И крикнула на весь зал:
- Катя, перебей гражданину, который гондончики выбивал, на мой отдел.
Красный, как мак, гражданин вернулся к кассе, получил новый чек, вернулся к прилавку, неловко запихал в карман пиджака четыре пакетика по семь копеек (это ж надо, какое время хорошее было - по семь! копеек) и побрел к выходу, забыв портфель на прилавке.
Горластая Катя не поленилась выбежать за ним на улицу и зычно позвала:
- Гражданин, который гондончики покупал, вы портфель забыли.
Бедный штатский посмотрел по сторонам и гаркнул:
- Ну, кто еще не знает, зачем я в округ приехал?!
С этой Катей сержант Калитин потом подружился, и они долго и стрстно любили друг другу на берегу быстрой речушки за кустами шиповника. И Калитина тогда ужалил шмель в правую ягодицу, это было очень больно, он едва сдержал крик, но превозмог себя и начатое дело кончил, как и положено мужчине. А Катя думала, что он от страсти закусил себе губу до крови и шептала: "Ты меня кусай, миленький, не жалей, кусай, куса-а-ай".
...Григорий вошел необычно резко. Калитин взглянул на него и не узнал. Суховатая сдержанность исчезла, будто ее смыли с лица Григория влажной тряпкой.
- Коньяк есть? - отрывисто спросил Георгий, присаживаясь на подлокотник кресла.
Калитин налил в стакан немного коньяка, посмотрел на Григория, налил еще. Стакан был принят и опорожнен в полной тишине. Григорий пошарил глазами по столику, перевел взгляд на Калитина:
- Александрович, дай-ка закурить.
Калитин знал, что Григорий не курит. Он и сам из-за этого в машине старался курить пореже, а когда курил, всегда открывал ветровое стекло и выдувал дым на улицу. Он без вопросов достал, зажигалку, сигареты, закурил сам, дал прикурить напарнику. Курили молча.
Наконец Григорий брезгливо смял окурок в пепельнице, спросил:
- Ты уверен, что все собрал по нашему фигуранту.
Они все это время были на вы, но Калитин умел не реагировать на подобные обращения. Он знал, как сильны в человеке чувства, как бесконтрольны эти чувства порой. Лично он разряжал стресс смехом. Другие меняли фигуру речи - это было естественно. К тому же переход на ты свидетельствовал только о доверительности разговора, а не о фамильярности.
- Тут особенно и собирать было нечего, - сказал Калитин. - Биография у него с 17 лет в наших документах протоколируется, с первой судимости. Родители врачи были, рос в в Иркутске, таежник неплохой, с 14 лет белковал, на соболя ходил, на изюбря. У нас в Сибири люди с малолетства к охоте привычные. Так он, как без отца остался, так и примкнул к кержакам на промысле. Материн помощник. Ну, первый срок за браконьерство и получил. Оружие у него еще изъяли, браунинг бельгийский. Так себе - игрушка. Калибр шесть тридцать пять, перламутровые щечки - дамская забава. Какая уж тут особенная у него биография может быть. Я сам его последний раз брал по 147 статье. Он давно уже другими статьями не грешит, только мошенничество.
Калитин выдохся, спросил обиженно:
- Да ты скажи, что случилось то? На тебе, глянь, лица нет, Григорий.
- Да нет, ничего, - Григорий провел ладонью по лицу, будто стирая растерянность, - к нам с тобой никаких особых претензий. Только ушел наш Адвокат. Слинял, как будто и в самом Зверь. Какой он там Зверь, Мертвый, что ли? Ну и кликуха!
Григорий налил себе еще полстакана коньяка, выпил, поморщился и, уже более спокойно, рассказал Калитину, что Верт исчез, оставив после себя труп очень серьезного человека, одного из прямых и доверенных помощников шефа, что три боевика наружного наблюдения найдены в машине мертвыми а это совсем загадочно, так как ребята были опытные и Верта даже близко к автомобилю подпустить не могли, что шеф в бешенстве и Григорий впервые за пять лет работы видел его выведенном из себя...
- Наш шеф считался человеком без нервов. Ребята, которые знают его побольше, чем я, - продолжал Григорий, - рассказывали, что он не повысил голос и не изменился в лице даже тогда, когда на его глазах погибла жена с ребенком. - Григорий увидел вопросительный жест Калитина и пояснил: - Их взорвали в машине, термитная мина. Они загорелись, когда шеф шел к автомобилю, его что-то на минуту задержало, а то б и он. И он стоял, смотрел, а охранники пытались вытащить тела, но дверь от взрыва заклинило, и они сперва кричали, а потом перестали. И машина горела в тишине и было слышно, как она горит, весело потрескивая. А он стоял, смотрел, потом обычным голосом сказал: "Подайте мне вторую машину и позаботьтесь о телах".
