, конечно, он может держать её с обритой головой постоянно. Возможно, стоит также отметить, что определенным видам рабынь, скорее в качестве профессиональной меры или предосторожности, например, женщинам, работающим на ткацких мануфактурах или мельницах, головы часто выбривают. Кроме того, весьма распространено полностью обривать женщин, если их предполагается транспортировать на невольничьем судне. В данном случае, это просто меря защиты их от разного рода паразитов, в частности вшей. Рывком, поставив рабыню на колени, я повернул её к нам лицом. Она дрожала всем телом, не осмеливаясь встречаться с нами взглядом.
— Сейчас Ты пойдёшь к другим девкам-флейтисткам, — сообщил я, — ко всем тем, что на улице и на стене, и сообщишь им, что их работа на сегодня закончена.
— Господин? — не поняла Тафа.
— Передашь им, чтобы они спешили домой к своим цепям.
— Господин! — удивилась она.
— Ты меня поняла? — угрожающе осведомился я.
— Да, Господин, — поспешила заверить меня она.
— Ты решила задержаться с передачей приказа? — поинтересовался я.
— Нет, Господин! — ответила Тафа, вскакивая на ноги и спотыкаясь, побежала через Дорогу Вдоль Стены, водя из стороны в сторону связанными сзади руками, и сверкая обнажёнными ягодицами, поскольку подол туники так и остался подоткнутым под пояс.
— Она очень симпатичная, — заметил Марк, глядя ей в след.
— Даже красивее меня? — поинтересовалась Феба.
— Это что же, моя рабыня ревнует? — насмешливо спросил мой друг.
— Пожалуйста, Господин, — принялась канючить Феба.
— Итак, Ты ревнуешь? — повторил вопрос Марк.
— Да, Господин, — дерзко заявила Феба.
— Что-то Ты не кажешься скромной, — нахмурился он.
— Простите меня, Господин, — быстро попросила прощенья явно напуганная рабыня.
— Кто ревнует? — спросил юноша.
— Феба ревнует, — прошептала девушка.
— Ты в тысячу раз красивее, чем она, — заверил свою рабыню Марк.
— Господина издевается над своей беспомощной рабыней, — надула губы Феба.
— Для меня, — насмешливо добавил её господин.
— Как мне удержать вас, Господин? — внезапно всхлипнула девушка. — Я полностью ваша и всего лишь рабыня при этом. Вы можете отодвинуть меня в сторону или держать меня вместе с другими, если захотите. Я ведь вижу, что тысячи умных красивых женщин с радостью устремились бы к вашим ногам, лишь бы им позволили служить вам. Вы можете выбирать любую. Вы можете любую купить и продать, если вам того захочется. Как я могу удержать вас?
— Это мне решать, держать тебя при себе или нет, — напомнил ей Марк.
— Да, Господин! — заплакала она.
Я часто задумывался над некоторой односторонность отношений владельца и рабыни. Ведь в них вся власть у владельцем. Но, с другой стороны, это имеет определённый эффект на рабыню. Так что, пусть она стремиться быть такой, чтобы её господин захотел держать её при себе.
— Смотри-ка, — указал я на подножие стены, где наша знакомая флейтистка стояла вместе с другими своими товарками. Она выглядела смущённой и постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть в мою сторону. Впрочем, через пару мгновений, они уже все казались взволнованными и смущенными и, то и дело бросали взгляды в этом направлении. Разумеется, многие из тех кто работал на стене, как и флейтистки, так и рабочие, прервали свои занятия и заинтересованно следили за разворачивающимися событиями на Дороге Вдоль Стены. По-моему, в тот момент только Марк и Феба не уделяли мне никакого внимания. Эти двое полностью растворились в объятиях друг друга.
— Я люблю вас, Господин, — призналась Феба, не сводя с него восхищённых глаз, — полностью и беспомощно.
— А я, — заговорил он, зачесывая назад волосы с её лба, — всегда боялся, что я полюблю тебя.
— Используйте меня, Господин, используйте! — страстно зашептала она.
— Ну не здесь же, — улыбнулся Марк. — Возможно, в каком-нибудь тёмном простенке по пути к нашему жилищу.
Красотка моментально вывернулась из его рук и поспешно сделала несколько шагов в сторону улицы Сбруй и, оглянувшись, кинула на своего хозяина умоляющий взгляд.
Признаться, то насколько она была в его власти, меня не могло не радовать.
— Вижу, — сказал мне Марк.
