– Я начинаю всерьез думать, что этот клан имеет доступ к каким-то потусторонним евгеническим примочкам, – вслух провозгласил Берт. – Прямо подозрительное изобилие привлекательных людей в одной семье.
«Хотя нет, Горрена можно вычеркнуть, – про себя уточнил он. – Парень куда старше, чем хочет казаться».
Впрочем, за исключением репортажей о церквях, звездой которых был этот самый отец Амор Даг, помимо нескольких случайных упоминаний месячной давности, вроде «состоятся крестины/свадьба/отпевание такого-то, священник – отец Даг», случайно же встретившихся в архивах заметок о нем, сведений об отце Даге Берт не нашел. Вообще больше представителей этой семейки не встречалось. Словно они предпочли ограничиться старушкой Европой, это Амор Даг по непонятным причинам отправлялся добровольцем в самые разные, не очень объяснимые с точки зрения обывателя, места. Подумать только: окончить семинарию в Эссене, чтобы отбыть затем в Ботсвану. Добровольцем. Представить какого-нибудь кардинала Дага – тот только вещать о милосердии был способен, не более.
На тот момент, когда Берт узнал об Аморе Даге, тот предположительно служил где-то в Конго. В деревне, которая, кажется, и названия-то не имела. И СМИ дружно восхищались мужеством молодого священника, добровольно отправившегося в такое удаленное место.
Сам отец Амор, двадцати девяти лет от роду, закончивший семинарию не то чтобы предпоследним в списке выпускников, но где-то ближе к концу, в общественной работе, связанной с семинарскими буднями замечен не был – исключительно в рамках необходимого. И вообще ни в чем примечательном – ни скандалов тебе, ни каких-то невероятных амбиций. Горрен на осторожные расспросы Берта долго и сосредоточенно молчал, затем сказал:
– Я не уверен, что мне хотя бы что-нибудь говорит это имя. Эйнор, наверное, может что-то знать. Он не дурак порыться в родословных. Но в любом случае, Берт, зачем тебе этот сельский кюре? Хочет он нести Слово пигмеям, пусть несет. Я искренне желаю ему удачи. Но следить за ним не входит в твои обязанности. У тебя, насколько мне помнится, день должен быть занят кое-чем иным.
Берт извинился, признал некоторую увлеченность третьестепенным действующим лицом на микрополитической сцене, мимоходом отметил, что просто был привлечен еще одним представителем славной семейки Дагов.
Горрен фыркнул:
– Славной, угу. Ты не очень ловко подлизываешься. Наша семейка может казаться большой. Ее члены, подобно щупальцам осьминогов, способны дотянуться до самых удаленных мест. Но это не значит, что мы знаем друг друга и хотим друг друга знать. Думаю, мы в этом плане далеко не уникальная семья. А ты, помимо изучения подноготной отца Амора, чем-нибудь полезным занимаешься?
Разумеется, куда же без этого. Берт долго и нудно рассказывал, с кем знакомился, что о том и том человеке узнал, на кого вышел через давних знакомых.
– А о твоем хобби ничего не хочешь рассказать? – ухмыльнулся неожиданно Горрен.
– О каком? – с невинным видом спросил Берт.
– О твоей любви ко всяким любопытным изобретениям. Ты любишь совать нос в самые разные фонды, которые занимаются патентами, насколько я помню? И как, удачно?
Берт заставил себя улыбнуться. Но он был очень недоволен.
– Не очень. Когда я был представителем дипмиссии, мне доверяли куда больше, чем теперь, когда я всего лишь лицо, по статусу примерно равное частному. Однако должен признать, что ты интересуешься моей частной жизнью куда больше, чем необходимо.
– Не интересуюсь, – отмахнулся Горрен. – Всего лишь предположил. Оказался прав, ну что ж, мне плюс. И тебе тоже, за твое постоянство.
– Я должен думать о своем будущем, – пожал плечами Берт.
Горрен усмехнулся.
– Разумно, – признал он. После обсуждения совсем незначительных деталей – отключился.
