– А как же сейчас? Герцогство оказалось совершенно беспомощным…
– Нет же, наше герцогство обладает самыми крупными, самыми могущественными вооруженными силами. Баронские дружины могут одним ударом тяжелой кавалерии смести с земли всю Шкварцебрандусскую армию.
– Значит надо срочно поднимать баронов.
– Надо, – с тоской в голосе, согласился Эмилий. – Их светлость делает все, что может. Но, видишь ли, бароны, как раз сейчас, соизволили рассориться между собой. Они у нас все очень гордые. Очень… – с должным почтением придворного к баронам сообщил шеф-директор библиотеки. – У каждого свое мнение и немалые амбиции, – с грустью добавил он. – Каждый барон, лично, готов бесстрашно сражаться и отдать жизнь, защищая герцогство. Но, поскольку они сейчас рассорились, ни один не хочет видеть других баронов. Сражаться рядом с ними не желает, и не станет.
– Из-за чего ваши бароны рассорились? – полюбопытствовал Максим. – Что-нибудь серьезное?
– Вот именно. Причина чрезвычайно серьезная. Недели две тому назад, все они собрались в замке барона Проокопа, ты его знаешь, могучий такой человек. У него на гербе аист, который стоит на левой ноге и спит, а в правой лапке держит камень. Девиз: «Я бдителен даже тогда, когда сплю!» Не знаю, что они там обсуждали, но после разговоров бароны основательно перекусили, разумеется, не обошлось без пива, и поехали охотиться на кабанов. У них все обсуждения непременно заканчиваются пирушкой и охотой. Там, на охоте, ссора и произошла. Они ехали всей группой, когда из зарослей неожиданно выбежал громадный кабан, секач. Очень подходящая добыча для гордого барона. Видишь ли, бароны очень берегут свою честь и на какого-нибудь обычного кабанчика не бросятся. Им подавай отборных. А этот был крупным и матерым. Впереди ехал барон Касинни, его ты не знаешь. Вздорный человечишко, порядочный пакостник и скупец, хоть и барон. Тебе его и знать не надо… Барон Касинни, закричал, что кабан его добыча, опустил копье и помчался на зверя. Но этого же могучего кабана захотел убить и барон Дугбас. Дугбаса ты видел. У него шпоры разные: одна золотая, вторая из железа. Его прадед во время битвы на реке Куравейне, когда у короля Бедикапа Великого сломалась шпора, снял шпору со своего сапога и отдал ее королю. Король Бедикап Великий потом наградил предка Дугбаса золотой шпорой и издал эдикт, обязывающий этого отважного, преданного, предка Дугбаса, и всех его потомкам мужского рода, носить на одном сапоге шпору из железа, а на втором – золотую. Так вот, барону Дугбасу кабан тоже понравился, он тоже заорал, что кабан его и бросился на зверя. Но кабан оказался привередливым, видимо, оба эти барона ему как раз и не понравились. Он презрительно хрюкнул, повернулся, показал им могучие окорока своей задней части, мотнул на прощание хвостиком и скрылся в кустах. Оба барона остались без добычи. А барон Ратийброн, этого ты тоже не видел, расхохотался… Когда он прибудет к герцогу, ты легко его отличишь от остальных по большим усам. У него самые большие усы в герцогстве. На гербе Ратийброна белый единорог, поднявшийся на дыбы. Это важное отличие от других белых единорогов, которые стоят на всех четырех ногах…
– Эмилий, если тебе не трудно, давай отложим пока подробности о гербах баронов. Поверь, мне все это очень интересно и, как-нибудь потом, ты мне все обстоятельно расскажешь. Давай сейчас только о том, что произошло на охоте, – попросил Максим.
– Да, конечно, – согласился Эмилий, – сейчас важно именно это. Так вот, барон Ратийброн обидно расхохотался по поводу неудачи Касинни и Дугбаса. А барон Касинни рассердился на Дугбаса за то, что тот помешал ему убить кабана, а на Ратийброна за оскорбительный смех, и сказал им что-то довольно резкое. Должен сообщить тебе, что бароны высказываются иногда очень рискованно. Даже непонятно, откуда они берут эти рискованные слова. В литературе, – Эмилий посмотрел на многочисленные, забитые книгами полки, – я подобных слов не встречал. А Дугбас рассердился на Кассини и Ратийброна и тоже м-м… высказался довольно резко. Потом Дугбас заявил, что кабаны у Проокопа слишком трусливые и охотиться здесь, порядочному барону, невозможно. Барон Проокоп воспринял это как незаслуженное оскорбление принадлежащих ему кабанов и заступился за них. Он сказал, что кабаны у него, вовсе не трусливые, а в отличие от некоторых охотников, просто умные, и не связываются с теми охотниками, которые не внушают доверия. Потом они все наговорили друг другу много разного и неприятного, развернули коней и гордо разъехались по своим замкам непримиримыми врагами.
