— Взрослые, — подруга содрогалась от рыданий, — это все они со мной сделали. Испортили меня. Трогали везде, где только можно.
Мишель прижала ее к себе. Гладила по вздрагивавшей спине. И не знала, чем еще могла помочь подруге.
— А давай… давай отомстим им? — как-то зловеще произнесла Кира. Взгляд ее казался полубезумным, ведь в полутьме ее очи блестели, словно сталь.
Мишель испугалась. Бить мальчишек — это одно. Нападать на охрану и сотрудников — совсем другое. Могут ведь и покалечить. И лекарствами напичкать. Будет потом пена с уголка рта свисать, а речь станет несвязной. Такое уже случалось с одним мальчиком, который каким-то чудом украл нож, а потом воткнул в шею охранника. В полубессознательном состоянии его увезли из приюта, но лицо врезалось в память. Безвольное, слюнявое, отрешенное.
— Давай покажем, что мы не такие уж красивые? Что мы пацаны в юбках. Что скажешь, а? — от горящего взгляда подруги становилось не по себе.
Но Мишель согласилась. Так она обкорнала себя до линии подбородка, а челку отстригла ровно над бровями. И проделала то же самое с Кирой.
Впрочем, довольно скоро ребячество закончилось. И Кира закрутила роман с одним из парней. В один из вечеров она заявилась к Мишель, читавшей учебник по логике. Подруга же попросила о кое-чем не вполне логичном.
— Миш, я совсем не умею целоваться, — всплеснула руками Кира. — А у меня свидание намечается. Пожалуйста, помоги мне потренироваться.
— Ладно, — пожала плечами Мишель. — Что ты от меня хочешь?
— Побудешь… ну… моим парнем?
Все это выглядело таким непонятным. Но Мишель прекрасно помнила, как отложила в сторону учебник. Она хотела казаться равнодушной, но ей с трудом удалось подавить волнение.
Кира притянула лицо подруги к себе и накрыла ее губы своими. И так несколько раз, пока подруга не попробовала высунуть язык. Мишель сочла это непристойным, но решила и дальше помогать Кире, приоткрыв рот. И когда их языки соприкоснулись, Кира ненадолго отстранилась, улыбаясь от уха до уха. И тут уже Мишель накрыла ее губы своими, сливаясь в поцелуе, прикрыв глаза. Лишь когда Кира стала поднимать ее свитер, Мишель опомнилась и отстранилась.
— Мы немного увлеклись, — смущенно пробормотала будущая студентка.
— Прости, — смущенно произнесла Кира. А затем собрала вещи и выскользнула в коридор.
Той ночью она так и не пришла, а наутро поблагодарила за урок. У нее все получилось.
Как и у Мишель, сдавшей экзамены на высокие баллы. Она поступила в престижный Авалонский университет и получила комнату в общежитии. Одноместную. Обняв Киру на прощание, не испытывая ни капли сожаления, Мишель покинула равнодушные стены, в которые почти не заглядывало солнце.
Авалон поразил блеском крыш и дымящими трубами. Пар, всюду пар. А еще — куча дирижаблей и паромобилей. Улицы просто кишели ими. А еще у Мишель появилась свобода. Она порой выходила в город, гуляла, смотрела на запрятанную за изгородь природу. Немало времени проводила за книжками.
А еще у нее появился любимый преподаватель. Очень умный мужчина, уверенный в себе и знаниях, которыми делился со студентами. Увы, мало кто его слушал по-настоящему, вдумчиво, пытаясь разобраться в смысле произнесенных фраз.
Мишель помнила, как познакомилась с «Миднайтером». Она стояла в очереди в столовой. Очередь двигалась медленно, студенты и преподаватели переступали с ноги на ногу, ожидая возможности сделать заказ.
— Мне не нравятся современные отношения. Этот мир, в котором ты боишься потерять только одного человека — того, который стоит впереди тебя в очереди, — произнес мужчина, стоявший за Мишель. Она развернулась и столкнулась с его лукавой улыбкой, тут же запавшей в душу.
Так Миша познакомилась с замечательным преподавателем. Он учил логике и ораторскому мастерству. Да, он был в какой-то степени теоретиком. Но он не отрывался от практики, не витал в облаках. Он рассказывал о заумных вещах будничным тоном и не старался удивить публику витиеватым слогом. Но самое главное, что дал Дэн — науку понимать. Он просил в первую очередь думать, а потом делать.
