[Мать узнает о смерти Сохраба]
Разносится вопль над туранской землей:
2840 Пал в битве кровавой Сохраб удалой!
И горем убит Семенгана глава.
Уже донеслись роковые слова
До матери бедной; узнала о том,
Что сын в поединке повержен отцом.
Рванула шелка на себе, засиял
Её наготы розовеющий лал.
Раздался пронзительный, горестный крик,
Покрылся смертельною бледностью лик.
Терзая ланиты, льёт алую кровь,
2850 То падает, то поднимается вновь.
Своих шелковистых волос завитки
На кисть намотав, вырывает с тоски,
И плечи ногтями терзает себе,
И прахом главу посыпает себе.
Огонь на своей голове разожгла,
Душистые кудри огню предала,
Рыдала: «О матери жизнь и душа!
Где ныне лежишь ты, в крови, не дыша?
Я глаз не могла от дороги отвесть,
2860 Ждала: не пришлют ли желанную весть
Сохраб и Ростем. Ты, очей моих свет, —
Гадала я, — верно, объехал весь свет,
Ростема искал и нашёл ты, и рад
К родимой теперь воротиться назад...
Ждала ли я, сын мой, такого конца,
Что будешь ты скошен булатом отца!
Над юной и чистой красою такой,
Над станом могучим, могучей рукой,
Не сжалился, сердцем не дрогнул ничуть,
2870 Кинжалом пронзил неповинную грудь!
Как нежно пеклась я о жизни твоей
При блеске лучей и во мраке ночей!
А ныне ты плавать в крови обречён,
Не в мантию — в саван отцом облачён!
Кого же я ныне в объятья приму,
Заботу и горе открою кому?
Кого призову я, надеясь, любя?
Кто сердце утешит мне вместо тебя?
Мой светоч! Исполненный жизни и сил,
2880 Ты сад и чертоги на яму сменил.
Мой витязь! Отца помышлял ты найти,
Но только могилу нашёл на пути.
Ты, полный надежд, безнадёжность узнал,
Ты злобу — не ласку и нежность — узнал.
Пред тем, как занёс он булатный клинок
И белую грудь без пощады рассёк,
Зачем не решился ты правду сказать,
Хранимый тобой амулет показать?
Приметы отца от родимой своей
2890 Ты слышал — зачем не доверился ей?
Ушёл, а меня ты оставил в плену.
Как скорбный свой век до конца дотяну!
О, доблестью в мире успевший блеснуть,
Зачем я с тобой не отправилась в путь!
Меня издалёка узнал бы Ростем
И нас обласкал бы обоих затем,
И бросил бы острую сталь исполин,
И ею, пронзённый, не пал бы мой сын!»
Тоскуя, схватилась за голову мать,
2900 Вновь стала ланиты ногтями терзать.
Такие стенанья неслись в небеса,
Что людям глаза увлажняла роса.
Так рухнула наземь, не снесши тоски,
Что сердце любого рвалось на куски.
Лежит, недвижима, бела, словно снег:
В ней кровь, ты сказал бы, застыла навек.
Очнулась и вновь принялась проклинать
Свой жребий, о сыне убитом стенать.
Увидела сына блестящий венец —
2910 Кровь сердца окрасила слёзы в багрец.
Над троном склоняет в отчаяньи стан,
Взывает: «О царственный, стройный платан!»
Велит подвести боевого коня,
Чей блеск затмевал и сияние дня,
И крепко за шею обняв скакуна,
Всех тронула, всех изумила она.
То гриву погладит, то к ней припадёт,
То слезы над нею горючие льёт,
И горько рыдая, подковы ему
2920 Целует, коню огневому тому.
Вот мантия царская принесена —
Как сына, покров обнимает она.
Внесли и кольчугу по воле её,
Лук добрый, колчан, булаву и копьё,
Седло, и уздечку и щит боевой—
Несчастная бьется о щит головой.
Длины непомерной аркан перед ней —
Глядит и рыдает она все сильней.
На шлем, на стальную броню поглядев,
2930 Взывает: «О грозный воинственный лев!»
Меч острый Сохраба схватила, стеня,
Отрезала гриву и хвост у коня;
Убогих своим оделила добром —
Конями и золотом, и серебром;
Велела, чтоб царственный сдвинули трон,
Затем с возвышенья низринули трон,
Окрасили в черное входы дворца,
Разрушили арки и своды дворца,
Цветник разорили, где сын пировал,
2940 Откуда призвал его к бою кимвал.
Скорбя день и ночь неутешно, без слов,
Окутана в траурно-синий покров,
Ручьями кровавые слёзы лила.
Лишь год после сына она прожила;
Тоскуя, к могиле желанной спеша,
Сохрабу вослед улетела душа.
Учил златоуст несравненный Бехрам:
Душой не стремись к дорогим мертвецам.
Здесь долго и сам не задержишься: будь
2950 Всегда наготове отправиться в путь.
Родитель тебе уступил свой черёд,
Но срок неизбежно и твой истечёт.
Так было, так будет. Не сыщется ключ
К загадке извечной. Себя ты не мучь,
На поиски дни понапрасну не трать;
Врата не откроешь, не сломишь печать.
Не будь же земным бытием обольщен,
Оно — скоротечный, обманчивый сон...
Душа к Сиавушу теперь повлеклась.
2960 Пора, приведу к завершению сказ.
Без слез эту повесть кто б выслушать мог?
Чье сердце бы гневом Ростем не зажег?
Сказ новый сложи, вдохновенный поэт,
И пусть красотою чарует он свет.
Поэту гордиться твореньем дано,
Которое разумом озарено.
А если в тисках заблуждения он
И если порочною мыслью прельщён,
Хотя б распинался, трудясь без конца, —
2970 Себя опозорит в глазах мудреца.
