-- Да что вы! - рассмеялась мама.
-- Да. Сохранилось. Но на вас - директору бассейна. А на отца пострадавшего от ожога к нам в милицию.
-- Ну тогда придётся ехать, разбираться. Раз и на меня писали. Только без ребёнка! - поставила условие мама. - Когда надо придти?
-- Распишитесь здесь, - обрадовался капитан.
Мама расписалась, милиционер торопливо сунул листки в папку, попрощался и долго жал мне и маме руки.
Мама сказала:
-- Надо же! Я думала моё заявление уничтожили.
-- Ну что вы, -- улыбнулся милиционер, когда мы с мамой вышли проводить его до ворот. - Во-первых - встречная жалоба была. Директор бассейна - он с прежних времён. Он ни одно заявление не выбрасывает. Привычка такая. Партийная.
-- А-аа. Ну тогда понятно, -- закивала мама.
А когда капитан ушёл, мама пожала плечами и сказала:
-- Чудеса.
Три раза мама ездила в городское УВД. Каждый раз ругалась: то один не придёт, то другой. А после третьей поездки сказала:
- Поставили на учёт твоего Перелома, а фамилия у него смешная - Белёк. Разжирел-то как, Василь! Я б его и не узнала.
Потом мама замолчала надолго, а когда папа пришёл, продолжила:
- А семья-то интеллигентная. Мама плачет, бабушка рыдает. Отца нет, разбился в ДТП. Дедушка всю семью тянет, он у них директор художественного салона.
- Торгаш значит, - сказал папа. - Перекупщик.
- Нет, - заспорила мама. - Очень приличный. Седой такой. В костюме в тонкую полосочку.
- А чем плохо быть на учёте? - спросил я.
- Я тебе сейчас расскажу, Василь, - серьёзно сказал папа. - Я сам был на учёте, и дядя Ваня тоже. В армию не во всякие войска возьмут, в госструктурах работать нельзя. Ничего хорошего быть на учёте. Но с учёта можно сняться. Его снимут, этого Белька. Ты, Ир, не переживай. Если дедушка такой, через год-два снимут.
- Да я не переживаю, - сказала мама. - Просто такая семья интеллигентная: у бабушки - давление, у мамы на нервной почве - разрыв кисты, перитонит случился, поэтому слушания откладывались. Такой выродок, родителей не жалел. Доигрался.
- Ты лучше жалей тех, кому он рёбра переломал и глаз травмировал, - жёстко сказал папа. А интеллигенты эти - сущие твари. Напускное всё это, Василь, -- обратился папа ко мне: - Лживое. А то, что с Василём в бассейне так обошлись, так это к лучшему. Осиное гнездо, а не спортшкола. Чтоб им всем.
14 После заговора
Если вы думаете, что я бросил плавание, то ошибаетесь. Я бросил только бассейн.
Весь январь, мы, да и Михайло Иваныч, были уверены, что нам перезвонит Максим Владимирович и позовёт обратно. Всё-таки я показывал хорошие результаты, у меня уже был первый юношеский на пятьдесят-кроль и на сто на спине. Остальные дистанции давались хуже, я так и не освоил повороты, не довёл их до автоматизма: у меня то получалось, то нет. Больше всего я скучал по баттерфляю. В нашей возрастной группе не было дистанций по чистому бату, и я выступал в этом виде со старшими. Стёпа всегда старался мне что-то неприятное сказать перед стартом, он бат не тянул, и делал всё возможное, чтобы я вышел перед стартом из себя. Баттерфляй - удивительный стиль. Жаль, что я в нём так и не реализовался. Все червячные сразу отсекаются. В баттерфляе есть что-то от отжиманий и подтягиваний - ты не можешь подтянуться и отжаться больше какого-то количества. Так и в бате - ты не можешь сделать гребков больше, чем можешь. В отличие от остальных стилей, где можно долго тянуть на морально-волевых, в баттерфляе никогда не протянуть без силы.
Когда стало ясно, что никто нам не перезвонит и не будет просить вернуться, я впал в очень угнетённое состояние. Я и всегда тяжело переживал неприятности. Всё, даже мамино плохое настроение, принимал близко к сердцу.