Рабыни-флейтистки у подножия стены, повернувшись лицом в нашу сторону, дружно опустились на колени и склонили головы до земли, отдавая нам почтение. Приказ свободного мужчины был передан им. Я понаблюдал как смазливая брюнетка, с трудом пробиралась к более высокой части бреши, по пути передавая моё сообщение девушкам, с которыми она сталкивалась на разных уровнях. Рабыни, получив приказ, тем более что видели, что я смотрю в их сторону, одна за другой становились на колени и опускали головы. Те девицы, что сидели со скрещенными ногами, торопливо меняли позу на более подходящую для них, выполняя положенное почтение. Затем, они все, в том числе и Тафа поспешили спуститься вниз со стены на Дорогу Вдоль Стены и исчезнуть за поворотом. Вскоре на разобранном участке стены не осталось ни одной флейтистки. Можно не сомневаться, что все они в прошлом имели знакомство с плетью, и теперь опасаясь нависшего над ними восстановления справедливости, припоминали все свои ошибки и проступки, допущенные за этот день. Ни одна женщина, которая единожды почувствовала укус плети, не забудет этого и не захочет повторить этот опыт.
— Это было разумно? — поинтересовался Марк.
— Нет, — признал я.
— Завтра они вернутся, и всё повторится снова, — предположил он.
— Несомненно, — не стал спорить я.
— Ничего не поменяется, — вздохнул мой друг.
— Верно, — согласился я.
— Тогда, зачем Ты это сделал? — спросил он.
— Я почувствовал, что должен поступить так, — пожал я плечами.
— А я уж испугался, что у тебя могло, не быть серьезных оснований, — улыбнулся юноша.
— Господин, — напомнила о себе Феба.
— Здесь становится опасно оставаться, — заметил Марк.
— Для кого? — уточнил я, с интересом оглядываясь.
— Понятно, — усмехнулся мой друг.
— Господин, — умоляюще протянул Феба.
— Мужчины, женщины и молодежь Ара, — сказал он, осматривая стену, — так и остались на разборке стены.
— Да, — развёл я руками.
— Интересно, — усмехнулся Марк.
— Господин! — внезапно снова позвала Феба, но на сей раз в её голосе слышались совсем другие нотки, заставившие нас немедленно обернуться.
— Эй, вы там, а ну стоять! — услышали мы сердитый голос мужчины в униформе стражника Ара, спешащего к нам.
Руку он держал на эфесе своего меча. Мы повернулись к нему лицом, отступая друг от друга в стороны, занимая позицию, дававшую нам возможность нападать на него с двух сторон. От стражника наш манёвр тоже не укрылся и он, немедленно остановившись, замер всего ярдах в четырёх — пяти от нас.
— Вы вооружены, — констатировал он.
— Это полностью законно, — пожал я плечами. — Мы же не из Ара.
Он обнажил меч. В ответ на это, мы, недолго думая, выхватили наши.
— Вы обнажили оружие перед стражником! — обвинил нас он.
— А Ты что, думал, мы этого не сделаем? — полюбопытствовал я.
— Это противозаконно, — объявил стражник.
— Не наш закон, — развёл я руками.
— Что Вы сделали? — спросил он.
— Девки-флейтистки на сегодня поработали достаточно, — сказал я. — Мы отослали их по домам.
— Чей властью? — опешил незнакомец.
— Моей, — усмехнулся я.
— Ты — офицер? — уточнил он.
— Нет, — отказался я от такой чести.
— Ничего не понимаю, — буркнул стражник.
— Ты косианец, — заявил Марк.
— Я — стражник Ара, — заявил мужчина.
— Ты косианец, — стоял на своём юноша.
— И Ты обнажил оружие против меня, — напомнил я.
— Вы из касты воинов? — спросил незнакомец, и голос его дрогнул.
Похоже, он тоже знал кодексы, отметил я про себя.
— Да, — признал я.
— А он? — указал он на Марка.
— Он тоже, — кивнул я.
— Но вы не в алом, — заметил он.
— Тонко подмечено, — усмехнулся я.
Он что, решил, что цвет одежды человека был тем, что делало его воином? Неужели, так трудно понять, что алую тунику может напялить на себя кто угодно, но это не сделает его воином, а прохожий, одетый в грязно серую одежду крестьянина, босой и вооружённый только длинным посохом, легко мог бы оказаться членом алой касты. Это не униформа делает из мужчины воина и солдата.
— Вас двое, — сказал он, отступая на шаг.
— Нетрудно было сосчитать, — пошутил я.
— Убирайтесь, — потребовал стражник, — иначе я вас арестую.
— Возможно, для этого тебе придётся сбегать за десятком своих коллег, — заметил я.
— В этом нет необходимости, — гордо заявил он.
— Нет, — не стал спорить с ним я. — Полагаю, что в этом, действительно нет необходимости.
— Ты собираешься убить его? — поинтересовался у меня Марк.
— Ещё не решил, — пожал я плечами.
— Вас двое, — повторил наш противник.
— Ты — храбрый парень, — похвалил я его, — не повернулся, не убежал. Преимущество не на твоей стороне, даже если бы мы были посредственными фехтовальщиками. Одному достаточно было бы связать тебя боем, а другому просто зарезать.