— Так вы избежите если не всех проблем, то многих, — любил повторять «Миднайтер».
На кафедре он часто вертел Часы Судного Дня. Говорил, что люди все время спешат, и ход секундных стрелок для них становится не таким важным. Потом под расстрел идут минуты. От часов отмахиваются уж совсем небрежно. И тогда наступает катастрофа.
— Каждый миг по-своему ценен. Но ты можешь понять это лишь в момент переживания, — объяснял простую логическую цепочку Дэн на обыденном примере. И Миша понимала, жадно ловила каждое слово, подробно конспектировала лекции, стараясь уловить течение мудрости.
Но на семинарах царила еще более веселая атмосфера. «Миднайтер» относился к студентам панибратски, опускаясь до их уровня. Мишель не одобряла такого подхода, считая, что таким образом учитель подрывает авторитет. Но он и не хотел казаться кем-то высшим, наделенным властью и правом наказывать.
— Сегодня я вам расскажу о борьбе полов, — как-то раз Дэн начал занятие с весьма щекотливой темы.
— Докажете, что следуя логике, все бабы — дуры? — заржал один из парней, сидевших на задней парте.
— Нет, что мужики — козлы, — прошипела блондинка с нарощенными бровями, чей папа владел парой заводов в Авалоне.
— О, нет. Я просто расскажу о том, что ущемление часто является не более чем фантазией воспаленного мозга, — ухмыльнулся Дэн. — Итак, возьмем банальную ситуацию. Семья. У пары родилось двое детей. Один из них — мальчик. Какова вероятность, что второй ребенок — тоже мальчик?
— Пятьдесят на пятьдесят, — безапелляционно заявила блондинка.
Мишель пробуравила ее недовольным взглядом. Вечно лезут такие… Но что-то в ее словах было такое, логичное, чего даже не скажешь по глупой мордашке.
— Верно, — кивнул Дэн. — Клэр продемонстрировала нам пример из логики. Хорошо. Но вот давайте чуть углубимся в частности. У нас какие могут быть варианты? Двое братьев, брат и сестра. Но может быть старший брат и младшая сестра, и наоборот. Сколько получилось вариантов?
— Три, — вырвалось у Мишель.
— В точку. Соответственно, шанс, что второй ребенок у пары мальчик, равен одному из трех. И это тоже логично.
Студенты так и застыли с открытыми ртами, не зная, что сказать на это.
— А причем тут дискриминация? — медленно соображавший парень с последней парты вновь подал голос.
— И один из двух, и один из трех являются логичными вариантами. Вы просто придумываете вариант, а потом ищете его обоснования. Находите, считаете верным. Но не учитываете разные факторы, — Дэн подошел к доске. — Итак, если мы будем исходить из простого примера, то каждый человек либо считает, что его права ущемляют, либо нет. Итак, какова вероятность?
Один из двух. А если тот, кто считает, что права ущемляют, говорит, что ущемление фиктивное, на бумаге? Тогда фактически ущемляются права одного из четырех.
Мишель вовремя спохватилась. Она поняла, что внушить можно какую угодно мысль, если построить грамотную логическую цепочку. Это пугало.
Зато она сразу же поняла, чем грозит ей принятие роли Избранной. Каждые сто лет появлялся злодей, желавший устроить массовую бойню, каждые сто лет появлялся Избранный, который должен был его остановить. Но сколько еще частностей они упускали из виду? История могла показаться логичной и понятной лишь изначально. Поэтому Мишель и решила написать Президенту.
*****
— Воодушевляющая речь. И он тебя уговорил отправиться в путешествие? — хмыкнула Эллисон. — А сам остался в тепленьком Авалоне.
— Эллис, не надо так о нем. У него жена есть, Майя. И он мне еще не раз поможет, в нем я уверена, — отрезала Мишель. — Он стал для меня как отец, подарил надежду на лучшее. Он поддерживал меня, когда мне было плохо.
Эллисон поерзала на подушке. А затем сбросила накидку, обнажая плечи. Она поникла, словно вспомнила какую-то страшную вещь.
— У тебя тоже был такой человек? — осторожно спросила Мишель.