Однажды, в первом классе, мы поссорились с Михайло Иванычем, подрались. То, что мы по-прежнему ездили в одной машине в бассейн и плавали на одной дорожке, ничего не меняло. В машине мы переговаривались только по делу и дежурными фразами, чтобы мама ничего не заподозрила. В бассейне же и в школе Михайло Иваныч общался с другими. Так продолжалось неделю. Я очень переживал и первый заговорил с Михой. А переживал я из-за того, что он променял меня на нашу уличную братву со 2-ой Заречной. Я-то жил на 1-ой Заречной.
...Заречные улицы выходят в лес, в устье реки, которая впадает в Тужилово озеро. Параллельно Заречным, ближе и ближе к шоссе, шли улицы Горького и Профессорская. На Горького зэкам участки не давали. Горького и Профессорскую заселяли после войны. На Профессорской селились умники из Москвы (поэтому и Профессорская), им давали дачи с огромными участками в двадцать четыре сотки, а ещё там жили уважаемые участники войны. Вот Иван Алексаныч, прадед моей одноклассницы, я его хорошо помню, был разведчик, имел два ордена славы, должен был и третий у него быть, но что-то произошло, и не дали. Я это к чему. Да к тому, что разный народ живёт у нас в Семенном. На дачных участках - они за Заречными улицами, вглубь, в лес -- там много москвичей. А теперь и не поймёшь, кто где. Всё изменилось. Дачники делятся на старых и новых. Старые живут - в старых домах, и сами они старые. А новые - в шикарных домах, они купили дачи и сломали старые дома. Многие новые дома мой папа построил. Папа спец по дереву, по срубу. Это сложнее вагонки. У папы в бригаде есть и каменщики.
Родители мучились: может не стоило бросать бассейн?
Мама говорила:
-- Одна радость. Не надо за вас с Михой волноваться: как вы там, как доехали, никто ли вас не обижает.
А папа как раз в это время во Владимир поехал, Владимир недалеко от Мирошева. Во Владимире у папы друг армейский был -- Василь Волеватый из Гомеля, в честь его меня и назвали. Папа его после армии погостить пригласил. А дядя Вася Валеватый женился во Владимире, так и осел. Он хороший плотник. Папа у него в бригаде и начинал. Всему у него научился. И до сих пор, если проблемы какие-то по стройке, папа едет к дяде Василю, просит посмотреть, проконсультировать.
Вернулся папа на следующий день, посадил меня за стол напротив себя и говорит:
-- Значит так, Василь. У вас же там какие-нибудь разминки-упражнения, кроме плавания были?
-- Были.
-- Ну а бег был?
-- Был. Мы в лагере особенно много бегали. Там были не только пловцы, но и пятиборцы, и ещё какие-то с великами с Одессы.
-- С великами? Это велоспорт что ли? Там в лагере треки, что ли, были?
-- Нет, они по дороге гоняли. У них на футболках пловец, велосипедист и бегун.
-- Странно, -- пожал плечами папа. - Но это неважно, - отмахнулся он. -- Ну вот. Значит бег. Значит, ты можешь зимой - бегать. А летом - плавать. Вот дядя Вася Валеватый рассказал, видел по телеку: паренёк из Дагестана сам тренировался без всяких спортшкол. Какие там в Дагестане спортшколы? Бегал по горам, приехал на соревнования и стал чемпионом.
-- На какие соревнования? - недоверчиво переспросила мама.
-- На какие-то! - закричал папа.
-- Что-то я такого по телеку не видела, -- сказала мама.
-- У Валеватого - тарелка. Конечно ты не видела. Естественно!
-- А-аа. Ну тогда нормально, -- успокоилась мама.
Я молчал. Бегал я не так чтобы хорошо. Точнее до школы я думал, что бегаю отлично. Но когда я увидел, как бегают Ростик и Стёпа - я понял, что бегаю-то хреновенько. Да и Михайло Иваныч иногда меня в школе обгонял, когда мы в футбол гоняли.
-- Я оборудую тебе площадку. Настоящую, со штангами и турниками. Маму заставим все клумбы ликвидировать. В мороз будешь заниматься зарядкой в сарае. И бегай по снегу в кроссовках. Или на лыжах можешь. Но дядя Василь сказал, что лучше бегать.