– И что, теперь глухо? – спросил Максим.
– «Глухо» – это в смысле: «они не слышат друг друга?» – поинтересовался Эмилий.
– Примерно так, – подтвердил Максим.
– Хорошее слово, – оценил библиотекарь, – надо запомнить. Да друг друга они сейчас не слышат. Когда-то они все равно помирятся, куда им деваться. Крупные феодалы должны держаться друг за друга. Но баронские дружины нужны их светлости, не когда-нибудь, а сейчас.
– Что Ральф делает, чтобы взнуздать баронов?
– «Взнуздать!» ты и скажешь… – покачал головой Эмилий. – А вообще, действительно, их надо взнуздать, – согласился он. – Как горячих, непокорных лошадей. Весьма образно и очень правильно замечено. Чтобы взнуздать вассалов, герцог послал к ним своих лучших дипломатов с дорогими подарками. В ближайшие дни все должно решиться. Но как бы нам не опоздать. Если Шкварцебрандус со своими хаврюгами, и другим сбродом, захватят Курчатайскую долину, выбивать их оттуда будет весьма сложно. Такие вот дела…
Эмилий откинулся в величественном кресле шефа-директора, сложил лапки на груди и снова стал внимательно рассматривать потолок.
Максим проследил за его взглядом, но и, на этот раз, ничего особенного не заметил: нормальный потолок, ни пятен от потеков, ни трещин, даже паутины нет. Не то, что на даче у Максима. Да чего уж, там и сама хибарка под снос проситься… А Эмиль что-то тут разглядывает.
– Чего там, на потолке? – поинтересовался Максим.
– На потолке?.. – дракон нехотя опустил взгляд. – Что там, на потолке, может быть? Ничего там нет.
Но ты уж который раз туда смотришь.
– Однообразная светлая и плоская поверхность значительных размеров. По утверждению Бариндия-Центигордо, внимательное разглядывание подобной поверхности способствует установлению внутреннего равновесия и обострению мыслительного процесса, – объяснил Эмилий.
– И как с процессом, обострился? – поинтересовался Максим.
– Не знаю, – пожал плечиками дракон. – Пытаюсь сообразить, как помочь их светлости герцогу Ральфу, но пока – ни одной конкретной деловой мысли.
– Кто он такой, ваш Бариндий, или как его?
– Бариндий-Центигордо самый крупный и самый известный в наших краях специалист в области влияния созерцания на расширение мозговых извилин и активизации мыслительного процесса, – как по писанному изложил Эмилий.
– Ага, понятно. Брось ты это. Шарлатан. У нас такие тоже есть. Агофен не объявлялся?
– Нет, Агофен в отпуске и раньше, чем через неделю не вернется.
– Вызвать его как-то можно?
– Как ты его вызовешь? Видишь ли, одно из важных свойств джиннов заключается в том, что они сами появляются и сами исчезают. Мы в его Блистательную Джиннахурию попасть не можем. Так что послать за ним курьера невозможно, и почта туда не ходит.
– Жаль, – Максим встал. – Пошли к Ральфу.
– Их светлость сейчас занят, мешать ему запрещено.
– Удивляюсь я тебе, – рассердился Максим. – Ральфу плохо, какой-то прощелыга-огуречник хочет оттяпать от герцогства Курчатайскую долину, а мы с тобой будем просиживать задницы в библиотеке и рассуждать о вреде курения. Надо помочь герцогу!
– Чем? – Эмилий не представлял, чем они могут помочь могущественному герцогу. Даже разглядывание потолка по методу Бариндия-Центигордо не помогало.
– Откуда я знаю! Придумаем что-нибудь. Или Ральф придумает. Или ты придумаешь! – Максим сердито посмотрел на друга. – Эмилий, герцогство в опасности! Надо помочь Ральфу. Вставай! – Максим ухватил дракона за плечо и выволок из-за стола. – Пошли!
