-- Для удобства болельщиков и отдыхающих старт решено перенести на пятнадцать метров дальше.
На пляж Ростик выбежал за Стёпой, но Стёпа измотался - у нас вдоль берега на веле-то тяжело, бегом с непривычки тем более. Стёпа снова был в своих "внедорожниках" с шипами, а они тяжеловаты по песку. А Ростик был в своих убитых марафонках, они стоптались, они были лёгкие - по песку легче бежать в лёгкой обуви. Эти пятнадцать метров стали решающими. Ростик обошёл Стёпу. "Фу", -- Михайло Иваныч уставился в секундомер и продиктовал время. Ева и Снежана - записали.
Приплыли с того берега Влад и Киря:
-- Всё. Кроссовки закончились. Все живы, никто не утонул.
Стали ждать третьего.
И тут к дяде Боре подошла Анна Владимировна. Она держала за руку девчонку лет десяти. Наверное, она стояла на трассе, а теперь подошла. Анна Владимировна совсем не изменилась, она была в солнцезащитных очках на пол-лица. У меня ёкнуло сердце - я вспомнил спортивный лагерь, как она выставляла нас на дороге и начинала отчитывать за то, что мы срезаем трассу на разминке. Я всегда смотрел ей прямо в тёмные стёкла, но видел только своёотражение - я по-честному никогда не срезал маршрут.
-- Вы нарушили правила! - жёстко сказала Анна Владимировна.
-- Почему? - невинно спросил дядя Боря.
-- Мой сын утверждает: вы перенесли линию финиша.
-- Это необходимость, -- угрюмо сказал дядя Боря. - Для удобства финиширующих и точности судейства. Для финишной черты желательна утрамбованная поверхность, а не песочек.
-- Это безобразие! - сказала Анна Владимировна.
Дядя Боря ничего не ответил, подошёл к своему внедорожнику, который стоял тут же, за линией финиша, открыл багажник, стал выгружать упаковки с водой. Влад и Киря стали раздавать воду, бегая за финишёрами - закончили дистанцию уже человек десять. Думаю, дядя Боря специально оставил воду не выгруженной - он предвидел скандал, и нашёл повод молча отвалить.
Акватлеты финишировали и финишировали. Михайло говорил номер, я -- время, девчонки записывали. Потом дядя Боря с Машей ушли в домик подводить итоги - Маша писала каллиграфически, с какими-то витиеватыми завитушками, надо было заполнить дипломы.
Я стал проводить мастер класс. Сначала показал разминку на суше. После продемонстрировал, как скользить на спине - первое упражнение для тех, кто только научился держаться на воде, отвечал на вопросы. Потом все желающие, могли сами повторять упражнения сначала на суше, потом в воде. Не умеющие плавать дети выстроились ко мне в очередь в детский лягушатник. И я с каждым персонально позанимался. Клал ребёнка на воду, тянул руки, подкладывал под спину свою ладонь, потом убирал - чтобы дети почувствовали: вода их держит. С теми детьми, кто не боялся, мы поступали так. Я бросал их в воду, а Михайло Иваныч вылавливал.
Спустя час объявили награждения. Я думал, Стёпа не выйдет на награждения, но он вышел. Корреспондент сфоткал всех. Вымпелы я решил оставить для кросса. Евдокии Никитичне, кроме диплома, дядя Боря вручил личный подарок:
-- Подарочный сертификат! - объявил дядя Боря, показывая конверт. - Самому старшему участнику. От косметической фирмы.
Но я-то знал, что это никакая не фирма и не сертификат, а просто деньги. Евдокия Никитична была очень гордая, не перегнуть-не переломать - непреклонная, короче. Жила очень скромно. Евдокии Никитичне было тяжело вести хозяйство: впервые она не посадила в этом году картошку, об этом все поселковые знали. Вот дядя Боря и постарался помочь под прикрытием соревнований.
14 Фиаско Стёпы
А дальше объявили кросс - круг вокруг озера. Сильно припекло. Я предупредил, что будет тяжело. Сказал, чтобы неуверенные в себе взяли бутылки с водой, и просто прошли пешком кросс или протрусили. Участников, несмотря на жару, было очень много. Вдохновившись акватлоном, присоединились праздные отдыхающие, повскакали со своих подстилок дедушки и бабушки, люди лет по сорок с энтузиазмом прохаживались в ожидании старта. Стёпа вышел и на кросс. Михайло Иваныч сплюнул зло. И пошёл в домик переодеться.
