В половине двенадцатого у меня встреча с боссом. Но не в офисе, а в каком-то ресторане Санта-Моники. Мне этот момент не нравится: когда встреча в неопознанном месте, у шефа обычно плохое настроение и приготовлены самые сложные задания для меня.
Я не ошибся. Он сидит за овальным столиком, слегка сгорбившись, высокий лоб прорезан вертикальными морщинами. При виде меня они слегка разглаживаются, но только самую чуточку. Босс указывает мне на стул:
- Сядь. Мои плохие новости могут сбить тебя с ног.
- Не помню, чтобы хоть раз такое случалось, Шеп, - конечно, я не собираюсь садиться. Стоять столбом – радость, ведь он любуется мной, обводит взглядом все изгибы моей фигуры, ведь я… особенный для него? Или просто. Особенный.
Моя грустная улыбка, похоже, задела в нем какую-то чувствительную струнку: на секунду его строгое усталое лицо исказилось, потом внимательные серые глаза заволокло туманом. Он нахмурился сильнее прежнего.
- Забудь о том, что было вчера. И еще раньше. Езжай домой сейчас же и хорошенько выспись, - он протягивает мне что-то в правом кулаке.
- Логика твоих фраз меня всегда забавляла, - без тени шутки отвечаю я и беру из разжавшихся пальцев комочек бумаги. - Это все?
- Все. Марш отсюда, - Шеппард сделал движение рукой, будто выметая что-то.
Я слегка наклонил голову, выражая свое почтение и согласие со всеми его действиями, принял дежурный поцелуй в щеку и убежал. Скорее, скорее… спать и просыпаться. Вечером я открою новую банку с проявляющим раствором и прочитаю послание – оно написано симпатическими чернилами, невидимыми без катализатора.
*
Вечер? Люблю его куда больше, чем утро. Выспался я отлично. Поужинал в рабочем кабинете, потанцевал под «Bloody Eroth» в исполнении Cyclops («Ледяного дьявола» демонстративно убрал подальше, чтобы никто в моей груди не злословил) и посмотрел новости. В мире, как всегда, ничего особенного: забастовки и теракты.
Когда за окном была глубокая ночь, я выбрался из ванной (душ я принимал около часа, движимый единственным желанием – чтобы вода вымыла из меня все мысли, тревоги и заботы, потому что на это ночное задание я должен пойти прозрачный, как алмаз… иначе не справлюсь), капнул раствором, подождал минуту и спокойно развернул вожделенную бумажку:
Максимилиан Санктери, Девятая Парковая авеню, дом 3.
www.god.in.shadow.com¹
login: max
Password: InAInnN
Я залез в Интернет. Сайт представлял собой обширную электронную библиотеку данных пополам с личным дневником, то есть там хранилась коллекция книг и журналов, технических заданий, справочников, избранных статей и новостей, а также небольшая фотогалерея. Личных заметок с полсотни. На довольно похабные темы. Я бегло просмотрел почти все данные, которые можно было выжать через тайный пароль Максимилиана. Управился за час. Пожал плечами. Ну да, высокопоставленный чиновник, ну да, очень высокопоставленный чиновник, ну да, вор в законе, ну да, грязный любитель юных особей мужского пола, ну да, варварски богатый и отлично охраняемый. Можно подумать, мне открылась Америка. В основном, на таких молодчиков я и охочусь. В последнее время. А до этого… ну, тоже охотился, только немного не так, а…
«Подумать только, ты успел забыть?! А ведь это ещё происходило с тобой всего пару лет назад! Значит, всё-таки сломался, хоть и утверждал, что…»
Заткнись, миокард. Просто заткнись. Иди в задницу. Тебя никто не спрашивал.
Но уже поздно. Я погружаюсь в мучительные воспоминания. Господи, что я такое страшное совершил в прошлой жизни, что ты меня так наказываешь?
*
Родителей похоронили, а мне – назначили опекунов. Несчастный сирота, я потянулся к ним с надеждой, я… Я ведь не подозревал, какую роль они будут играть в моей судьбе. Судьбе, которую сами же и уготовили мне.