— Да, Миша, — кивнула автогонщица. — Он мне привил любовь к автомобилям. Хороший был человек.
Они немного помолчали. Мишель выговорилась, и на душе стало легче. Но прежде воспоминания о прошлом, и грустные, и радостные, терзали ее. Если бы не вопрос Зейна, Избранная так бы и не открыла правду об учителе, не рассказала бы о родителях, об ужасах детского дома.
— Я расскажу тебе эту историю, — Эллисон придвинулась довольно близко. Убрав волосы на одну сторону, поглаживая их, словно ища успокоения, она погрузилась в воспоминания. — Зейн у нас мальчик-красавчик. У него все хорошо. Он рос в любви и ласке, о нем заботились, его холили и лелеяли, поэтому он вырос счастливым. — Мы же с тобой осколки треснувшего зеркала, чье имя — благополучие. Но больше его не существует, и потому мы страдаем.
Мишель подвинулась ближе, чтобы не пропустить ни единого слова. Пришло время выслушать автогонщицу.
*****
Из всех историй эту Эллис считала наиболее душещипательной. Нет, лишиться родителей — ужасная трагедия. Но когда родители от тебя отказываются… Вот где нож, воткнутый меж лопаток, напоминает о боли, от которой хочется выть.
И Мишель, и Эллисон не получили ласки. Избранная — по вине злого рока. Эллисон — из-за коварной судьбы.
В пять лет ее мать сошла с ума. Она видела в ребенка монстра, исчадие ада. Мать пыталась избавиться от нее всеми силами, отец поначалу противился, но потом уступил. Они боялись маленькой девочки, и Эллисон не понимала, почему. Она старалась не подводить родителей, была послушной и кроткой. Но это не помешало родителям выставить девочку на мороз. Так начались скитания и жизнь на улице.
Зейну повезло с родителями. Он видел их доброту, а потому и мир не казался враждебным. Эллисон же приходилось бороться за жизнь каждый день. Это вылепило ее характер, хотя период бунтарства остался в далеком прошлом.
«Уродина, монстр!» — обидные фразы, отпускаемые родителями, долго преследовали девочку. Она жила на свалке, рылась в мусорных баках, искала что-нибудь съестное. Голод туманил разум, и порой Эллис набрасывалась на прохожих, крыс и котов, покушавшихся на пищу. Но девочка слабела, а потому однажды кучка бездомных, здорово побившая ее, прогнала девочку со свалки.
Обессиленная, она упала в лужу, и холодные капли забарабанили по ее щеке. Хотелось выть от несправедливости. Почему кто-то получил кров, веселую и дружную семью, подушку под головой и кусок хлеба, а она — ничего?! Где в жизни справедливость?!
Но высшие силы существуют. Не иначе, как провидением объяснишь тот факт, что девочку в тот злополучный вечер подобрали.
Эллисон хорошо запомнила тот момент. Она прикрыла глаза, от холода немели пальцы рук и ног. Девочка приготовилась к смерти, и когда она смирилась с тем, что новый заход солнца уже не увидит, ее подобрал мужчина по имени Хироши.
Если Дэн помог Мишель найти опору в жизни, а затем подарил и смысл, то Хироши помог Эллисон преодолеть страх перед будущим.
Она боялась, что он будет домогаться ее. Такое бывало часто. Эллисон видела взрослых, порой вытворявших на улицах всякие непотребства. Видела и маленьких девочек, с которыми делали всякое. Эллис боялась, что ее забрал такой же страшный человек, чтобы потешить свое эго. Удовлетворить похотливые желания с уличной девчонкой, о существовании которой никто не знает. Полиции нет дела до исчезновения бродяжки.
Эллисон старалась не кукситься, не реветь. Она посматривала на Хироши с опаской первые несколько недель. Но он ни разу ее не коснулся. Не тронул даже пальцем, хотя мог.
Но она ошиблась. Хироши принес ее худой девчонкой, со слипшимися волосами, впалыми щеками и мешками под глазами. Эллисон могла пальцами пересчитать выступавшие ребра, обтянутые кожей. Но уже совсем скоро волосы ее запахли шампунем, исчезла синева вокруг глаз. А кожа на ребрах перестала болтаться. Прошла пара лет, прежде чем большинство ребер скрылось от взгляда Эллисон, осматривавшей саму себя в зеркало каждый вечер. Голодные времена поначалу вызывали у нее отвращение к худобе. Тогда девочка еще не знала об эталонах красоты. Она хотела только есть.