-- Миха! Куда? - испугался я. - Без разминки?!
Михайло ещё раз зло сплюнул. В мою сторону. Киря и Влад пошли вслед за ним - тоже переодеваться.
Номеров не было. Мы просто пересчитали участников -- сто два человека. На финише Маша должна была давать бумажки с номерками. А я должен был диктовать время, например так: "Первый - десять-ноль-ноль, второй - десять-ноль-пять" и тэ дэ. Ева и Снежана должны были записывать за мной.
Бедный Михайло Иваныч! Я волновался за него. Да пусть уж этот Стёпа победит хоть в местном кроссе вокруг озера. Как назло приехало телевидение, и не местное, а центральное. Мы были последний их отчётный эпизод.
Дядя Боря дал старт. Лидеры рванули резво. Но многие сразу со старта пошли пешком. В шлёпках, в плавках, поливая себя водой из бутылочек и обмахиваясь кто панамами, а некоторые массивные дамы - веерами. Дядя Боря всех подбадривал, шутил. А я думал: как же все прониклись нашими соревнованиями. На противоположном берегу вообще стало пустынно.
Я нервничал. Я боялся, что Миха, Киря и Влад начнут затирать Стёпу втроём, а то и толкать. Кросс не бежали ребята из нашего клуба. Они стояли по трассе, указывая маршрут и подбадривая. Ростик валялся в домике спасателя - отходил от акватлона. А Стёпа - как огурец! Откуда силы-то? И вчера кросс, и сегодня акватлон и кросс. И всё ж на пределе. Нет! Его нельзя затирать. Это уже будет совсем негостеприимно. Но я не мог ничего сделать.
Я не знаю, как бежал Михайло, ни до ни после он так не бегал. Оказывается, в домике он намазал ноги мазью для обезболивания, с ним Ростик поделился. Миха обошёл Стёпу у тарзанки - там тропинка сужается и идёт под горку, Стёпа оступился, а Михайло Иваныч обрадовался и, так он утверждал, "долетел":
-- Что-то щёлкнуло в мозгу и я реально полетел. Это что-то психологическое, -- рассказал мне Михайло, наш тёртый калач Михайло Иваныч. Телевидение всё засняло. Киря и Влад финишировали взявшись за руки: третьим и четвёртым. Приехала машина с пирожными - от хлебокомбината. Сюрприз от администрации - специально для телевидения. Тут же впопыхах растянули на деревьях знакомую растяжку про вперёд к победе в Сочи. Ева и Снежана стали раздавать пирожные финишёрам. Быстро прошли награждения. У Михайло взяли интервью, и у дяди Бори тоже. Телевидение уехало. Дядя Боря сказал прощальную речь. Корнелий Сергеевич стоял рядом с диктофоном. Тут опять подошла Анна Владимировна. Она тоже пробежала со своей девочкой кросс, и у них тоже брали интервью. Первым шести детишкам я вручил вымпелы. Девочка была очень довольна. Она сворачивала вымпел в трубочку, потом расправляла его и бубнила: "Стёпа-гад, Стёпа-гад".
-- Алёна! Что ты там бормочешь? - строго спросила Анна Владимировна.
-- Я говорю: "Стёпа-рад, Стёпа-рад", мамочка, -- не моргнув глазом ответила девочка, и я вспомнил как так же, не моргнув глазом, Стёпа сказал, что я ругался матом в душевой бассейна.
Анна Владимировна сказала дяде Боре:
-- Борис Александрович! У вас нет совести!
Тут дядя Боря перестал принимать пришибленный покорно-отрешённый вид, с которым он до этого общался со всеми. Дядя Боря вздрогнул, лицо его окаменело, как будто он надел маску. Он отрывисто сказал, не громко, но и не тихо, сказал:
-- Ну... совесть - ваша прерогатива. А мы тут в посёлке - потомки зэков, все бессовестные и матом ругаемся с утра до вечера.
Анна Владимировна сняла очки - вокруг глаз у неё за то время, что я её не видел, морщин прибавилось. Большие когда-то глаза были потускневшие как будто уменьшились. Она прищурилась.
-- Вашего посёлка давно нет, мы в городе. Пора б уж уяснить. (Она запнулась.) За шесть лет.
Она взяла девочку, и быстро пошла к Стёпе. Стёпа стоял далеко, у воды и смотрел на другой берег. Я отвернулся.