-- Всё-то Валеватый знает, -- прошипела мама.
Лыжи я не любил. Не знаю почему. Хотя у нас много дачников на Новый год катались. Но бегать! Как я буду бегать по снегу? Зачем?
Я согласился, чтобы отвязались, а сам решил: не буду бегать, позориться на весь Семенной не буду. Но тут мама стала мне говорить:
-- Ты, Василечка, не вешай нос. Тренируйся. Ну что ж поделать, что так вышло. Мы ни в чём не виноваты. Беспредел везде.
-- Это точно, -- сказал и папа. - Всё правильно мы, Василь, сделали. Не надо прогибаться под учителей и тренеров. Я тебе говорю это, потому что мне приходится подлаживаться под хозяев - они меня нанимают. Но в молодости я не стелился никогда. И мама не юлила никогда ни перед кем. Если спортшколе ты не нужен, значит это хреновая спортшкола.
-- Но другой-то нет, -- сказала мама. - Из Владимира детей возят.
-- Ну и пусть возят! -- заорал папа. -Мы сами с усами.
Папа достал из барсетки листки в прозрачной папочке (я тогда не знал, что это "файл").
-- Это Валеватый из интернета распечатал. Тренировки.
У нас в Семенном только говорили об интернете, ни у кого ещё его не было. Распечатка была цветная. Печать шла с двух сторон. Мама внимательно всё прочитала и стала говорить, что у них было не так.
-- Где это - у вас. Объясни сыну-то, наконец, -- сказал папа маме.
И мама объяснила. Она была из Владимира. Там же в детстве ходила на тренировки.
-- Мам! Почему же ты не говорила? - возмутился я. - Почему не рассказывала?
-- А чего тут говорить? - сказала мама. - Надо мной пацаны издевались.
-- Ты же говорила, что в ваше время не издевались!
-- Я такое говорила? - удивилась мама. - По-разному случалось, Василь.
Площадку на улице мы отложили до весны. В доме папа повесил турник и сделал шведскую стенку. Мама заставила сделать, а потом -- переделать. Я стал подтягиваться. А, держась за перекладины, приседал - мама клала мне на плечи небольшое бревно. Что-то вроде штанги. Цепляясь за нижнюю перекладину стенки, я стал качать пресс и тянуться. Этих упражнений не было в распечатке, но мама "на своих детских занятиях" всегда так "закачивалась" -- так она сказала. Чем мама занималась, она мне сказала намного позже, а тогда не хотела признаваться. Оказывается, она играла в школьной футбольной команде, а потом в городской. Женского футбола тогда не было в природе. Тренер приказывал ей стричься под мальчика, и выпускал её под мужским именем. Никто не узнавал девочку. В команде маму пацаны не выдавали, но дразнили.
-- Груди у меня до замужества и не было. Да, Толь?
Папа смущался, краснел и кивал.
-- Меня так и дразнили - плоскодонкой. Никогда не дразни девочек за внешность. Лады?
-- Ну мам! - сказал я. - Какие девочки!
Но это случилось много позже, в смысле мамино признание. А тогда мама стала заниматься со мной дома. Стала и бегать со мной. Каждый день, в любую погоду, проваливаясь в снег.
Поначалу я, как мог, старался откосить - я стеснялся, что мы одни на весь Семенной с мамой бегаем. И из каждого окна на нас пялятся. На улице люди останавливались, качали головами и говорили:
-- Вот зверьё-то. Чемпиона из бассейна выгнать. Давай Иришка, тренируй мальца!
Из чего и я, и мама, независимо друг от друга, сделали вывод, что весь Семенной в курсе нашего происшествия - дядя Костя постарался.
И как только до меня дошло, что поселковые мне сочувствуют, что они подбадривают меня, маму называют сильной женщиной, а папу - молодцом, я стал стесняться всё меньше и меньше. В мае на школьном кроссе я показал результат лучший среди всей началки. И тут Михайло Иваныч сказал:
-- Я буду бегать с тобой.
-- Мих! Я не бегаю в мае. Я уже давно плаваю.
-- Почему? - удивился друг.
-- Потому что собаки сейчас злые.