Берт еще раз обнюхал каждый миллиметр в своем номере. Даже если за ним не следил Горрен непосредственно, нет никакой гарантии, что Берт не попал на карандаш другим любопытным. Тем более если подумать беспристрастно: несмотря на значительные связи Горрена и новоприобретенные Берта, ему едва ли можно было рассчитывать на поддержку официальных структур, европейской Лиги или национальных представительств. Но после двух часов дотошного обыска и изучения системы безопасности на своих коммах Берт вынужден был признать: все вроде чисто, а он начинает превращаться в параноика.
Всеми правдами и неправдами Берт добыл себе приглашение на несколько вечеров. Один организовывала «Астерра» – торжественный вечер по поводу тридцатилетнего присутствия в Африке. Президент одной из преторийских франшиз нудно читал по бумажке хвалебную оду мудрости руководства «Астерры», ее несомненные достоинства, вроде инвестиций в инфраструктуру, которые выходят далеко за пределы необходимого, в социальную сферу, которые иначе как благотворительностью считать нельзя, и так далее.
– Тридцать лет, хех? – бурчал Берт себе под нос. – И кого ребятки хотят убедить? Вроде же первые месторождениия были ими выкуплены где-то рядом с утверждением афро. Или я путаю?
– Практически сразу, – донеслось до него. – Вообще контрактец был на пару десятков миллионов в новой валюте, а заключен через три недели, что ли, после ее введения. Удивительно даже, как ловко это получилось у их юристов. Сибе Винк, – протянул руку Берту отвечавший.
– Берт Франк. – Поколебавшись, он ответил рукопожатием. Имя не говорило ему вообще ничего, впрочем, это не было удивительно. Занимало другое: этот Винк был офицером, и не абы каким, а вроде армии безопасности Африканской лиги. Лейтенантом, если он правильно определил звание. Причем не чистокровным белым и не чистокровным негром, а мулатом. У Берта закликали самые разные маркеры: откуда бы полукровке с именем, которое могло быть, а могло и не быть южно-африканским, была предоставлена возможность продвинуться достаточно высоко в табели о рангах общеафриканской армии? Даже не армии, службы безопасности. Это кое-что куда более любопытное и по структуре, и по функциям.
Они немного постояли, послушали президента еще одной франшизы «Альтерры». Космическая техника, соответствующие материалы, ноу-хау, годные и для применения в суперзасушливых областях, что показали несколько опытных поселений на севере Африки.
– В этом в принципе ничего удивительного и нет, – произнес Берт. Этот – лейтенант Винк, бывший на полголовы выше его, статный, красивый, черт побери, знающий себе цену тип – повернулся к нему и вопросительно поднял брови. Берт пожал плечами и пояснил: – Я почти уверен, что состав групп, которые готовили проект монетарной реформы и контракт «Астерры», совпадает процентов на семьдесят. Возможно, я ошибаюсь на пять-десять процентов в любую сторону.
Лейтенант Винк хмыкнул, кивнул головой.
– Возможно. Скорее в сторону большего числа. «Астерра» не разменивается по мелочам.
Берт не счел нужным отвечать.
На трибуне уже стоял представитель «Астерры», один из вице-президентов, что ли. Он предсказуемо говорил о благодарности за доверие, социальной и экологической ответственности, чем-то там еще, Берт не слушал. Он трепался с лейтенантом Винком о разных мелочах. Об инфляции, например. Лейтенант Винк приводил самые различные цифры для сравнения: овощи, к примеру. За последние пять лет выросли в цене на двадцать процентов. Что характерно, вырос и процент импортированных.
– Сюда – импортировать овощи. Решение разумнейшее из разумных, ничего не скажу, – говорил он. – Просто удивительно, насколько разумны местные чинуши в отношении собственного кошелька.
– А что местные фермеры?
Лейтенант Винк помолчал.
– Они пытались организовывать протесты. Пару лет назад об этом можно было узнать в инфосетях, – глухо ответил он.
Берт помолчал и осторожно спросил:
– А теперь?
– Организация протестов подразумевает некислую подготовку. Нужно не просто сообщить, что там и там организуется протест, нужно убедить, что в нем нужно участвовать. Но даже тогда не факт, что народ согласится участвовать. Мнится мне, кое-кто из кое-каких не очень публичных подразделений армии безопасности провел немало времени за определенными мероприятиями.
Берт хмыкнул.