* * *
В предбаннике, поближе к высокому порталу, что вел в кабинет герцога Ральфа, топталось с десяток разодетых, как для парада, придворных. У каждого на физиономии выражение высокой государственной озабоченности, поскольку придворные, как известно, только о благе государства и думают. Все с элегантными папками, а в папках, важнейшие бумаги. Срочно требовались согласования, утверждения и подписи, иначе что-то непременно остановиться, провалится, утечет или нанесет непоправимый ущерб. Максим и не глянул на них, прошел, как щука сквозь стайку пескарей. Имел право, поскольку считался советником герцога по непредвиденным вопросам. А у портала пришлось тормознуть. Путь загораживал несокрушимый Бройд: плечи шириной почти что во всю дверь и росточком за два метра. Все остальное – соответственно. Этого и втроем с места не сдвинешь.
В молодости был Бройд следопытом и охотником у деда, а затем и у отца Ральфа. Три раза спасал от смерти старого герцога, два раза отца. Четыре раза был тяжело ранен, но выжил. А когда Ральфу исполнилось два года, назначили Бройда нянькой и телохранителем к ребенку. С тех пор, вот уже двадцать лет, они не расстаются. Нет в герцогстве другого человека, которому Ральф доверял более чем Бройду. И нет другого, который столь тщательно присматривал бы за безопасностью герцога, как Бройд.
Широкоплечий, седой с белым шрамом от давней раны на правой щеке, Бройд прислонился к косяку, сложил могучие руки на груди и равнодушно взирал на придворных, которые, как мальки в аквариуме, бестолково сновали по предбаннику. Никто из них и не пытался проникнуть в кабинет герцога.
Максим подошел. Уговаривать Бройда не имело смысла. Тот вообще не любил разговоры. Обходился жестами и мимикой. За день, хорошо, если услышишь от него десяток слов.
Максим кивнул на дверь: «Как, мол, герцог?..»
Бройд ответил гримасой, которая могла означать только одно: «Не советую!»
«Надо!» – прищурился Максим.
«Занят», – свел брови Бройд, и едва заметно покачал головой: – «Никого пускать не велено».
Как его выручать, герцога Ральфа, если к нему не пробьешься? Максим оглянулся на Эмилия, может тот подскажет? Не просто придворный, а еще и член разных обществ, умные книги читает, должен соображать, какие здесь нужны повороты. Тем более, при помощи потолка, обостряет мысленный процесс. Напрасно оглянулся. Глаза у дракона, как оловянные пуговицы. Застыл, словно истукан, ждет. Что ему прикажут то и станет делать. Библиотечное чучело. Это у них правила такие: к начальству, без разрешения, лезть не моги! Но не торчать же всю жизнь перед запечатанным порталом. А дверь красивая, вся в резных финтифлюшках и сказочных птицах, весь день любоваться можно. А что толку?
Максим сочувственно подмигнул Бройду. Приподнял раскрытую ладонь на уровне груди: «Правильно бдишь, старина!» Потом ткнул большим пальцем себя в грудь, затем указательным – на дверь: «Но нам можно». Посмотрел на Эмилия, и кивнул в сторону двери: «Герцог нас ждет».
Бройд вприщурку оценил просьбу Максима, медленно перевел взгляд на Эмилия. Он знал, что молодой герцог нередко вызывает библиотекаря и долго разговаривает с ним, был в курсе дружеских отношениях своего патрона с Максимом. Видимо решил, что эти двое не станут досаждать хозяину глупыми проблемами, а возможно, и принесут какую-то пользу.
– Помогите герцогу, – едва шевельнув губами, выдал Бройд аж два слова подряд. Он приоткрыл дверь, сделал шаг в сторону, дал пройти Максиму и Эмилию, и тут же закрыл ее.
Плотва в аквариуме застыла и с завистью наблюдала. Только что пузыри не пускала.
* * *
Ральф склонился над столом и усердно писал. Он и головы не поднял, когда услышал, что дверь отворилась, и кто-то вошел. Дописал что-то сердитое, и только тогда посмотрел: хмуро, исподлобья. Выглядел их светлость неважно. Щеки запали, на лбу морщины, глаза колючие. Лицо серое, злое. С таким лицом, всех, кто явился незваным, выгоняют к чертям поганым, да еще бросают вдогонку что-нибудь тяжелое, попавшее под руку. Но не выгнал. Откинулся к cпинке большого, неудобного, похожего на трон герцогского кресла, сердито посмотрел на Максима и Эмилия.