Я не знаю, что случилось с родным домом. Я больше туда не вернулся. С кладбища меня увезли на военную базу, за колючую проволоку, втолкнули в полутемную комнатушку и крепко заперли дверь. Я прожил в этой комнате много лет. Я ненавидел ее всю, от скрипучего дощатого пола до последнего грязного пятна на потолке. Она была немой хранительницей моего кошмара. И свидетельницей, и соучастницей. Что со мной делали? Легче сказать, чего не делали…
Дни подчеркнутого внимания. В фальшивых улыбках, в участливых вопросах, слащавой чрезмерной симпатии. А ночи — в истязаниях, моральных и физических. Те же лица, но без масок, мерзкие, похотливые… алчущие. И руки, что никогда не оставляли меня в покое. До самого рассвета, до любого рассвета… Зимой я рассветы ждал особенно долго. Я плакал? Я разучивался плакать, меня били за плач и за любое другое проявление эмоций. И так продолжалось вечность.
Методичное вытряхивание моих внутренностей, их промывание и безжалостное запихивание как попало обратно. Снова и снова, сутки за сутками… Я ничего не понимал. К чему это, за что мне это? Я был маленьким, невежественным и беззащитным, мягкой глиной, податливым комком нервов, сжатым, перепуганным и быстро дичающим. Да, я дичал, но до критической точки распада личности не дошел, к счастью. Я во что бы то ни стало хотел выжить и сохранить рассудок. Пусть травмированный, но мой, не промытый их уродливой идеологией.
Волю не сломали. Они просто не знали, какая она у меня. Не измерили всей ее глубины и сочли, что я сломлен, когда я просто глубже вжался в себя, чтобы вернее оградиться от вмешательства в голову. Промывание мозгов с треском провалилось в первый раз, не удалось оно и позже, когда я повзрослел. Потому что я был уже подготовлен к сопротивлению. Знал, как именно должен вести себя. Что говорить, как смотреть… как поворачиваться и с какой легкостью повиноваться. С моим телом они могли творить все, что хотели… а потому до меня так и не добрались.
Я заперся в самый укромный уголок своей души, вошел в потайную дверку непокорного сердца, и оно, хвала Сатане, спрятало меня надежно. А потом долгие годы усердно несло непосильную службу. Стерегло мое невинное альтер эго… хранило и не позволяло утонуть в грязи, в которую меня погрузили по самую макушку. Тогда и произошел наш раскол, раздвоение. Я растоптанный, раб, чья жизнь была кончена. И оно, что не испачкалось, не пропустив грязь вовнутрь, и удержало меня от последнего шага к краю бездны. Сердце вытаскивало меня обратно, клубок упрямства и наивности, красный флаг в белых полосах, что неизвестно зачем остался реять со мной в беспросветном отчаянии и пустоте. Это оно требовало от меня невозможного — чтобы я выжил. И я выжил.
Конечно, оно не идеально: ворчит частенько и спорит со мной… за ним всякое водится. Но трещина между нами была совсем узкая, иллюзия единения оставалась. Не то что сейчас.
Но я отвлекся. О чем шла речь? А, грязь. Да, грязь… много грязи. Грязь безнравственности, спустившей меня на самое дно, чтобы я забыл само понятие чести и достоинства.
Что такое секс-игрушка? Все что угодно, но только не то, чем был я. Покоряться я не мог: покорность просто не входила в комплект обязательных деталей. Забыли приложить на заводе нерадивые работнички. Ай-ай-ай, как нехорошо все из-за этого вышло. Зато мне положили много лицемерия… и терпения, вагон с прицепом терпения.
Я отличался от таких же сладких мальчиков тем, что не сходил с ума. Просто потому что с ума я сошел еще в ту ночь, когда подвергся насилию в первый раз. Как в случае с вымыванием мозгов. Мне дали испробовать на собственной шкуре, что это такое. А затем невольно обеспечили передышку, чтобы, с пользой потратив подаренное таким чудесным образом время, я выстроил защиту. Осознал, как следует бороться. И начал борьбу.
«Это не значит, что ты ни разу не оступился на тяжелейшем пути к свободе…»
Твоя правда, миокард. Я слабел, моя воля трещала по швам. О самоубийстве я думал все время… о нем нельзя было не думать ежедневно, еженощно и ежечасно, поверь. С первым вздохом пробуждения рядом с очередным гнусным «учителем»… и до последнего выдоха перед сном, когда ночь забирала меня в свои кошмары. Но ты заставлял меня не поддаваться. Я не сдал врагам ни одной позиции. Они думали, что я самый смирный раб. А на самом деле…
Каждый миг едва-едва выносимой службы я вынашивал месть. Она была чудо как страшна – ведь рождалась в абсолютно остывшем, отстраненном от чувств разуме, кристаллизованным остатком, выпавшим на дно чаши моей боли. Моя месть была тем ужаснее, что за десять с лишним лет я продумал ее до распоследних, самых, казалось бы, незначительных мелочей.