Зимой собаки сидели по дворам. Они ленились, мёрзли. А весной у нас собакам - раздолье, а уж коты дерутся как тигры. Наших семенных котов можно узнать легко. Если бежит кот, а шерсть, шкура, на боках у него колышится как крыло или как два крыла, это наш семенной кот, грозный и боевой. Дачники боялись наших котов - под крылом-шкурой - синее тело, шерсть по второму разу не росла, а отрезать развивающуюся шкуру никому в голову не приходило. Зрелище ещё то.
На Дорожной улице - самой широкой и ближней к Мирошеву, жила сумасшедшая, она держала целую псарню. Она вообще натравливала собак на дачников и выходила на "промысел" у Тужилова озера как раз в мае. Были у нас и собаки, охраняющие козьи стада, эти могли молча догнать и молча кинуться, если ты, допустим, по их разумению, зашёл на территорию стада. В общем, собаки была большая проблема. Они никогда не видели бегунов и не только от агрессии, но и от испуга могли покусать.
Но Миха сказал:
-- Можно бегать по высоковольтной, там велосипедисты всегда катаются, можно бегать вокруг озера, там дачники всегда на поводках выгуливают.
-- Так уж и всегда, -- съязвил я, вспомнив как доберман решил "просто поиграть": повалил маму в сугроб и лёг на неё. А дачник, хозяин добермана, объяснил так:
-- Маленький ещё. Годик всего. Очень любит женский пол.
-- По посёлку можно компанией, с пацанами, -- предложил Миха. - Они тоже спрашивают.
-- Я подумаю, Миха. Ты начинай, а я может тоже к вам подключусь.
-- Подключусь, -- передразнил Михайло Иваныч. - Где слов таких понабрался? Да без тебя ж никто не будет бегать. Ты ж у нас чемпион школы.
Я стал отнекиваться - я очень уставал с непривычки на озере. Плавал я недолго: вода-то холодная, а в холодной воде техника страдает. Приходилось плавать два раза: после школы, перед обедом, и перед тем, как стемнеет. После воды мама грузила меня силовыми тренировками на участке, я просто валился с ног. Мама меня совсем не жалела. В общем, я уставал, мне было не до бега. Но я обрадовался, что поцаки с двух Заречных без меня бегать не хотят. В драках они иногда побеждали меня, а точнее -- почти всегда. В драке нет честности. Даже в самой честной драке нет честности. А в спорте - есть. Наши заречные это понимали, и, видать, хотели тоже стать чемпионами школы, обогнать меня в честном бою.
Мама и папа одобрили пробежки группой. Но мама сказала:
-- Группа скоро сдохнет. Михайло Иваныч ещё будет терпеть, а остальные побегают и отвалятся.
-- Почему? - спросил я.
-- Так у нас в детстве было. Начинали заниматься и бросали.
- Это у вас во Владимире. Городские - слабаки, - обиделся я. - А у нас никто не бросит.
-- Бросят, бросят, -- презрительно и довольно улыбалась мама.
Но никто не бросил.
15 Сами по себе
До пятого класса я тренировался сам. То есть с пацанами и с мамой.
Собаки доставали постоянно. Папа привёз всей "бандитской команде", как он нас прозвал, перцовые баллончики -- опять ему помог дядя Василь Валеватый. Он через интернет узнал телефон, где продают баллончики.
Если пшикнуть в собаку перцем, она останавливается, не рычит, не бросается. Просто уходит, семенит обратно. То же и в стае. Обычно баллончика хватало на две защиты, только кожу на ладонях жгло от перца.
В школе я стал известен. У нас не было физрука, а урок физры вела учительница рисования Евдокия Никитична. Точнее - она была прирождённым физруком, но всегда и везде говорила, что она "педагог изобразительного искусства, а физическая культура - дополнительная нагрузка". Она была странная, наша Евдокия Никитична. Древняя как мумия и по внешности, и по замашкам. Мы играли на уроках в лапту - неплохая игра, если привыкнуть, только биты были замусоленные. А вот к четвёртому классу все, даже девочки, должны были лазать по шестам до потолка и кидать учебные гранаты в фанерные танки-муляжи нами же расписанные на уроках рисования. На протесты девочек, у которых гранаты падали чуть ли не под ноги, Евдокия Никитична заявляла:
-- А если война? Все хилые в войну загнутся.