Хироши как мог заботился о ней. Хотя репутация его была совсем иной.
Хироши оказался властным человеком, происходившим из древнего рода переселившихся на Сахалин японцев. Впрочем, он был патриотом России и в стычках японских и русских кораблей всегда стоял на стороне последних.
Хироши славился умелым механиком. У него была собственная мастерская, и он зарабатывал неплохие деньги, позволявшие держать помощника и прислугу. Но только их двоих.
А еще он был фанатом гонок. Эллисон только заедала голод, она выглядела как исхудавшая ветошь, когда Хироши повел ее на первую в жизни гонку. Адреналин и высокие скорости восхитили девушку, зажгли в ней фитилек жизни во второй раз. Эллисон быстрее пошла на поправку. Чаще спрашивала у нового папы о машинах и двигателях. Она начала интересоваться техникой и историей гонок. Хироши всегда отвечал на ее вопросы, лишь в редкие минуты превращаясь в молчаливую статую. Как правило, это было либо до отчитывания слуги или помощника, либо после, либо когда к нему заявлялись странные люди. Это уже потом Эллисон поняла, что Хироши порой помогал бандитам, спиливая заводские номера и приваривая новые куски на их место.
Прошел год, и Эллисон осмелела. А как-то раз случайно ляпнула о своих подозрениях.
— Ты для меня как дочь, — отрезал Хироши. — И вообще, как тебе в голову пришли такие глупые мысли? Отношения не ограничиваются любовными или страстными. Это вообще полная чушь и ерунда, по сравнению с семьей и дружбой. Только семья и друзья никогда не предают.
Эллисон бы с этим поспорила, но Хироши не давал никаких поводов. Порой он был груб, но он никогда не позволял себе вольностей.
Когда Эллисон стукнуло восемь, Хироши стал брать ее с собой в гараж. Невзирая на протесты служанки, считавшей, что девочке не место среди пыли и сажи, владелец мастерской учил ее уму-разуму. А один раз даже огрел гаечным ключом.
Но если Мишель такая выходка казалась дикой, то для Эллисон такое поведение было нормальным. Хироши считал, что лучше она получит от него удар, нежели от жизни, бьющей больнее. А ведь никто не уйдет от ее выпадов, и лучше набрать тумаков сначала, нежели огрести по полной потом, когда начнется взрослая жизнь. Как ни странно, но слова Хироши оказались пророческими. Эллисон стала великолепной гонщицей и механиком, и жизнь ее наладилась. Теперь же она и вовсе повстречала Мишель.
А тогда Эллисон запоминала соединения деталей, училась работать со сварочным аппаратом, гаечным ключом, разводным ключом, насосом. Училась устранять проблемы подручными средствами.
Она хотела быть хорошенькой, хотела нравиться папе. Потому с таким усердием занималась механизмами.
Но Хироши открыл в ней страсть к скорости. Окончательно она пробудилась во время первых гонок, в которых девушка приняла участие. Она хотела поучаствовать в шутку, несерьезно, на одних уличных гонках. Пацаны над ней посмеивались, но в итоге девочка одержала над ними верх. Хотя тогда она еще гоняла на мотоциклах, до педалей паромобилей еще не дотягивалась.
Эллисон быстро росла. Служанка учила ее быть женственной. Обучала манерам, показывала, как обращаться со столовыми приборами, как вышивать, как держать осанку. А еще очень любила подбирать туфли и платья. Правда, маленькой леди Эллисон все равно не стала. Она любила обтягивающие вещи, не стесняющие движений. Но при случае могла надеть и юбку, и платье.
Но волосы она себе никогда не остригала. Эллис нравилось заплетать их в хвост или оставлять распущенными. Правда, порой ей хотелось покрасить их в какой-нибудь бунтарский цвет. Зеленый там или фиолетовый.
Но не стала. Она видела «людей протеста», которые жили на одной улице с Хироши. Им нравилось идти на демонстрации, чтобы выплеснуть негатив. И только. Никаких толковых предложений или лозунгов они не выдвигали, попросту сотрясая воздух.