"Mммфм,"- буркнула она и повесила трубку.
***
ЕЙ ХОТЕЛОСЬ СТУКНУТЬ Роджера по башке каким-нибудь тупым предметом. Чем-то вроде бутылки шампанского, скорее всего.
"Он уехал - куда?"- спросила она, хотя то, что сказала Энни МакДональд, расслышала совершенно отчетливо.
Энни вздернула узкие плечики до самых ушей, указывая на то, что риторический характер вопроса ей понятен.
"В Оксфорд,"- повторила она. "В Англию!"
Тон ее голоса только подчеркнул явный эпатаж действий Роджера. Он не просто ушел, чтобы порыться в очередной старой книге - что само по себе было бы довольно странно, как будто хотел лишний раз убедить и их, и себя в том, что он ученый и ничего с этим поделать нельзя,- но ведь он бросил жену и детей, никого заранее не предупредив, и дал деру в другую страну, заграницу!
"Сам сказал, что приедет домой завтра,"- добавила Энни с большим сомнением. Она вытащила из хозяйственной сумки бутылку шампанского, осторожно, как будто та могла взорваться у нее в руках.
"Должна я теперь класть его на лед, как вы думаете?"
"На... о, нет, только не ставьте его в морозильную камеру. Просто в холодильник. Спасибо, Энни."
Энни исчезла на кухне, а Брианна так и стояла в холле на сквозняке, пытаясь взять чувства под жесткий контроль, прежде, чем пойдет искать Джема и Мэнди.
Дети есть дети, у них был какой-то ультра-чувствительный радар, во всем, что касалось их родителей. Они уже знали, что между нею и Роджером что-то случилось; идея, что ваш отец может вот так внезапно исчезнуть, не была рассчитана на то, чтобы придать их жизни ощущение уютной безопасности.
Неужели он даже с ними не попрощался? Не уверил их в том, что обязательно вернется? Нет, разумеется нет.
"Проклятый эгоист, эгоцентрик..." пробормотала она. Не в силах подыскать более подходящего определения, с тем, чтобы наконец завершить эту тему, она добавила -"крысиный штрейкбрехер, ублюдок!"- и сама нехотя фыркнула от смеха. Не только от глупости оскорбления, но и с неохотным признанием того, что получила то, что хотела. Так или иначе.
Раз смирившись, он уже не мог помешать ей выйти на работу - и теперь, когда вызванные этим неурядицы миновали, она думала, что хоть с этим у него все будет в порядке.
"Мужчины ненавидят менять образ жизни,"- когда-то сказала ей мать. "Если, конечно, идея не их собственная. Но мы можем заставить их думать, что это их идея... иногда."
Возможно, ей тогда не стоило действовать так прямолинейно; пытаться заставить Роджера почувствовать, что он хотя бы готов обсудить то, что она будет работать, если не решить, что это была его идея - это действительно могло его подтолкнуть. Однако она была совсем не настроении, чтобы хитрить. Или хотя бы постараться быть потактичней.
А то, что она с ним сделала... ну что ж, она продолжала мириться с его инертностью, пока могла, и наконец сама столкнула его с обрыва. Сознательно.
"И ни чуточки не чувствую себя в этом виноватой!" - сказала она вешалке. Она медленно повесила пальто, ненадолго задержавшись, чтобы проверить карманы на предмет использованных салфеток и скомканных рецептов. Так, если он ушел из-за больно задетого самолюбия - чтобы отыграться на ней за то, что она собиралась вернуться к работе? Или разгневанный тем, что она назвала его трусом?
Это последнее ему явно не понравилось; глаза у него потемнели, и он чуть не потерял голос - сильная эмоция душила его, в буквальном смысле, словно заморозив ему гортань. Хотя она сделала это нарочно, это правда. Она отлично знала, где находятся у Роджера все его слабые места - как он знал, где они у нее.
Губы ее крепко сжались, и как раз в этот момент пальцы нащупали во внутреннем кармане жакета что-то твердое. Выветренную ракушку, гладкую, в форме башенки, от солнца и воды выгоревшую до белизны. Роджер подобрал ее на галечном пляже Лох-Несса и протянул ей.