Григорий зачаровано посмотрел в пустоту комнаты, будто видел там эту страшную картину, тряхнул головой и повторил:
- Так что, шеф в бешенстве, а это значит, что наш фигурант не тот человек, за которого мы его принимаем. Но кто же или кто за ним стоит мы не знаем. Ну сам посуди, как аферист, не спортсмен, не супермен - обычный уголовник может вторично уничтожать группу профессиональных боевиков, уничтожать посреди белого дня с той же легкостью, с которой убивают надоедливую муху? И не оставлять при этом никаких следов? Что он, Джемс Бонд, Рэмбо!? А если это не он, то кто его прикрывает? И зачем?
Григорий, - мягко сказал Калитин, - если бы я знал с какой целью этого афериста так старательно и на таком высоком уровне разыскивают, я, быть может, нашел ответ на твои вопросы.
- Я сам этого не знаю. У нас вопросы вообще задавать не принято. Сказано - найти, вот и ищем. Какие тут могут быть вопросы!
-- Ладно, - Калитин тоже налил себе немного коньяка, пригубил. Вспомнил совсем ни к месту, как Седой учил его различию между коньяком и бренди. Подумал, что и сейчас он пьет бренди, хоть написано "Коньяк армянский". - Ладно, не будем суетиться. Давай-ка расскажи все по порядку и начнем мы с тобой все с начала. Первый раз вообще наощуп искали - нашли. Найдем и теперь. Давай, рассказывай.
Глава 18
(Подмосковье, июль)
Почти месяц я наслаждался покоем. Недалеко была деревушка, я несколько раз туда наведался.
Деревня была любопытная. Такое впечатление, что соседство столичного города на ее жителях совершенно не сказывалось. В этой деревушке практически никто не работал, если не считать работой их бесконечное копошение на огородах. Зато пили все. Пили все и всё. Горит - значит годится во внутрь.
На этой почве я быстро сдружился с мужиками и взамен за малую толику денег получал все, что желала душа.
Сперва моя душа возжелала женщину. Были предложены на выбор деревенские "мадонны" в возрасте от 15 лет до 85. Я, как человек не извращенный, остановился на двух девушках среднего возраста и средней комплекции. Обошлись они мне всего в 30 долларов, вскоре надоели, так как считали высшей женской доблестью полнейшую неподвижность в постели. Да и пахло от них... В конце концов они чуть ли не переселились на постоянное место жительства в мой вагончик, так что пришлось принять крутые меры - я горестно сообщил деревенским шлюшкам, что деньги кончились полностью, а зарплата только через месяц. Бабы убрались, но мужички иногда захаживали, не стесняясь семи километров, разделявших их деревню с моим хутором.
Один раз эти праздные мужички привели с собой крупную собаку - странную помощь всех овчарок сразу. Я её обласкал, накормил тушенкой, и она осталась, прижилась, крепко спала весь день, а по ночам гоняла с ужасным лаем мышей полевок от вагончика.
Деревенские бездельники, озабоченные постоянным поиском выпивки, притаскивали мне на продажу самые невероятные вещи. От различных компонентов женского имущества я отказывался на отрез, детали от трактора и мотоциклов меня также не интересовали. Однажды алкаши приволокли охотничье ружье без патронов. Я их послал в соответствующее место, куда обычно мужики не ходят, но намекнул, что более серьезное оружие мог бы посмотреть.
Долго ждать не пришлось. Через сутки меня разбудил истошный лай. Удивленный столь ранним визитом я не проявил радости при виде их истасканных лиц, но они столь загадочно улыбались, неуклюже подмигивая, что пришлось выйти из вагончика. Мы присели на бревнышко, старший алкаш с древним именем Велизар (его все звали Везей) достал из мешка действительно чудесные вещи: немецкий автомат образца 1942 года "Шмайсер" и несколько гранат ФТ-2 (знаменитые "Лимонки").
- А патроны? - сразу загорелся я. С видом волшебного, но безбородого старика Хоттаббыча Везя извлек из того же мешка семь замасленных обойм и еще один полотняный мешочек, в котором сытно перекатывались боевые "маслята".
Да, порадовали меня мужички. Видать еще с войны хранил кто-то это богатство, обмененное сейчас на водку. Я для булды поторговался, но запрошенные 200 долларов в конце концов выложил. Еще бы, на Горбушке в Москве это богатство тянуло штуки на полторы!
Теперь появилось у меня дополнительное занятие. Рано утром я уходил в лесок и тренировался в стрельбе. Еще в детстве в книгах про войну я читал про эту модель автомата весьма нелестные отзывы. Так оно и было: шмайсер стрелял не кучно, даже короткая очередь уводила ствол вправо и вниз.
Испытал я и одну гранату, зашвырнув ее в озеро. Шарахнуло здорово. А потом, когда я собрался искупаться, из глубины, затянутой тиной, вдруг всплыли темные тела, преображаясь на поверхности в блестящие рыбьи тушки. А я то был уверен, что в этом заброшенном озере рыба и не ночевала.