– Да я не против. – После паузы продолжил лейтенант Винк. – Я из этих, пацифистов. Худой мир лучше доброй ссоры, и так далее. Тем более банки согласились выделить энные суммы на кредиты фермерам. Чтобы, значит, сбить цены на местную продукцию, сделать ее более рентабельной в сравнении с азиатской, к примеру.
– Я согласен насчет худого мира. Мне довелось принимать участие в некоторых мероприятиях. Я работал в европейской Лиге, – пояснил Берт.
Лейтенант Винк удивился:
– И больше не работаете?
Берт изобразил задумчивое лицо, а сам прикидывал: говорить правду, разумеется, в облагороженном варианте, – или представить себя высокоэтичным существом? Решил рискнуть:
– Идея, которая привлекла меня в миссии, была величественна. Как всегда, подкачала реализация. И кроме того, для того, чтобы быть в состоянии делать что-то значительное, нужно не шесть-восемь недель здесь проводить, и даже не полгода, а значительно больше.
– Вы действительно хотите что-то изменить здесь? – развеселился лейтенант Винк.
– Нет, помилуйте. Я не такой и дурак. Повлиять – да. Не на ситуацию. Хотя бы на совсем маленькую группу людей, к примеру.
В ответ он получил задумчивый, испытующий взгляд Винка.
– Не разглядел в вас идеалиста, прошу прощения.
Берт не удержался – рассмеялся.
– Бросьте. Был бы я идеалистом, сражался бы в каком-нибудь повстанческом движении.
Лейтенант Винк сцепил руки за спиной, качнулся с пятки на носок.
– Прошу прощения. Во мне говорит мой опыт. Но если бы вы решили присоединиться к какому-нибудь повстанческому движению, это едва ли бы был идеализм. Скорее какой-нибудь из пороков психики, или смертных грехов. О которых, кстати, сейчас провещает нам милейший епископ преторийский.
Лейтенант уставился на сцену. Берт покосился на него: парень стоял, плотно сжав челюсти, не мигая, глядел на сцену. Кажется, он был самую малость взбешен.
– Боюсь, это говорил во мне невытравленный до конца идеализм. Мы, европейцы, всегда соотносим революционность идей с чем-то возвышенным. Это, я так полагаю, цивилизационно обусловленный феномен.
Лейтенант Винк удостоил его недовольным взглядом.
– Революции в Европе случаются исключительно редко и… – Берт задумался, подбирая слова, – имеют под собой очень серьезную идеологическую базу. Как правило. Им предшествуют годы и десятилетия прямой и косвенной подготовки. И за этим действительно стоят возвышенные цели.
Лейтенант Винк пожал плечами.
– Разумеется, эти установки не самым лучшим образом вписываются в местные реалии. Так что приношу свои извинения за неумышленное введение в заблуждение. – Продолжил Берт.
– Идеалистов в вашем, европейском духе, хватает и здесь, – буркнул лейтенант Винк.
– И что с ними становится через пару лет? К примеру.
– Если они остаются в живых? – лейтенант посмотрел на Берта. Тот неопределенно пожал плечами. – Такое случается крайне редко. Я почти уверен, что это невозможно.
Неожиданно он выпрямился, вытянул руки по швам, почтительно склонил голову. Берт быстро глянул на сцену: как по-писаному, этот епископ, чье имя он не удосужился запомнить, молился за «Астерру», провинцию и страну. И вид у него был такой благочестивый, такой красноречиво одухотворенный, что Берт не удержался и начал прикидывать, во сколько его услуги обходятся той же «Астерре». По всему выходило, одухотворение могло купить святому отцу очень солидный дом в очень престижном районе какой-нибудь благоустроенной и безопасной столицы.