"Чтобы в ней жить,"- сказал он, улыбаясь - но его выдала хриплость изуродованного голоса. "Когда тебе понадобится место, где спрятаться."
Она мягко сомкнула на ракушке пальцы и вздохнула.
Роджер не был мелочным. Никогда. Он не уехал бы в Оксфорд - она не без удовольствия вспомнила, какое лицо было у Энни, когда та потрясенно прокомментировала: в Англию! - просто, чтобы ей досадить.
Так что уехал он по какой-то определенной причине; несомненно, что-то в их стычке его задело - и это ее немного беспокоило. Ему приходилось бороться со многими вещами, с тех пор, как они вернулись. Как и ей, разумеется: болезнь Мэнди, принятие решения о том, где им жить, все мелкие детали перемещения семьи в пространстве и времени - они прошли через все это вместе.
Но были вещи, с которыми он сражался в одиночку.
Она выросла единственным ребенком в семье, так же, как и он; она знала, что бывает, когда вы слишком много времени предоставлены самому себе и живете в собственных фантазиях.
Ну и черт с ним - если бы то, что творилось у него в голове, не поедало его прямо у нее на глазах; и если он ей ничего не рассказывает, тогда это либо что-то, что он считал слишком личным, чтобы с ней поделиться - это ее раздражало, но жить с этим она бы смогла,- либо то, что по его мнению, было слишком тревожным, или слишком опасным, чтобы с нею этим делиться, и она даже понятия чертова не имела, что это такое!
Пальцы крепко вцепились в ракушку, и она специально их расслабила, пытаясь успокоиться.
Она слышала, что дети наверху, в комнате Джема. Он что-то читал Мэнди - Колобка, подумала она. Слов она отсюда не слышала, но сказать могла точно - по рифмам, которым вторили возбужденные крики Мэнди: "Вуф! Вуф!"
Не было смысла их прерывать.
Времени у нее было достаточно, чтобы позже сказать им, что этой ночью папочка будет отсутствовать. Может, они и не стали бы беспокоиться, если бы она сама отнеслась к этому более прозаически; он никогда их не покидал, ни разу - с тех пор, как они вернулись; зато, когда они жили в Ридже, часто уходил с Джейми или Яном, на охоту. Мэнди этого уже не помнит, а вот Джем...
Она собиралась войти в свою студию, но вдруг обнаружила, что пересекла холл и скользнула в открытую дверь кабинета Роджера. Это была старинная "комната для разговоров"; комната, где ее дядя Иен годами занимался делами поместья - как прежде ее отец, в течение короткого времени, и как перед ним ее дед.
А теперь здесь был кабинет Роджера.
Он спросил, не хочет ли она взять эту комнату себе, и она сказала - нет. Ей нравилась маленькая гостиная через зал, с ее залитым солнцем окном и тенями старинных желтых роз, осенявших эту сторону дома своими цветами и ароматом. Кроме того, она просто чувствовала, что эта комната - с ее чисто выскобленным деревянным полом и удобными, истертыми временем полками, - самое мужское место в доме.
Роджеру удалось здесь отыскать один из старых сельскохозяйственных гроссбухов, за 1776 год; тот притаился на самой верхней полке; под изношенной тканью переплета скрывались терпеливо и тщательно собранные мелочи жизни на ферме Хайленда: четверть фунта семян серебристой пихты, козел для вязки, шесть кроликов, тридцать мер семенного картофеля... неужели это написал ее дядя? Она не знала, никогда не видела образца его почерка.
Со странным трепетом она спрашивала себя - что, если родители вернулись обратно, в Шотландию - и сюда?
Удалось ли увидеться Яну и Дженни снова; и что, если ее отец сидел - или будет сидеть? - здесь, в этой комнате, у себя дома, обсуждая дела Лаллиброха с Яном.
А ее мать? Из того немного, что Клэр об этом рассказывала, она знала, что с Дженни они расстались не лучшим образом; и еще Брианне было известно, что ее мать часто об этом грустила; когда-то они были близкими подругами. Может, все еще можно было исправить? - возможно, они все и исправили.
Она бросила взгляд на деревянную шкатулку, надежно припрятанную на верхней полке, рядом с амбарной книгой, и свернувшейся перед ней маленькой змейкой вишневого дерева.