– Где Повелитель Петухов?! – спросил таким тоном, будто только что приказал им доставить сюда Агофена, а они, бездельники и лодыри, его указание не выполнили.
– В краткосрочном отпуске, – почтительно доложил Эмилий. – По графику должен вернуться через два дня.
– Придумали какие-то дурацкие графики! – возмутился герцог. – Мало тог, что оставили меня без гвардии, так еще и Агофена отпустили! Чтобы я больше ни о каких графиках не слышал. Немедленно его ко мне!
Максим вспомнил, что на его Земле, в Средние века, вестникам, которые сообщали правителям плохие новости, рубили головы. Запросто: вестники ни в чем не виноваты, только новости рассказывали, но головы им рубили… Порядок такой существовал. Он толком и не знал, какие в этом отношении, порядки в Гезерском герцогстве. Поэтому промолчал.
– Агофен проводит отпуск в Блистательной Джиннахурие, – голос придворного библиотекаря был негромок и грустен. Эмилий чувствовал себя виноватым, в том, что Агофен в недосягаемо-далекой Джиннахурие, и в том, что герцогу пришлось услышать о дурацких графиках, и во всем остальном, что не нравилось их светлости. И был готов безропотно понести соответствующее наказание.
Ральф, будто не услышал библиотекаря, он уставился на дверь. Вероятно, был уверен, что его герцогское желания выше всяких дурацких графиков и осуществится немедленно: дверь откроется, и Повелитель Петухов послушно возникнет.
«Диктаторские замашки», – оценил Максим. – Вот что значит: Средние века. Хороший парень, а воспитали из него самодержавного повелителя. Типичный Иван Грозный растет. Привыкает, что все, вокруг него, должны на цырлах вертеться… Лет через пяток с него и картину писать можно будет». – Хотел сказать Ральфу, что незачем буравить взглядом дверь, она все равно не откроется. Ее, с другой стороны, Бройд подпирает. Но опять вспомнил про отрубленные головы и промолчал.
Дверь и не открылась. График отпусков, составленный могущественной канцелярией, действовал безотказно. Повелитель Петухов не мог войти. И не вошел.
Герцога это, естественно, возмутило. Он нервно дернул головой, буркнул: «Распустились!» Зловеще произнес: «Придется разобраться!» Затем посмотрел на Максима и Эмилия так, что Максиму пришлось в третий раз вспомнить про судьбу несчастных вестников.
– Собирайтесь в дорогу! – Ральф не говорил и даже не приказывал, он повелевал. – Бах, будешь Уполномоченным Послом. Максим, – он оценивающе оглядел парня: – М-м-м… – их светлость задумались, прикусили губу… М-м-м, – еще раз промычал он, и буркнул себе под нос: – «ну, допустим» – затем: – «почему бы и нет?» – и, наконец, решил: – будешь Призраком Справедливости! Со всеми правами и обязанностями… – он полоснул Максима взглядом. – И ответственностью! До полного выполнения! – Затем герцог взял со стола два запечатанных конверта и подал их Эмилию. – Вручить эльфам и кобольдам. Указы тем и другим: занять позиции у Разрушенной башни. Быть там через трое суток. Если отряды Шкварцебрандуса попытаются войти в Курчатайскую долину, остановить их. Удерживать до подхода баронских дружин, гвардии и городского ополчения.
Эмилий почтительно принял из рук герцога конверты, вытянулся и громко отрапортовал:
– Так точно ваша светлость! Остановить Шкварцебрандуса!
– Так точно! – повторил за ним Максим. Он тоже вытянулся и даже попробовал щелкнуть каблуками, только какие каблуки у кроссовок… И какой уж там щелчок? Даже не пискнуло.
– Вопросы? – спросил герцог. По тону, каким это было сказано, каждый мог понять, что никаких вопросов возникнуть не может.
– Никак нет! – послушно отрапортовал Эмилий.
У Максима вопрос, конечно, был. Он хотел узнать, какими правами и обязанностями наделяет его герцог, назначая Призраком, да еще Справедливости? Но ничего спрашивать он не стал, чувствовал, что сейчас о дружбе следует забыть. Дернуло же его связаться со Средневековьем.