Сибе Винк пребывал остаток времени во вполне благодушном настроении. На осторожные расспросы Берта он охотно, пусть и немногословно, рассказывал: на этом идиотском торжественном вечере он вроде как гость, но и выполняет кое-какие обязанности. В смысле, не то чтобы он прямо так уж вовлечен в местные заботы об безопасности и прочем, но приглядывает. Берт отмечал взгляды, которыми он обменивался с людьми, усердно старавшимися казаться праздными – очевидно, это были местные сотрудники службы безопасности; замечал взгляды, которыми Сибе Винк проводил пару людей: подозрительные, тяжелые, испытующие, словно сканером прошелся и проверил на предмет безопасности. Заметил Берт и то, что Сибе Винк отстоял полвечера с одним полупустым бокалом вина, а где-то в его середине под буйную музыку новомодной европейской поп-группы сменил бокал и продолжил стоять с ним же, не удосуживаясь даже пригубить. Берт подошел к какому-то кардиналу, сделал почтительное замечание о цельности и вдохновенности речей его коллеги, «или правильней называть его вашим братом, святой отец?», еще что-то, попытался разузнать, не знает ли этот тип – совершенно случайно – какого-нибудь Дага, епископа или иерея, и неожиданно выяснил, что кёльского епископа тот знает достаточно неплохо, они не то чтобы приятели, но знакомы чуть ближе, чем шапочно; местный кардинал участвовал однажды в нудной схоластической дискуссии с епископом Дагом, которая приносила им обоим массу удовольствия, но всех остальных усыпляла буквально за пять минут. И кардинал Шабрен рад приветствовать человека, с равным ему почтением отзывающегося о своем брате. Он же познакомил Берта с типом, произносившим речь и ведшим затем молитву в начале вечера. И через десять минут Берт был счастлив, когда смог воспользоваться возможностью и сбежать от них – старички отличались редкой занудливостью и себялюбием.
Сибе Винк лукаво прищурился:
– Неужели святые отцы не вызвали оживления в вашей грешной душе?
– Э-э-э, – опасливо протянул Берт, – либо моя душа недостаточно грешна для двух епископов, либо оживляться она может в совершенно незначительных пределах.
– Бросьте, – улыбнулся Винк и хлопнул его по плечу. – Эти старики те еще зануды. Но это между нами. После того, как президент Риорунна дал четко понять, что ценит мнение святош выше, чем своих советников, стало очень модно выказывать им максимум почтения, а этот Шабрен так и вообще днюет и ночует в президентском дворце.
– Личный астролог президента? – предположил Берт.
– Не удивлюсь. Хотя уж лучше Шабрен, чем какой-нибудь потомственный колдун из родного племени его личного телохранителя.
У Берта, очевидно, на лице отразился весь его скепсис, и Сибе Винк счел нужным пояснить:
– Бывало и такое. Не у Риорунны, славтегосподи, – Винк стрельнул взглядом по сторонам, быстро нарисовал указательным пальцем маленький крест слева на груди и наградил Берта очень выразительным взглядом, который тот перевел как «либо ты молчишь, либо я прослежу за тем, чтобы ты замолчал навсегда». Берт закатил глаза, всем видом говоря: «За дурака меня держишь?». – Но я кое-где служил. В разных местах. Бывало такое, что, скажем, в стране К президент Д начинал сомневаться в верности своей гвардии. Он обращается в Африканскую лигу, и ее армия летит ему на помощь. При знакомстве с президентским дворцом обнаруживаются очень интересные помещения и типы, которые там расположились. – Он подмигнул. – Черные петухи, свечи из животного жира… и не только животного, пентаграммы. Все прибамбасы.
Берт отвернулся и нервно облизал губы. Сибе Винк рассеянно осматривал зал.
– Президент Д страны К? – наконец задумчиво спросил Берт. – Не оказался ли он совершенно случайно под обстрелом восставшей нацгвардии и погиб?
– Это случилось уже после того, как мы получили приказ возвращаться в казармы.
– Вот как? – азартно спросил Берт.
– Видите ли, чисто номинально все страны на африканском континенте считаются членами Африканской лиги, – снисходительно начал объяснять Винк.
– Номинально.
– Угу. Территориальный принцип. С другой стороны, Африканская лига – это не только номинально существующая организация, но и инфраструктура, документация, помещения, юристы, делопроизводители, силовые органы и так далее. Все это стоит денег, которые невозможно просто напечатать.
– Невозможно, – охотно согласился Берт.
– Большинство государств с относительно стабильной линией власти принимают условия этой игры и ведут себя в соответствии с ними. Что значит – отстегивают бабки на всю эту инфраструктуру. Некоторые – считают себя выше этого.