Вскоре приехали кооператоры, привезли деньги, книги, которые я заказывал, (в основном детективы и фантастику), продукты. Деревня пронюхала о зарплате (машина кооператоров въезжала на поселковую дорогу, ведущую к хутору, через неё), ко мне подослали парламентера.
Чернявая Маруся - деревенская примадонна, которая давала далеко не каждому, а через одного, явилась ко мне на мужском велосипеде. Она была одета в невероятно цветастый сарафан, открывавший почти до сосков ее мощные, как фары лимузина, груди. Больше на ней ничего не было, даже трусов, в чём я убедился, когда она слезала с велика.
- У меня сегодня день рождения, - сказала красавица густым баритоном. - Приглашаю.
- Рад бы, но не могу, - скромно потупился я. - Ну, ни как не могу. Дела...
- Денег тогда дай на подарок, - заявила Маруся без малейшего кокетства. - Мне все же уже 22 стукнуло.
Я посмотрел на эту дуру, вздохнул, достал из только что полученных дубовых денег сто тысяч и вручил ей без поклона. Она взяла их хладнокровно и подмигнула, намекая на взаимную услугу. Ну уж нет! Трахать эту здоровенную бабу у меня не было ни малейшего желания. Все же я свою штучку не на помойке нашел, чтоб пихать куда попало.
- Как хочешь! - гордо сказала именинница, закинула мощную, как окорок у пожилого кабана, ногу через раму, звякнула звонком и отбыла, немилосердно пыля по проселку.
Но этот день был, видимо, днем визитов. Не успел я углубиться в детектив, на обложке которого красовалась супердева в купальнике и с двумя огромными пистолетами, как собака залаяла. Я поднялся с любимого бревнышка у вагончика. В клубах пыли ко мне приближался древний мотоцикл. Седок лихо, как жеребца, осадил старинный механизм у входа.
- Здравствуй, дарагой, - сказал он.
Всадник оказался обычным грузином, правда без кепки. Какой бес занес его в этот Богом забытый край?
- Слюшай, дарагой, - с неимоверным акцентом продолжил грузин. - Мэне деньга нужны отчень. Мой дэвушка сэгодня день раждэния. Выручай, геноцвали, а?
- Я тебе что, сын миллионера? Какая еще девушка, Маруся что ли?
- Она! Слюшай, такой дэвушка, слов нэт! Ты думаешь, что я даром прашу? Нэт, грузин нэкогда нэ просит даром. Сматры, что прынёс!
И он сунул мне под нос барабанный револьвер. Я не удержался, взял, прикинул по руке. Машинка была, как новая. Я не такой уж большой спец в оружие, но барабанным револьверам всегда отдавал предпочтение. Вещь безотказная, да и не такая опасная, как бескурковая - случайно не выстрелит.
- Сколько?
- Только для тэбы, дарагой, 100 баксов.
- С ума сошел?
- Зачэм обижаешь? Сам знаешь, сколько такой хароший вэщь на барахолка стоит!
Я на секунду задумался. Естественно, я знал, что наган на барахолке стоит не меньше 500 зеленых. Видно грузин совсем ошалел от знойной деревенской красавицы Маруси.
- Беру, - сказал я решительно, - а патроны есть?
Это я, собственно, спросил без умысла. Калибр 7,62 один из наиболее распространенных, к нагану подходят маслята от многих систем оружия.
- Двадцать штук дам, - сказал грузин. - Патом сам купишь, гдэ знаэшь?
- Знаю, знаю, - сказал я, доставая деньги.
Грузин отбыл, а я подумал, что такойо бширный арсенал мне совершенно ни к чему. Хватит нагана с парочкой гранат, остальное надо поехать в город и толкнуть.
Как выяснилось через два дня, я жестоко ошибался. Оружие понадобилось мне в полном объеме.
...Я как раз приготовил собаке похлебку и собирался ее остудить, когда услышал подъезжающую машину, лай. Потом щелкнул выстрел, овчарка взвизгнула, раздался топот чьих то ног.
Я мгновенно достал из под кровати автомат со снятым предохранителем и начал выкладывать второй рукой не постель гранаты, когда услышал:
- Эй, Мертвый, или как там тебя?! Кидай револьвер, что у грузина купил, кидай в дверь. А потом выходи сам. И не дергайся, если жить хочешь!
- Сейчас кину, - крикнул я, рассовывая гранаты по карманам, - сейчас.
- Ты там не вздумай застрелиться, - крикнул тот же голос, - мы тебя сейчас бить не будем. Требуешься начальству живой. Вылазь давай.
Я распихал, наконец, гранаты, закинул ремень автомата на шею, выдернул чеку и кинул гранату в приоткрытую дверь, где смутно маячила тень кричавшего.
- Ловите!
И сразу же ударил табуретом по оконной раме. Звон стекла смешался со взрывом. Я выпрыгнул в окно, упал, резанул автоматной очередью в сторону машины, кинул туда вторую гранату и, метнувшись за дом, снова лег. Ахнул второй взрыв. Я привстал и аккуратно перебросил через вагончик третью гранату.