Но кто у себя обнаружит порок?
Свой нрав для любого и чист и высок.
Неси знатоку завершённый свой труд,
Услышь справедливый, взыскательный суд,
И если услышал хвалу знатока —
Достиг благодатного ты родника.
Поведаю сказ миновавших времён,
Который дехканом для нас сохранён.
Забыты предания древние,— их
2980 Пусть вновь оживит для народа мой стих.
Коль дни мои в радостном мире земном
Продлятся, то долгим усердным трудом
Такую смоковницу выращу я,
Что ввек не увянет в саду бытия.
Без малого мне шестьдесят уже лет,
Я многое видел, но все еще свет
Душе не постыл. Жаждой жизни горю,
Гадаю по звездному календарю...
Однажды мне мудрый сказал человек:
2990 «Состарившись, не обновишься вовек!
Слагай свои песни, доколе ты жив,
Будь нравом приветлив, умом прозорлив.
О каждом деяньи, благом иль худом,
Отчет пред изедовым дашь ты судом.
Что сеял — пожнешь ты. Каков твой привет,
Таков, без сомнения, будет ответ.
Кто сдержан, хулы не услышит и сам,
Привержен будь мудрым делам и речам».
Но к сказу дехкана вернусь, наконец,
3000 Послушай, о чем повествует мудрец.
[О матери Сиавуша]
Такое преданье сберег его слух:
Однажды, лишь первый проснулся петух,
Тус, храбрый Гудерз и воинственный Гив
К равнине Дагуй поскакали, решив
Охотой потешиться. Мчатся на лов
Борзые и соколы; толпы бойцов
Стреляют и травят, вдоль речки скача,
Добыче вдогонку свистя и крича.
И дичи подстрелено было в тот раз
3010 Немало — дней на сорок полный запас.
Поодаль просторы Турана легли,
Где столько шатров, что не видно земли.
Вблизи от туранских степных рубежей
Лесок заприметили взоры мужей.
Гив с Тусом туда поскакали вдвоём,
Других обгоняя в усердьи своём.
Примчались, и в роще тенистой одни
За дичью охотиться стали они.
Вдруг взорам их дева предстала; смеясь,
3020 Охотники к ней поспешили тотчас.
Невиданной прелестью дева цвела,
Ее красота безупречна была:
Стройней кипариса, прекрасней луны —
Красавицей витязи ослеплены.
«Ответь, луноликая! — Тус ей сказал —
Кто путь в эту рощу тебе указал?»
Сказала: «Покинуть родительский дом
Пришлось мне, обиженной тяжко отцом:
Он с пира вернулся, неистов и пьян;
3030 Увидев меня, гневом вдруг обуян,
Из ножен извлек свой отравленный меч
И голову мне порывался отсечь».
О роде и племени спрашивать стал
Красавицу Тус, и в ответ услыхал:
«Сродни Герсивезу я, богатырю,
Восходит мой род к Феридуну-царю».
Спросил: «Отчего же ты пешая шла?
Почто провожатых с собой не взяла?»
Сказала: «Не мог меня дальше нести
3040 Мой конь; обессиленный, пал он в пути.
Была я в богатой короне, на ней
Немало блистало бесценных камней.
Дорогой алмазов лишили меня,
Ножнами меча оглушили меня.
Бежала я, душу спасая свою.
Здесь, в роще теперь слёзы горькие лью.
Отец мой — сомненья в том нет — спохватясь,
За мною погоню отправит тотчас;
В тревоге и мать устремится за мной,
3050 Не даст мне расстаться с родною страной».
Девица обоим по сердцу пришлась
И Тус над собою теряет уж власть.
«Добыча моя! — так он стал говорить,—
Недаром я гнал скакуна во всю прыть».
Но Гив возразил: «Предводитель полков!
Не разом ли мы обогнали стрелков?».
Сильней горячится, упорствует Тус:
«Я первый приблизился к роще, клянусь!»
А Гив ему: «Правды в том нет и следа,
3060 Я раньше, охотясь, примчался сюда!
Негоже бойцу благородному лгать,
Со мной из-за пленницы ссоры искать».
Зашла уж о том — слово за слово — речь,
Что голову должно прекрасной отсечь.
Пылает у каждого яростью взор,
Но мудрый посредник уладил их спор,
Промолвив: «К чему препираться вам тут?
Владыке Ирана отдайтесь на суд».
Те вняли совету, и вскоре втроём
3070 Предстали они пред иранским царём.
Увидев пленительной пленницы лик,
Её полюбил повелитель владык.
И слышат воители слово царя:
«Сюда, удальцы, вы спешили не зря.
Пусть лёгкая серна, иль нежная лань,
Она — властелина достойная дань.
Рассказом теперь скоротаем мы час —
Как солнце поймали вы, по лесу мчась».
Царь молвит: «Прекрасная, словно пери!
3080 Свой род от кого ты ведешь? Говори!».
«Мать носит,— сказала, — туранский венец,
Из рода царя Феридуна отец.
Мой дед — Герсивез, предводитель дружин,
Богатых шатров и земель властелин».
Сказал повелитель: «Зачем же в лесу
Тебе свою знатность губить и красу?
В чертоге златом поселишься. Любя,
Среди луноликих возвышу тебя».
Ответила: «С первого взгляда ты мной
3090 Средь витязей избран, не нужен иной».
Послал он для двух именитых бойцов
Престолы, венцы, огневых жеребцов,
А деву в покой озарённый отвел.
Из кости слоновой поставил престол;
Увенчана дева короной резной,
Украшенной жемчугом и бирюзой;
В парчу, где горит золотое шитьё,
В топазы и лалы убрали её.
Сидела на троне, блистая, лучась, —
3100 Красы и невинности светлый алмаз.