Она порывисто схватила змейку, находя утешение в ее гладком изогнутом тельце и комическом выражении на мордочке, словно оглядывавшейся назад, через несуществующее плечо. И невольно улыбнулась в ответ.
"Спасибо, дядя Вилли," - шепнула она и почувствовала, как в ней пробежала какая-то необыкновенная дрожь. Не страха, не холода - но что-то вроде восторга, только тихого. Узнавания.
Она так часто видела эту змейку - в Ридже, а теперь здесь, где она была сделана впервые,- что никогда не думала о ее создателе, старшем брате своего отца, умершем в возрасте одиннадцати лет. Но он тоже был здесь, в этом создании его рук, в этих комнатах, которые его знали и помнили.
Раньше, когда она навещала Лаллиброх - в восемнадцатом веке, - там, на площадке второго этажа висел его портрет - небольшой, крепкий рыжеволосый мальчуган стоял, положив руку на плечо младшего брата, голубоглазого и очень серьезного.
Где же он теперь, интересно? - думала она. А другие картины, написанные ее бабушкой? Один автопортрет, который она сделала, каким-то образом оказался в Национальной Портретной Галерее - она непременно должна взять детей с собой, в Лондон, чтобы его увидели, когда немного подрастут... но все остальные?
Был еще один, на нем очень юная Дженни Мюррей кормила ручного фазана, у которого были нежные карие глаза ее дядюшки Иена - и, вспомнив это, она улыбнулась.
Это было правильно. Приехать сюда, привезти сюда детей... домой. И не имеет значения, если им с Роджером придется немного похлопотать, и даже повздорить, чтобы найти себе место в этой жизни. Хотя, возможно, говорить за Роджера она не должна, подумала она с легкой гримасой.
Она снова посмотрела наверх, на шкатулку. Ей хотелось, чтобы сейчас ее родители оказались здесь - они оба,- и она могла бы рассказать им о Роджере, спросить их мнения. Не то, чтобы она искала совета, до этого еще не дошло.... Честно говоря, то, чего она хотела, думала она - просто получить у них подтверждение того, что она все сделала правильно.
С горящими щеками она, встав на цыпочки, потянулась и сняла с полки шкатулку, чувствуя себя виноватой в том, что не стала дожидаться Роджера, чтобы поделиться с ним следующим письмом. Но... ей так хотелось, чтобы сейчас рядом была ее мать.
Она взяла сверху первое письмо, то, на котором было написано материнской рукой:
Офис L'Oignon,
Нью-Берн, Северная Каролина, 12 апреля 1777
Дорогая Бри (и Роджер, и Джем, и Мэнди, конечно же),
Мы перебрались в Нью-Берн без серьезных (major) инцидентов. Да, так и слышу, ты подумала - Майор?
И это сущая правда - на дороге, к югу от Буна, на нас напала парочка потенциальных бандитов. Учитывая, что им, вероятно, от роду лет девять и одиннадцать соответственно, и вооружены они были исключительно древним колесцовым мушкетом, который разнес бы их обоих на куски, если бы им удалось из него выстрелить, никакой особой опасности мы не подверглись.
Ролло выскочил из фургона и сбил одного из них с ног, после чего его брат бросил пистолет и дал деру. Однако ваш кузен Ян его догнал, и за шкирку приволок обратно.
Твоему отцу понадобилось какое-то время, чтобы добиться от них чего-нибудь вразумительного, но толика еды творит чудеса. Они сообщили, что их зовут Герман и - нет, в самом деле! - Вермин, Вредитель. Их родители погибли во время зимы - отец пошел на охоту и не вернулся, мать умерла в родах, и ребенок умер днем позже, поскольку у обоих мальчиков не было никакой возможности его накормить.
Со стороны отца они никого не знают, однако сообщили, что фамилия их матери была Kайкендалл. К счастью, ваш отец знает семью Kайкендалл, недалеко от Бейли Кэмп - таким образом, Ян взял юных бродяжек с собой, чтобы разыскать этих самых Kайкендаллов и посмотреть, нельзя ли их там пристроить. Если нет, я полагаю, он привезет их с собой в Нью-Берн, и мы постараемся отдать их кому-нибудь в ученики, или, возможно, заберем их с собой в Уилмингтон и поищем им хорошей якорной стоянки, уже в качестве юнг.