Момент истины наступил, когда я, великолепно обученная шлюха, их самый натасканный шпион, был подослан к заклятому врагу моего ведомства. К своему нынешнему боссу. К Шеппарду Хардингу.
Не знаю, как Шеп смог за несколько секунд знакомства меня раскусить. Не знаю, как смог он понять значение огонька, чуть тлевшего в глубине моих пустых глаз. Так или иначе он гений. Мой добрый гений, почти волшебник.
Да, он гомосексуалист. И очень старательно поддерживал свою славу маньяка, бросавшегося на все, что не приколочено к полу и младше пятнадцати лет. Весьма пригодилось. Нам обоим. Короче говоря, правительство прокололось просто позорнейшим образом, поверив в его долгоиграющую клоунаду, и подложило ему в постель меня. Хоть мне уже и было почти двадцать. Конечно, выглядел я конфеткой… юной, невинной, ласковой. И до сих пор так выгляжу… благодаря Шеппарду.
Что произошло между нами? После весьма волнующего стриптиза на гранитном столе и мокрых скользящих поцелуев, доводивших его кровь до наивысшей точки воспламенения, я сунулся в его расстегнутые штаны и был остановлен огромной ладонью.
— Не надо, — прошептал Хардинг, разводя мои руки в стороны и укладывая желанного длинноволосого субъекта на стоящую тут же в двух шагах кушетку. Сам сел рядом, не сводя с меня ошалевшего взгляда. Что он видел? Хрупкого обнаженного мальчика, чьи ресницы, от своей неестественной длины казавшиеся наклеенными, скрывали ожившее удивлением выражение глаз. А что видел я? Что Хардинг был сильно пьян, но, несмотря на это, все равно заставлял держать себя в рамках. Но почему? — Прошу, не надо. Ты ведь не хочешь, не правда ли? Малыш, ох, малыш… — он тронул мой впалый живот и тут же отдернул руку, будто обжегшись. Я испугался, что он сейчас заплачет — его губы затряслись, как от рыданий. Что могло его так развезти? Помимо алкоголя, конечно… — Не нужно ничего делать.
— Я должен, — стиснув зубы, чтобы удержать предательскую слабость голоса, ответил я. Никому нельзя верить. Слёзы слезами, а вокруг только бессердечные сволочи, маньяки и просто больные похотливые козлы. Даже если он и не врёт, чем он сможет мне помочь… — У меня нет другого выхода.
— Я могу вытащить тебя из трясины, — словно угадав мои мысли, возразил Шеппард. — Но тебе придётся довериться мне. Возможно, в первый раз в жизни довериться совершенно слепо.
— А что… что ты мне предложишь? Взамен того жалкого подобия жизни, что я имею.
— Всё, что захочешь. И, в первую очередь, расплату.
Минуту я взвешивал «за» и «против». В конце концов, разве может быть что-то хуже того, кто я есть сейчас? Что мне терять? Опостылевшее существование бок о бок с презрением и ненавистью к самому себе? Я быстро кивнул Хардингу и закрыл глаза, как бы говоря: «Да, доверяюсь. Слепо».
И тогда он меня ударил. Очень сильно, по лицу. Потом в грудь, живот и ниже… мне не привыкать было к подобному обращению. Я сжался в маленький и очень тугой комок, отрешился от боли и просто внутренне ждал, когда же это закончится. А это не кончалось…
Его железные кулаки колошматили меня час, два… может, больше. Я потерял счет времени, отключившись. А утром был фактически мёртв. Закончив зверское избиение, Шеп незаметно покинул отельный номер «Шато Мармон», где мы, собственно, и встретились. А потом за мной пришли свои. Ну, мои, которые бывшие мои. Оценив размер ущерба, причинённый моему когда-то в высшей степени ценному телу, они только сокрушённо покачали головами и скрылись, оставив меня подыхать уже окончательно.
Выждав контрольные пять часов, а потом ещё пять, — на всякий случай (ставки были слишком высоки, чтобы рисковать), — Шеппард вернулся и увёз с поля битвы мой бездыханный труп.
Полгода он выхаживал меня, терпеливо и очень умело. Нянчился, как с годовалым ребёнком. Сам поил, сам кормил и развлекал. Он почти не уделял внимания своей непосредственной работе, полностью посвятив себя мне. Результаты моего выздоровления превзошли все его смелые ожидания. Затем он вплотную занялся моей подготовкой к новой работе.
Прошло ещё полгода… и я полностью преобразился. Из шпиона-проститутки превратившись в шпиона-киллера. Профессионального такого, самый высший разряд. Да, Шеп не прогадал. Машина убийства из меня вышла просто идеальная по всем параметрам. И моя месть обрела выход в мир.
Одного за другим, без лишнего шума и тряски, я приканчивал своих экзекуторов, находившихся на довольно-таки высоких государственных постах в США. Всех, кто хоть в какой-нибудь мере приложил свою лапу к созданию образа Ангела-шлюхи. А Шеппарда сделал своим крёстным отцом. Он ведь с самого начала и был им.
Но я кое-что не упомянул. Намеренно пропустил, оставив под конец…
Через два месяца после переломного избиения в отеле, когда я уже достаточно полежал в реанимации и был признан врачами всё-таки оставшимся по эту сторону жизни, я впервые пришёл в сознание. Хардинг, проведший не одну бессонную ночь у моего смертного одра, был и в тот раз со мной. Заметив, что я очнулся, он пришёл в страшное волнение. Схватил мои исхудавшие руки и прижал к своим губам. Его горячечный шёпот врезался мне в память свежими ножевыми зарубками, капал тёмными чернилами на чистый лист бумаги… и выстраивал ступени, на которых словно высекались слова: «Ты на свободе…»
— Прости меня, малыш. Я полюбил тебя с того момента, как увидел. Прости… я лишь хотел спасти тебя.
Он шептал слова прощения ещё долго, как молитву, покрывая нервными поцелуями всё моё тело. А я медленно припоминал тошнотворное прошлое и чувствовал нарастание огромной, как вселенная, благодарности… за то, что ему удалось сделать невозможное. Как бы я смог его не простить?!
*
Период восстановления продолжался долго. Шеппард ухаживал за мной не менее рьяно, хотя навещать так часто, как раньше, уже не мог. Теперь со мной чаще бывал его лучший друг, Руперт Ламарк. Он не имел никакого отношения к теневому бизнесу Хардинга, работая художником, но знал обо всех его делах. Часто в глубоком сне, сам того не понимая, я позировал Руперту. Один из этих портретов висит у меня дома. Я везде получался настолько бледным и готическим персонажем, украденным с полотен Гойи, что казался мёртвым. И до сих пор не сумел объяснить огорчённому Ламарку, что это не его вина. Он-то добрейший человек в мире, а я…
В глубине души (как и миокард) Руперт был против моей метаморфозы, но понимал (в отличие от миокарда), что это неизбежно. Я устроился на работу к своему крёстному, шаг за шагом, из его любящих рук, получая знания о новой науке убийства. Ни один мой школьный учитель умением преподавать и в подмётки Шепу не годился. И ни один из тех, кто травил мою душу на военной базе… настоящим учителем никогда не был.
Шеп остался со мной в ночь моего первого настоящего задания. Как на уроке, поддерживал мою руку, сжимавшую пистолет. Помог сделать первый выстрел. Потом второй. Помог убить обоих моих «опекунов». И впитал в себя все мои рыдания после того, как я осознал…
Я убийца. Это единственное моё предназначение на Земле.
Комментарий к 2. Шеппард
¹ Сайт вымышлен! Адреса с доменом четвёртого уровня не существует. Если когда-нибудь зарегистрирую для этой книги реальный сайт — впишу вместо. Спасибо за внимание.
========== 3. Максимилиан ==========
****** Часть 1 — Личности ******
Воспоминания иссякли. Интернет тоже. Я выключил компьютер и собрал рюкзачок с необходимыми инструментами. Пора выходить на охоту.
Девятая Парковая авеню спала крепким сном. Дом №3 был исключением… в некотором роде. В том, что хозяева спят, я был уверен, а вот охранная система… на это надеяться было нечего. Но ведь рюкзачок я прихватил с собой отнюдь не просто так!