— Вы не осмелитесь напасть на меня, — сказал он. — Сейчас — день. Люди смотрят.
— Он не врёт? — осведомился я у Марка, не выпуская противника из виду.
Марк шагнул назад, и встал позади меня.
— Да, — сообщил мой друг.
— Интересно, — протянул я.
— Вот видишь, у меня много свидетелей, — заявил стражник.
— Они не собираются прийти ему на помощь? — уточнил я Марка.
— Нет, — успокоил меня он.
— Подозреваю, что они ничего не увидят, — усмехнулся я.
Мужчина побледнел и крикнул:
— Вы — трусы!
— Кому из нас его убивать? — деловито поинтересовался мой друг.
— А какое это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил я.
Наш противник отступил ещё на шаг.
— Почему Ты не бежишь? — спросил я.
— Люди Ара смотрят, — объяснил он с кривой усмешкой.
— Значит, не хочешь показать страх перед ними, даже стоя один против двоих?
— Я косианец, — гордо заявил мужчина.
— Возможно, теперь, — обратился я к Марку, — причина победы Коса стала для тебя яснее.
— Да, — кивнул Марк.
— При данных обстоятельствах, тем не менее, я могу порекомендовать осмотрительный отход, — посоветовал я косианцу.
— Нет, — ответил отказом тот.
— Мы готовы позволить тебе это, — сообщил я.
— Нет, — упёрся стражник.
— В этом не будет никакого позора или бесчестья, — намекнул ему я.
— Нет, — отрезал он.
— Тебе даже не придётся торопиться, — пообещал я.
— Каждого по отдельность я вас нисколько не боюсь, — заявил мужчина.
— Тогда защищайся, — усмехнулся я, и едва он встал в оборонительную стойку, бросил Марку: — Оставайся сзади.
Как только я произнёс свой приказ Марку, как под испуганный вскрик Фебы, стражник сделал свой выпад. Наши клинки скрестились всего три раза, прежде чем мой замер перед его лицом, в то время как его находился далеко в стороне. Округлившиеся от удивления глаза стражника сошлись на острие моего меча, он отступил назад, бледный и потрясённый. Впрочем, парень быстро пришёл в себя и мы сошлись снова, однако уже через мгновение, ситуация повторилась, и ему пришлось отступить опять, на сей раз покачиваясь.
— Ай-и-и, — крикнул он и пошёл в отчаянную атаку.
Было заметно, что делая этот выпад, он уже не надеялся на успех. Уже в следующее мгновение его меч летел в одну сторону, а сам он в другую. Его полёт прервали камни мостовой, а моя нога на его груди не позволила ему взлететь снова, как и мой мече у его горла. Косианец дикими глазами уставился на меня.
— Бей! — выкрикнул он.
— Вставай, — бросил я ему. — Меч в ножны.
Он, покачиваясь, поднялся на ноги, и не сводя с меня настороженного взгляда, подобрал и вложил свой меч в ножны. Только после этого я спрятал мой клинок.
— Почему Вы меня не убили? — спросил косианец.
— Я же тебе намекнул, что не собираюсь убивать, — пожал я плечами.
— Я не новичок с мечом, — сказал он, глядя на меня.
— Согласен, — кивнул я.
— Но я никогда не встречал такой стремительности и искусности, — признал мужчина. — Это всё равно, что защищаться от ветра или молнии.
Я не стал отвечать на его лесть. По сути, мне даже стало грустно, и я почувствовал себя немного беспомощным. Во многом я был мужчиной весьма средних способностей, у которого множество недостатков, и который совершает одну ошибку за другой. Каким бы нелепым это не казалось, думал я, но среди тех немногих талантов, которыми мне довелось обладать и выделяться среди прочих людей, оказались лишь те немногие, которые обычно связываются с разрушением. Что за ценность у этих талантов, часто спрашивал я себя. Какова ужасная цена таких навыков? В чём ценность умения попасть в бегущего человека из большого лука с двухсот ярдов, вгонять кайву в круг из двух хортов с двадцати шагов, владеть мечом со скоростью, с какой другие могли махать разве что ножом? В чём смысл этих ужасных навыков, для чего их можно использовать? Впрочем, я быстро заставил себя вспомнить, что для подобных навыков частенько находится широкое применение, и что культура, с её великими искусствами, музыкой и литературой, может процветать только в границах очерченных мечом. Возможно, действительно есть своя роль у одиноких парней на стене, у пограничников в патруле, у гарнизонов дальних застав, у стражников в городе, вышагивающих по своему маршруту. Все они, так или иначе, своим скромным неприметным способом несут службы, обеспечивая культуру. Без них не возможна её слава. Без них даже не смогли бы существовать их критики.