Дядя Боря сделал вслед Анне Владимировне реверанс, по повадкам это напоминало что-то карикатурно-бандитское, так вели себя спившиеся отцы и деды наших заречных поцаков.
15 Отходняк
Бешеный день закончился. Два дня я сидел на пляже обессилено. Сидел и сидел. И даже не кричал в мегафон, чтобы не висели на буйках. Катамараны и лодки выдавал дядя Боря. Михайло Иваныч слёг после кросса. Влад и Киря тоже попросили выходной. И Маша не пришла. И даже Ева. Пришла одна Снежана. Села рядом со мной и сказала:
-- Ростик с Владом подрались сейчас из-за Евы.
-- А Ростик что? Приехал уже? Так рано?
-- Он и не уезжал. У него родители в Дубках строятся, забыл?
Ой да! Я и забыл, что Ростик теперь у нас. Мне это было неприятно: драка из-за Евы. Влад был моложе нас на два года, неужели Ева будет с Владом? Я погоревал с час. Убедил себя, что мне всё равно, и пошёл к дяде Боре, сказать что я уже сам могу следить за катамаранами.
Все газеты написали о Мирошевском кроссе в Военном городе, и о нашем Тужиловом акватлоне был репортаж. В интернете появились ролики с соревнований. Вся наша молодёжь выложила ролики. В администрации остались довольны, протест Анны Владимировны проигнорировали. Те, кто покровительствовал когда-то Анне Владимировне, ушли из администрации давным-давно. А новые дружили с дядей Борей. Кроме того в администрации прекрасно были осведомлены о неизвестно кем проколотых велах в транзитной зоне на чемпионате. А велы-то были куплены частично на бюджетные деньги. Дядя Боря сказал, что кроме меня на место куратора по спорту область никого не рассматривает в долгосрочном периоде. И ещё дядя Боря сказал не особо пугаться: это ещё не сейчас будет, а когда я выучусь в университете. И он мне обязательно поможет.
-- Помогу, если жив буду, -- вздохнул дядя Боря.
Как я не любил эти его присказки.
-- Борис Александрович! Что вы говорите?!
-- Главное сейчас не испортить положительный образ, -- сказал дядя Боря, не ответив мне. - Не отказывайся от интервью, со всеми на пляже будь приветлив. Ты, Василь, должен дорожить репутацией.
-- Дядя Борь. Да погода вы сами видите какая. Август. Отпуска. В такую погоду придурки на озеро так и лезут пачками.
-- С придурками тем более будь любезен. Придурки непредсказуемы. Уяснил?
16 Барашек
"Жара отжарила и отжала" - так любит повторять дядя Ваня. Перед сентябрём похолодало. После плавания я сразу надевал вязаную шапку, чтобы не простыть - больше всего я боялся не холода, а резкого перепада температур.
Я развёл у домика спасателя костёр в мангале и думал о том, что всего три раза за лето понадобилась аптечка... Песок в этом году завезли удивительный, в нём не было ракушек, которыми обычно ранили ноги отдыхающие, в нём попадались только камушки.
Тут подошла Ева с этюдником на плече.
-- Можешь отдать своей Маше-растеряше.
-- Да можешь забирать. Я Маше новый купил.
-- Вот ещё! -- Ева зло бросила этюдник и процедила:
-- Баран.
-- Овца, -- ответил я.
Я надеялся помириться с Евой. Я не хотел, чтобы она была с Ростом или Владом. Я надеялся, что она сейчас начнёт спрашивать как раньше, страдальчески заглядывая в глаза:
-- Василь! Почему ты меня бросил? Ты меня разлюбил, да?
Все прошлые разы я говорил:
-- Отвяжись Ев.
Сейчас бы я ответил Еве, что не разлюбил. Пусть только она не гуляет ни с Ростом ни с Владом. Пусть она терпит. Я, если честно, уже совсем запутался. Ева не знала, что мы ссорились с Машей, этого никто не знал. Летом я всего раз был у Маши в гостях. Родители Маши смотрели на меня испуганно, оценивающе, беспардонно. Дедушка Чугунов заколебал вконец разговорами о новых технологиях производства спортивной беговой одежды, дарил мне какие-то каталоги, которые и так мне совали пачками на всех соревнованиях. Мне было неудобно отказывать, приходилось благодарить дедушку, тащить эту макулатуру домой и кидать в корзину с щепками для растопки.
Я не знал, как быть с Машей, как быть с Евой. Мне надо было сесть и спокойно подумать, разобраться. Раньше бы я понёсся отдавать Маше этюдник (Вот он, Маш! Нашёлся! У нас на Тужиловом нет воров!), но теперь не торопился.