Фергюс, и Maрсали, и дети, кажется, в полном порядке, как физически - не считая семейной склонности к увеличенным аденоидам, и самой большой бородавки, какую мне приходилось видеть, на левом локте у Жермена, - так и в финансовом отношении. Помимо Уилмингтонской Газеты, L'Oignon является единственной регулярной газетой в колонии, и, таким образом, Фергюс теперь занимается большим делом. Добавь к этому печать и продажу книг и брошюр - он и с этим справляется замечательно. В настоящее время семья владеет двумя молочными козочками, стаей кур, свиней и тремя мулами, считая Кларенса, которого мы доверили их попечению, собираясь в Шотландию.
Условия и общая неопределенность таковы, что... [подразумевалось, подумала Брианна, что вы не знаете, кто и когда может прочитать это письмо] ...я лучше не буду вдаваться в подробности того, что он тут печатает, помимо газет. L'Oignon старается быть совершенно беспристрастным, печатая неистовые разоблачения от обоих Лоялистов и немногих оставшихся верноподданных, а также публикует сатирическую поэзию нашего хорошего друга "Anonymous", разящего своими пасквилями обе стороны текущего политического конфликта. Я редко видела Фергюса таким счастливым.
Война бывает согласна с природой некоторых людей, и Фергюс, как ни странно, является одним из них. Ваш кузен Ян совсем другой, хотя думаю, в его случае именно она удерживает его от того, чтобы размышлять обо всем слишком много.
Мне решительно интересно, что сделает из него его мать. Но, хорошо ее зная, полагаю, что после того, как первый шок пройдет, она примется за настоящую работу, подыскивая ему жену. Дженни женщина очень проницательная, все об этом свидетельствует - и такая же упрямая, как твой отец. Я надеюсь, он об этом еще помнит.
Говоря о твоем отце - он уже приноравливается к Фергюсу, взяв на себя некоторые участки "бизнеса" (не указывая, что имено это означает, так что, скорее всего, он делает нечто такое, от чего волосы мои совсем поседеют - или вылезут - стоит мне о них узнать), и подыскивает среди торговцев подходящий корабль - хотя думаю, наши шансы найти таковой будут лучше в Уилмингтоне, куда мы переедем, как только Ян к нам присоединится.
Между тем, я создала свою собственную вывеску - буквально. Она прибита к фасаду типографии Фергюса, и гласит - ЗУБЫ ДЕРЕМ, СЫПЬ, МОКРОТУ И ЛИХОРАДКУ ИЗЛЕЧИМ - и это работа Maрсали. Она хотела еще добавить строчку об оспе, но и Фергус, и я ее отговорили - он из страха, что это приведет к снижению стиля его заведения, я сама из некой болезненной привязанности к истине в рекламе,- поскольку на самом деле в настоящее время я ничего не могу поделать ни с одним из состояний, которые здесь называют оспой. Мокрота... ну, с ней вы всегда можете что-то сделать, даже если это не более, чем чашка горячего чая (в наши дни это горячая вода, настоянная на сассафрасовом корне, кошачьей мяте или мелиссе) с глотком спиртного.
По пути, в Кросс-Крике, я связалась с доктором Фентимэном, и даже позволила себе купить у него несколько необходимых инструментов и кое-какие лекарства, чтобы восстановить свой комплект (и все это по цене бутылки виски, и обязанности целый час любоваться последними пополнениями к его ужасной коллекции маринованных раритетов - нет, этого знать тебе не захочется; действительно не захочется! Хорошо еще, что он так и не увидел бородавки Жермена, а не то был бы в Нью-Берне в мгновение ока, и шлялся бы тайком вокруг типографии со своей ампутационной пилой).
Мне до сих пор не хватает пары хороших хирургических ножниц, но Фергюс знает в Уилмингтоне серебряных дел мастера, по имени Стивен Морей, и говорит, что тот может сделать мне пару, в соответствии с моими описаниями и спецификациями.