Машина осталась за целый квартал оттуда. Я подходил к дому так осторожно, словно двигался в непроходимых джунглях под немигающим взглядом какого-нибудь очень голодного удава. Городской Маугли… кто знает, чего ждать от Шерхана, де-факто властителя Белого Дома?
Стена была высотой почти три метра — гладко обтёсанные куски гранита, очень плотно прилегающие друг к другу. Подумать только: в центре индустриального мегаполиса найден такой заборчик. Сомневаться в том, что со всех сторон этот участок улицы просматривается камерами, не приходилось. Проникать на запретную территорию в качестве обычного злоумышленника (вора, грабителя и т.п.) я не хочу: просто не желаю впутывать в это дело охрану. Я чувствую, Шеппарду нужно в этот раз как можно меньше шумихи. Клиент — слишком влиятельное лицо. А потому едем не как обычно, а по плану «Б». По старому, намеренно стёртому (не до конца, но я очень старался забыть) из памяти плану.
Я спокойно спрыгнул с ветки дерева, росшего на противоположной стороне улицы (там я всё это время сидел, рассматривая в бинокль крепость, которая меньше чем через три минуты будет моей), и размеренной походкой пошёл к наглухо запертым парадным воротам. Пока шёл, расстёгивал свою прозрачную рубашку и стягивал её с одного плеча. Штаны можно и не трогать: они и так словно нарисованы на моих узких бедрах. И держатся на одном честном слове… ну, и ещё кое на чём. Нажал на кнопку звонка возле неприметной на фоне ворот калитки. Подождал немного, придав своему лицу устало-чарующее выражение шлюхи, для которой это не первый и не последний вызов на эту ночь. Знаю-знаю, миокард, прекрасно знаю, как это выглядело. Огромные глаза подёрнуты сладострастной дымкой. В них бьётся такое желание, словно я хочу, чтобы меня поимел целый полк оголтелых солдат. Влажные губы призывно приоткрыты, намекая на всё остальное, что будет приоткрыто, если мне приоткроют дверь… ладно, хорошо, я замолкаю! Если бы ты тоже замолкал всякий раз, когда мне было больно, нам бы легче жилось вместе.
Электронный замок негромко щёлкнул, но никто не вышел меня встречать. Я догадался, что сейчас творится с охранником за непроницаемыми черными стёклами его будки, выразительно глянул прямо в объектив его камеры наблюдения и слегка облизнул губы. Так, едва уловимое движение… язык показался и тут же исчез. Но по не менее выразительным звукам я понял, что бедняге сейчас придется менять запачканные брюки.
Никем не останавливаемый, я пошёл по дорожке, выложенной ромбовидной плиткой, к парадным дверям особняка, без преувеличения косившего под настоящий дворец. К входу вели широкие ступени, заканчивавшиеся ещё одним охранником. Сейчас надо будет приложить несколько больше усилий, чем перед этим. Но только самую малость.
— Стоять! — в висок мне упёрлось холодное дуло. Я поднял голову, машинально откидывая длинные волосы назад, и встретился со злобным взглядом ражего детины в армейской форме. Его руки затряслись, едва он заглянул мне в глаза. Не говоря ни слова, я впечатал его в стену дома, прижавшись к нему на мгновение всем телом. Всего-навсего прикоснулся… то есть обжёг жаром ненависти, выданной за желание. И всё, он готов. Пистолет с глухим стуком выпал из ослабевших пальцев. Как же приятно осознавать свою власть над похотью любого, независимо от пола и ориентации… Откуда взялось это во мне? Или злодейски посаженное и взращённое на военной базе семечко порока. Или врождённое проклятье. Предпочитаю ломать голову над вопросами полегче.
Я в доме. Прошло даже меньше трёх минут, однако у меня всё равно мало времени. Подымаюсь на второй этаж (порядок расположения комнат я нашёл в Интернете и запомнил, ровно на одну ночь) и встаю перед дверью в спальню клиента. Здесь тоже повсюду камеры. Но какой телохранитель, обративший внимание на соблазнительного и очень хрупкого на вид мальчика по вызову, решит, что он — киллер? Люди предсказуемо глупы и доверчивы.
У двери дремлет ещё один охранник. Моих кошачьих шагов он, конечно же, не слышит.
— Привет, — шепчу я развязно прямо ему в ухо. — Можно мне дойти до рабочего места?
Через него пропустили 220 вольт. Очнулся от непрошеного сна и смотрит на меня, как на привидение. Потом смысл увиденного и услышанного до него доходит. Охранник расплывается в противной до воя ухмылочке, нагло раздевает меня взглядом и хрипит:
— Сначала проверю, нет ли при тебе оружия.
И слепому видно, что в карманах у меня ничегошеньки нет (у меня и карманов-то нет!). Всё равно этот тип сосредоточенно лапает меня за любые места, предпочитая те, что пониже, и наконец замечает наличие рюкзачка в одной руке.
— Что здесь?
— Только самое необходимое, — выдыхаю я ему в лицо, блестя глазами, и вытягиваю из рюкзака короткую плеть. — Хочешь попробовать на себе?
— О, да… — кажется, он готов меня сожрать прямо сейчас.
— Но только после хозяина, — я осторожно показал головой на дверь. — Чем быстрее он отпустит меня, тем быстрее я… — зная, что это подействует лучше всяких слов, я сжал его ногу между бедрами и тут же отпрянул. Он задохнулся от похоти и посторонился, пропуская к заветной цели. Взгляд мучительно жёг мне задницу ещё секунду, а потом дверь, к моему облегчению, захлопнулась.
*
Максимилиан Санктери, вопреки моим ожиданиям, не спал. Он сидел на кровати с лэптопом, и широкий дисплей, являвшийся единственным источником света в комнате, озарял его лицо. Прежде чем он осознал моё присутствие, я рассмотрел своего клиента. Я видел в Интернете фотографии. Но это, увиденное вживую… когда он не следил за собой, пребывая в полном одиночестве…
Впечатляющая внешность: глубокие чёрные глаза и волосы цвета спелой пшеницы. И это был ещё не самый большой контраст. Верхняя половина лица выдавала острый ум (ну ещё бы, иначе как бы ему удалось подчинить себе Белый Дом?), а нижняя — ужасающую по своей бесконтрольности развращённость. Эго у Максимилиана было не меньше, чем у королей Старого света. Да… он, должно быть, необычайно себя любил, иначе бы не произвёл впечатления человека, привыкшего ни в чём себе не отказывать.
На фото ему нельзя было дать больше сорока лет. Сейчас я понимал, что ему за пятьдесят… и что он прекрасно сохранился: истинный возраст выдавали только глаза. Их удивлённый взгляд, обратившийся на меня, был таким… таким… У меня просто все волоски на коже встали дыбом.
Пока я подходил к постели, Макс изучал меня с не меньшим интересом, чем я его. Что-то странное промелькнуло в его глазах вслед за удивлением, какое-то давнее воспоминание. А потом он произнес фразу, которую я меньше всего ожидал услышать:
— Ангел, вот ты и вернулся ко мне.
*
Что это должно было означать? Я не знаю. Я натянул на губы самую невинную улыбку, которую смог припомнить, подошёл к нему вплотную и прошептал:
— Я не знаю, о чём вы. Я вижу вас впервые. Однако если вы не хотите…
Он хотел. Молниеносно свалил меня на подушки и придавил собой. Похоже, моя непосредственная близость совершенно опьянила его. Во взгляде появилась пугающая смесь безумия, радости… похоти, смешанной с тоской и чем-то ещё. Больше ничего я разглядеть не успел: Макс ворвался мне в рот, сметая всё на своем пути, и почти заставил забыть о настоящей причине визита. Господи, я ненавидел секс по принуждению больше всего на свете! Для меня всегда было хуже смерти отдаваться какому-то очередному жирному волосатому козлу. Но он не был ни жирным, ни противным. Тело, что ко мне прижалось, отличалось силой, гибкостью и худобой… такое непросто оттолкнуть. И непонятно каким образом оно сумело пробудить во мне желание, велевшее рассудку умолкнуть. Но сердце… моё сердце ведь не подчиняется даже мне. Не сразу, но у него получилось взять все под контроль. А сначала…
Его резкие поцелуи испепеляли. Рвали меня на части и заставляли кричать. Кожа готова была стенать вместо меня… ногти впивались в ладони, сдерживая возбуждение, которое невозможно было удержать. И меня била мелкая дрожь, как в лихорадке, под действием его жгучих ласк… о да, ласкать он умел! В его руках я извивался, задыхающийся и ужасно беззащитный, как встарь… смутно понимая, что он блуждает губами в районе бёдер, почему-то голых, почему-то горящих… и совсем несопротивляющихся. Макс впился зубами мне в сосок, отвлекая внимание от жадных пальцев, уже добравшихся до попы и бесстыдно проникших в узкое, трепещущее отверстие… не могу припомнить, что они там могли забыть. Было больно… и как-то грязно приятно. Приятно?! Мне никогда раньше не было это приятно! Почему же? Ох, он просто… он… я не могу думать.
Не сдержал стон и облизал пересохшие от нестерпимого желания губы. А потом услышал его глухое рычание. В его тёмных безумных глазах полыхал неукротимый огонь… и беспросветное отчаяние. Удивиться этому сочетанию я не успел, сброшенный на пол и перевёрнутый на живот. Одним рывком сильных рук я был поставлен на колени и тесно прижат к его пылающей плоти. Бешено колотящееся сердце Максимилиана отдавалось гулкими толчками в моей собственной грудной клетке, усиливая моё странное иррациональное желание. Похоже, своё сексуальное напряжение он довёл до предела и теперь собирался снять его. Я был готов к этому… но тут мой миокард поднял бунт на корабле.
И словно в подтверждение справедливости этого бунта вторая дверь в спальню, которую я не видел по причине окружающей темноты, с треском распахнулась и выхватила меня и моего насильника в широкий прямоугольник света. Невысокая фигурка, бросившая на нас расплывчатую тень, открыла было рот… и застыла в немом изумлении.
Я понял, что это единственный шанс. Остолбеневший не менее пришельца Максимилиан просто не заметил, как моя рука потянулась к рюкзачку и вынула из бокового кармана малюсенький пистолет с неестественно длинным дулом. Мой любимый, с интегрированным глушителем…
Негромкий хлопок. Точно посредине лба Макса зияет кругленькая чёрная дыра. Из неё нарочито медленной струйкой вытекает бордовая капля крови. Я смотрю на неё, подымаясь во весь рост и не спеша надевая обратно штаны и рубашку. Смотрю, краем глаза замечая, что незваный гость оседает на пол. Застегнув рубашку до последней пуговки, я расслабляюсь (всё-таки момент был кошмарный) и навожу пистолет на лежащую фигурку. Она неподвижна. Золотистые волосы, навязчиво напоминающие волосы Максимилиана, разлились по полу лужицей нехилых размеров. Очень длинные кудрявые локоны, однако ж. Меня слегка кольнула зависть. Я удобнее взялся за пистолет и положил указательный палец на спусковой крючок. В голове всплыл голос Шепа:
«Запомни самую важную деталь: ты не должен оставлять свидетелей».
Не оставлять свидетелей… свидетелей… свидетелей. Но я хотя бы должен знать, кого убиваю.
— Подыми голову, — я не узнал собственный голос.
Пришелец повиновался. Я увидел детские пухленькие губки, в этом не самом лучшем освещении казавшиеся цвета сладкого полураспустившегося розового бутона, нос, в точности повторявший такую же часть тела Максимилиана, и большие глаза… зелёные, как глаза Кирсти. Прозрачный цвет наркотического абсента. Притягательный и пугающий одновременно.
Проклятье! За что на мою голову еще и это?!
*
Я чувствую, у меня вспотели обе ладони. И виски. Пытаюсь нажать на спусковой крючок и не могу. Эти несравненные глаза просто не дают мне сделать это. Еще целую мучительную минуту я слушаю своё хриплое дыхание, а потом с трудом выговариваю:
— Беги. Прячься в свою комнату. Скажешь утром полиции, что ничего не слышал и не видел.
Золотоволосое чудо медленно качает головой:
— Я не хочу. Убей меня.
— Зачем?
В зелёных глазах мелькает недоумение:
— Но ты же убил моего отца.
Я зажмурился, внутренне корчась от нестерпимой боли (тупая козлина! ну как же я не понял сразу?!), и выстрелил.
========== 4. Ксавьер ==========
****** Часть 1 — Личности ******
Моя рука судорожно дёрнулась — пуля попала в плечо и прошла навылет, раздробив ему левую ключицу. Но это я узнал потом. Абсолютно не понимая, что делаю, я схватил его на руки и сиганул из окна второго этажа на землю. Понёсся через сад к стене, совершено не заботясь о том, видит меня кто-нибудь или нет, с легкостью перемахнул через трёхметровый забор (я под пытками не вспомню, как я это сделал) и бросился к «Феррари». Только положив добычу на заднее сиденье, я осознал, что натворил.
«Что, испугался, мозг? А мне до лампочки всё, ха-ха-ха! Я делал что хотел, и мою кашу расхлёбывать придётся тебе! Вот и занимайся, умник недоделанный».
Как мило, миокард. Я всегда подозревал, что ты очень заботливый. Но времени препираться нет. Делаем ноги.
Через десять минут я уже дома. Мысли и чувства пришли в причудливую мешанину — живой шевелящийся клубок, перекатывающийся с боку на бок в моей внезапно опустевшей голове. Мне нельзя сейчас думать. Я сам себя не понимаю. И сам себя боюсь. Я боюсь, я так боюсь… только не знаю, чего конкретно.
Сколько я стою в мучительном ступоре? Оказывается, недолго — минуты четыре-пять. Что ж, если пришёл в себя, значит, пора расхлёбывать густую кашу, заваренную сердцем. Неугомонное ты моё…
Вызвать 911 нельзя было. И вообще никого вызвать нельзя было: то, что я сделал… это не просто неправильно — это нарушение инструкций, совершено недопустимое! И почему моя рука дёрнулась? Я попадаю в красное яблочко мишени с закрытыми глазами девять раз из десяти, а тут… промазал на добрый десяток дюймов. Где была моя голова? И как всё это случилось со мной помимо собственной воли? Помимо разума?!
«Нарвался, дружок, на неприятности. А всё потому, что не надо меня всё время в задницу засовывать. Всё сделано правильно и по моему желанию».
А не провалиться бы тебе в канализацию? Там, среди дерьма, миокард, ты, возможно, поймёшь, какую чудовищную ошибку совершил. Однако… стоп! А почему я мучаюсь? Малец без сознания, никто о том, что я прихватил его с собой, не знает. И сейчас я могу всё исправить…
Я вытащил пистолет, осмотрел его (пули на месте, затвор не клинит), взвёл курок и прицелился. Сын Максимилиана лежал на моей кровати совершенно неподвижно. Прийти в сознание с такой раной он и не мог. До сих пор в толк взять не могу, какого хрена я тащил его с собой. Что мной двигало?..
Ну всё, хорош размокать. Я переложил внезапно ставший скользким и неудобным пистолет в левую руку и ещё раз прицелился. С глухим нарастающим отчаянием я уже понимал, что не выстрелю. Что толку стараться и уговаривать себя? Я. Не. Выстрелю. Мне уже плевать на причину, я просто НЕ МОГУ.
Отбросив оружие, я помчался в холл, нашарил аптечку и инструкцию по перевязке, мимоходом поразился методу перевязывания человеческих ключиц и попортил половину запасов бинтов. С третьей попытки у меня получилось перевязать рану. Едва я это сделал, с плеч свалилась огромная тяжесть. Подумать только: чтобы успокоиться, мне всего лишь нужно было увидеть ровно вздымавшуюся худенькую грудь малого!
Я стащил с него носки и окровавленный белый блейзер, оставив лежать на моей кровати в джинсах. Накрыл одеялом. Крайней заботливости собственных рук не замечал… точнее, заставлял себя не замечать. Укутав его по самый подбородок, я вспомнил, что весна уже вступила в права, и сдёрнул одеяло до талии… обратив особое внимание на кулон, висевший на шее. В длинной платиновой цепочке запутался изумруд на двадцать карат, не меньше, искусно огранённый в форме умопомрачительной греческой буквы ξ (кси). Интригующий и слишком дорогой аксессуар для мальчишки. Я отпустил цепочку и растянулся рядом.
*
Утром раненый проснулся. Разбудил меня тихим возмущенным возгласом:
— Твою мать, куда это я загремел?!
— В задницу Аллаха. Как твоя ключица?
— Хреново. Что я здесь делаю?
— Мешаешь мне дрыхнуть сладким сном, сопляк.
— А ещё что?
— Никак не можешь заткнуться.
— А какого чёрта ты дрыхнешь в моей постели?
— В твоей?! ЭТО МОЯ ПОСТЕЛЬ! И ты лучше бы спросил, что сам в ней делаешь!
— Ладно. Что я забыл в твоей постели?
— Здоровье. Ты кофе будешь?
— Лучше какао.
— У меня нет какао. А кроме него?
— Я больше ничего по утрам не пью.
— Ну и катись ко всем чертям со своими капризами!
— Между прочим, раз уж оставил меня в живых, мог бы хотя бы ради приличия поменять несвежие простыни…
Я выбежал из спальни, не чувствуя под собой ног. Щёки заливала краска: до чего же он нахальный, этот непрошеный подарочек судьбы! Маленький раненый мерзавец. Он, видите ли, кофе не пьёт! Ему, видите ли, простыня показалась недостаточно… белой?