В пятницу на Тужиловом было серо и сыро. Я обожал такие дни. Никто не ходит, даже сборщики пивных банок пропадают. Маша пришла прощаться. Она уезжала в Москву. Я отдал ей этюдник. Она улыбнулась:
-- Ну вот. Теперь у меня два этюдника.
Она сидела на стульчике и грела руки у мангала. С распушенными волосами, густыми, тяжёлыми, сильно подросшими за лето золотыми волосами. Озеро рябило - дул ветер, но у нас за домиком не было ветра: он же стоял к озеру задом к лесу передом. Маша похудела за то время, что я её не видел, она тянула к огню хрупкие руки, тонкие запястья, длинные пальцы. Я испытал прилив нежности. Подошёл и обнял её... Прошло несколько часов. На пляже - никого.
Вдруг ветер донёс музыку и рёв машин. Я вышел из домика. Микроавтобус остановился у пляжа. Дорога была опасная, скользкая, перед похолоданием прошли ливни. Но микроавтобус есть микроавтобус - немного побуксовал и припарковался на линии недавнего финиша - там, где начинался песок. Из автобуса, болтая по-ненашему, стали выходить азиаты.
-- Зачем они только приехали! - нервно сказала Маша.
Послышалось жалобное блеяние. Из автобуса вывели барашка. Целого барана!
-- Ух ты! Барашек! - обрадовалась Маша.
Я сначала и не врубился: зачем барашек. Выгуливают же вокруг пруда коз. Козёл всегда впереди, трясёт бородой. Собака охраняет его и стадо. А тут - один баран, блеет жалобно.
Мелодия стала громче - такое пение, напоминающее блеяние барашка. Азиаты ставили мангалы. Я заметил среди них бугра, садовника или не знаю кого, -- того, кто мне сказал, что пруд будет наш. Он пошёл ко мне, поздоровался. Протянул руку:
-- Василь-сан! Приветствую! - он говорил почти без акцента. Больше того - он "безвозвратно обрусел" -- так говорил о нём и дядя Боря.
В этом рукопожатии не было фамильярности, как потом утверждала Маша. Бугор жил на нашей 1-ой Заречной уже лет пять. Я пожал руку. Без удовольствия, но и без всякого отвращения. Как давнему знакомому. Тем более Маша всегда стыдила меня за то, что я ругаю индейцев. (Ну что я сделал не так?!)
-- У друга юбилей. Всю ночь гулять будем, -- улыбался золотом бугор. Они уже выставляли столы. Я попросил не выставлять на пляже. Тогда они пошли туда, где был детский лягушатник, к кувшинкам. Там разбили шатёр, перетащили мангалы, туда же перепарковали микроавтобус. Их было десять человек. Десять человек и один баран.
-- Они его прирежут, Василь, -- сказала вдруг Маша.
-- Да ты что! - съёрничал я.
-- Ага. Прогони их.
-- Но я не могу, Маш.
-- Почему? Ты же тут главный!
-- Мне запрещено прогонять. Они ничего такого не делают. Если будут жечь костёр, я скажу. А если мангал - это не запрещается.
-- Василь! Но они же прирежут барашка. Живое существо! - Маша стояла бледная, потрясенная, её трясло. - Ты вот за руку с ним здоровался. А может это рука будущего убийцы!
-- Машуль! Мне очень жалко барашка. Но я не имею права им что-либо запрещать.
-- Василь! Ты должен! - Маша стояла и тряслась от злости. Она пошла пятнами, потом раскраснелась.
Баран каким-то непостижимым образом вырвался и понёсся вдоль берега. Копыта его проваливались в песок, оставляя следы, похожие на сердечки, которые были нарисованы на скотче у Маши, на её блокнотах и кошельке. Далеко баран не успел смыться. У него на пути оказались новые "отдыхающие". Они добирались до места "праздника" пешком. Все таджики и узбеки, окопавшиеся в нашем посёлке, жутко спортивные. Они участвовали и в нашем акватлоне, и в кроссе. Я всем им, даже не занявшим никаких мест, выделил медали в качестве "братской" помощи. Те, которые поймали барашка, как раз были с медалями. Они уже были мне не чужие, раз участвовали в таком мероприятии. Я видел, как они гордились медалями, как дети ходили с ними по посёлку, показывали всем. И с этими работягами я поздоровался за руку. Они говорили: