- Утоли любопытство - почему у вас ноги чинят в стоматологии? - Я кивнул на женщин за столиком.
Фритц поковырялся за щекой языком и, кажется, опять улыбнулся. Обычно так паузу держат профессиональные рассказчики, получающие от рассказов удовольствие и знающие себе цену.
- Бенни Абрахам был хорошим стоматологом, но сейчас стоматологи никому не нужны, как не нужны и больницы, для которых нет ни света, ни лекарств. Сейчас не время болеть. А для больницы достаточно одной комнаты и одной мисс Кулахан, которая все равно большую часть времени помогает на кухне. А Бенни теперь на работах. Как и все.
Хм, еврей с лопатой? У этого мира еще есть шанс.
- Как ты мог заметить, мир изменился. Не знаю, как ты провел последние семь месяцев, но думаю, ты видел лишь худшую его часть. Да, стоматологи теперь не нужны, но и не бойцы составляют его будущее. Миру нужны работяги.
Фритц вытащил из нагрудного кармана портсигар и выудил оттуда две самокрутки.
- Будешь?
Кто б отказывался?
- Первые месяцы было полегче, потому что еще что-то оставалось на кухнях и в магазинах. Но, с другой стороны, было и сложнее, потому что не было никакой организации. Поверь, нам стоило больших трудов собрать всех и заразить идеей общего выживания. В целом это удалось и потому я считаю, что нам повезло. Мы много достигли.
Самокрутка оставляла во рту странный вкус. По ощущениям это напоминало первые юношеские сигареты. На меня опустилась благодать. Слышались обрывки чьих-то голосов, в лицо подувал недавно проснувшийся ветерок, голос Фритца внушал доверие и вводил в состояние сонливости.
- Доходили слухи, что в других городах вышло хуже. У нас хороший человеческий баланс - около четырехсот пятидесяти жителей. Их можно организовать, их можно прокормить, и их хватает на работы. Хотя пахать приходится нещадно. И все же чужих мы почти не берем.
Вот оно. Я посмотрел Фритцу в глаза. Он взгляд не отвел. Было во всем его поведении что-то тягучее.
- Я, конечно, никуда не спешу. Но зачем ты мне все это рассказываешь?
Заканчивалась сигарета. Заканчивался чай. Почему-то мне хотелось закончить и разговор. Плохо, если с утра в тебе без спросу просыпается надежда. Кажется, понимал это и Фритц.
- Ты веришь в знаки, Джон?
Я пожал плечами.
- А я верю. Может, не случайно у тебя именно здесь закончился бензин?
Он бросил окурок в кружку.
- Лихо ты разобрался с ребятами Робертсона. Я впечатлен.
Я пожал плечами.
- Повезло.
Фритц чуть подался вперед. Кажется, он впервые подал признаки оживления.
- Я знаю, кто ты. Детектив Джон ван Дорн. Полиция Нью-Йорка. Я помню дело Розенбергов. За ним следила вся страна. Ты тогда в одиночку прикрывал их, пока не подошла подмога. И они остались живы.
Я тоже помнил дело Розенбергов. У каждого в жизни бывает момент славы. Главное, оказаться к нему готовым.
- Просто повезло.
Губы Фритца расплылись, смещаясь к левому уху.
- Я знаю таких как ты. Ты крестоносец. И я бы хотел, чтобы ты остался здесь. Да, за все время мы приняли со стороны только одного человека. И он оказался инженером, а это то, что нам нужно. Но мое слово кое-что значит в этом городе и, думаю, мне удастся решить эту проблему. Ну как?
Я боялся выдохнуть. Что значит "ну как"? Я никогда не считал себя чертовым везунчиком, но сегодня... Наверное, только в детстве я последний раз вымучивал такую жалкую улыбку. В горле вновь пересохло.
- Почту за честь... Но зачем я вам? Посмотри на мои руки.
Фритц довольно хрюкнул.
- И для белоручек найдется работа. Хороший стрелок в наше время всегда пригодится. Особенно, если у него есть голова на плечах. Будешь работать на меня. И поверь, ничего грязного тебе делать не придется - я разбираюсь в людях.
Мы молча смотрели друг на друга, когда на дороге показался еще один всадник. В отличие от предыдущих, он явно не жалел свою лошадь. В конце улицы, сильно отстав, раненым носорогом пыхтел Финли.
- Большой Фритц! - Всадник спрыгнул на землю возле нас. - Мэйнарды мертвы! Оба! Я только что заезжал к ним.
Фритц забористо выругался.
- Ну вот, а ты не веришь в знаки. Собирайся, Джон.
Он с трудом вытащил свое тело из плетеного кресла.
- Джина, бери байк и отвези мисс Вэйзмор домой. Джон, не бойся - тут ничего не крадут. Уэсли, они точно мертвы? Врач не нужен?
- Мертвее не куда.
- Так. Мисс Кулахан, Уэсли, берите Финли и бегом в контору - пригоните три велосипеда. Уэсли, потом запряжешь повозку и догоняй нас.
Он обернулся ко мне.
- Ну что, Джон, за дело?
До чего дошел прогресс. Я кручу педали старенького "фелта", с трудом поспевая за двумя орангутангами, гордо показывающими мне свои мокрые от пота спины. Последний раз я ездил на велосипеде лет в шестнадцать, и уже тогда не получал от этого особого удовольствия. За последовавшее с тех пор время я научился курить, пить, затаскивать в койку женщин, лихо заламывать руки не самым примерным гражданам, а затем и убивать людей. И при этом не чувствовать себя плохим парнем. Уверен, мой брат не делал ничего из этого списка и вряд ли бы начал сейчас. Разве что - убивать? Хотел бы я знать.
И вот теперь я еду по зеленому лугу и впервые за долгое время позволяю себе мечтать о чистой постели и жизнерадостных женских улыбках. Рухнувшая цивилизация манит меня мозолистым пальцем, обещая отказ от сомнительных привычек, и в качестве аванса выдает велосипед.
Мы выехали по уже знакомой мне дороге, через пару миль свернули на грунтовку на юго-восток и, похоже, приближались к тому лесочку, в котором я встретил сегодняшнее утро. Не отправься я на рассвете на свидание с Шарлоттой, наверняка пересек бы эту грунтовку на пути в Бигхорн. Въехав в лесок с севера - упоительная прохлада буквально ворвалась в каждую пору тела - мы прокатились вниз менее полумили и выехали на живописную лужайку, рассеченную упиравшейся в дом дорожкой.
Несмотря на свои более чем скромные познания в архитектуре, это строение я мог смело охарактеризовать как приличных размеров сруб. В таком сооружении Джесси Джеймс мог смело пережить пару суток в окружении полусотни рейнджеров, сидя на деревянном полу с револьвером в одной руке и бутылкой доброго виски в другой. О том, что мы в третьем тысячелетии, напоминали только тянувшиеся среди деревьев провода.
Перед фасадом были разбиты цветочные клумбы. Слева за дом уходил небольшой огород. Дорожка чуть сворачивала направо, к вытоптанной площадке перед двумя сараями.
Прислонив велосипеды под окнами, мы направились к явно недавно обновленному крыльцу. Фритц обернулся.
- Осторожно, Финли. Ничего не трогай и не следи. Держись сзади.
Финли мрачно кивнул, демонстрируя понимание всей серьезности возложенной на него миссии.
Шедший первым с кольтом в руке Фритц изрядно закрывал мне обзор, однако главное я увидел сразу. В паре ярдов от входа в коридоре на спине лежал мужчина. Прямые, расставленные ноги. Одна рука лежит на груди, вторая - выброшена в сторону. Если бы он стоял, то был бы похож на преподавателя, пишущего что-то на доске. Остановившись на пару секунд, Фритц зашел в двери слева. Я вытащил свой кольт и заглянул в двери, находившиеся почти напротив справа. Кухня. Спрятаться негде. Чисто.
Я вышел в коридор и, не дожидаясь Фритца, двинулся дальше. Прямо была только одна дверь. Открытая, как и предыдущие. Выставив вперед кольт, я резко шагнул и быстро повернулся сначала влево, потом вправо. В комнате никого не было. Если, конечно, не считать мертвую женщину на кровати. В диагнозе можно было не сомневаться - я достаточно навидался в жизни таких картинок. Она лежала чуть на боку поверх сбитого одеяла, свесив с кровати ноги. Огромные глаза широко открыты - то ли от ужаса, то ли в изумлении. Довольно красива для пятидесяти с чем-то. В районе сердца по ночной рубашке расплылось кровавое пятно. Я потрогал бледную руку.
- Что ж это за сволочи такие? - В дверях, хлопая влажными глазами, стоял Финли. Мимо него протиснулся Фритц.
- Огастас и Джоанна Мэйнарды. Счастливы вместе. Осмотрись тут, Джон.
Я кивнул и вышел в коридор.
Мэйнарду было лет шестьдесят пять-семьдесят. Всклокоченные редкие волосы, бывшие некогда русыми. Мятые футболка и хлопчатобумажные брюки. Теплые тапки на босу ногу. Две дырки в районе желудка. Еще одна во лбу. Глаза умиротворенно закрыты. Здравствуй, смерть.
Я заглянул в комнату слева от входа. Что-то вроде кабинета. Стол со старыми журналами, чертежами, карандашами и линейками. Протертый плюшевый диван с мятой подушкой.. Платяной шкаф. Гладильная доска. Стул. И книги. Много книг. На стеллажах, на прибитых полках, в углах на полу, на подоконнике. Ни телевизора. Ни компьютера.
Дверки древнего шкафа не скрипнули, как я ожидал. В правой части на вешалках грустно висели немногочисленные вещи. Два двубортных костюма весьма стильного вида - хотя запах в шкафу и ткань подсказывали, что сшиты они были еще до того, как мода совершила полный виток. Короткое тяжелое пальто дорогой материи - такое же носил в университет мой отец. Несколько рубашек бледных тонов.
В левом отделении были полки с аккуратно разложенными вещами. Футболки, джинсы, пара свитеров, белье, носки. Дешевка из супермаркета.
Я вернулся в большую комнату. Финли стоял так же, как я его оставил. Фритц куда-то вышел. Эта комната была явно женской, хотя даже намека на излишества не было и тут. Большая кровать, шкаф, трюмо с пуфиком. На трюмо - обычные женские туалетные принадлежности в минимальном количестве и три фотографии в рамках, расставленные триптихом. Все сделаны примерно в одно время. На одной - Огастас Мэйнард в, похоже, виденном мной только что костюме на фоне памятника Вашингтону: моложе лет на тридцать, солидный, серьезный, но с, кажется, с трудом сдерживаемой улыбкой. На другом - его жена. Удивительно красивая женщина с потрясающими даже с фотографии глазами. Эти же глаза были центром третьего снимка - чета Мэйнардов сидит, склонив друг к другу головы и взявшись за руки. Такие фотографии делали в пятидесятые годы - я видел их во многих семейных альбомах. Красивая пара. Но смотреть хотелось только в глаза Джоанны Мэйнард.
Большие. Недоуменные. Странного фиолетового оттенка. Они смотрели как будто мимо камеры, мимо меня. В них не было ни женской мудрости, ни кокетства, ни веселья, ни горя. В них не было ничего. Только черные просторы мертвой вселенной. И от них нельзя было отвести взгляд.
- Что думаешь, Джон?
Я вздрогнул. В комнату ввалился Фритц. Я попытался сосредоточится.
- Убиты где-то восемь-десять часов назад. Они спали. Муж, похоже - в другой комнате. Видимо, кто-то стучал. Он открыл сам. И сразу получил две пули. Третья - контрольная в голову. Думаю, он знал, кого впускает.
Фритц удовлетворенно кивнул. Я продолжал.
- Потом убийца прошел в комнату. Жена к тому времени вскочила и получила пулю в сердце. Затем убийца затер чем-то за собой следы - на досках в пыли видны разводы отсюда и до входной двери.
Опять кивок:
- Точно. На клумбе я нашел женскую кофточку, ей явно что-то затирали - одна сторона в грязи. Ночи у нас холодные, влажные. Думаю, на обуви была роса. Что-то еще?
- Да. Это точно не мародеры. Похоже на спланированное убийство. Я бы сказал, что работа киллера. Но... Это же не Нью-Йорк. И не те времена. Плюс ему сначала стреляли в живот, а патроны сейчас в дефиците. К тому же калибр - похоже на 22-й. Киллер с такой игрушкой? Разве что гейша. Кстати. Я тут ночевал неподалеку. И выстрелов не слышал, хотя сплю одним глазом. Явно мелкашка. Хотя все равно странно.
- Ничего странного - стены бревенчатые. Мог и не слышать.
Я согласился.
- Пойду еще осмотрюсь.
- Я с тобой. Финли, пойдем подышим. Воздух тут не здоровый.
Все это время громила стоял, удивленно переводя с одного на другого свои поросячьи глазки.
Мы вышли во двор. Туда, громыхая, как раз заезжала разбитая телега с уже знакомым мне Уэсли.
- Рыжий, тебя только за смертью посылай. Ты бы по бабам с такой скоростью шлялся, - незлобливо крикнул Фритц. - Финли, слушай. Бери Уэсли и аккуратно вынесите их и положите в повозку. Только сначала замотайте во что-то - ну в одеяла там что ли. И найди им по комплекту хорошей одежды. Для похорон. Да, и обувь не забудь.
Я направился к сараям. Фритц там уже побывал - двери были открыты.
В ближнем, меньшем, стоял черный "чероки". Стоял давно. Левая передняя шина подспустила. На капоте - месячный слой пыли. Возле дверцы - велосипед. Больше ничего. Никаких инструментов, канистр, ветоши, покрышек.
Дальше за сараем примостился не заметный с дороги навес. Под ним расположилось весьма странное средство передвижения - велосипед с боковой коляской. Никогда такого не видел.
То, что я увидел во втором сарае, с лихвой объясняло техническую скромность первого. Это было царство металла. Все пространство сарая было заполнено станками, инструментами и металлическими изделиями. Назначение большинства из них мне было мало понятно. Какие-то трости с невозможными набалдашниками в виде грифонов, ангелов и крестов. Причудливой формы фонари с витиеватыми ручками или ножками. Удивительные приспособления, напоминающие древние сельскохозяйственные орудия, которые органично смотрелись бы под стеклом в историческом музее. Возле одной из стен стояли три арбалета разных модификаций. Рядом на верстаке - жмут коротких стрел. В дальнем углу расположился громоздкий агрегат, в котором мне угадался кузнечный горн. И во всем этом нагромождении сотен предметов чувствовался железный порядок, обязательная схема, нарушение которой было для хозяина смерти подобным.
- Да-а, удивительный человек был, - раздался за моей спиной голос Фритца. - Пойдем, еще что покажу.
В окружавших сзади дом и сарай кустах был проход, который вывел нас в торец дома. Там моим глазам открылась удивительная картинка: мощеная камнем дорожка вела к совершенно сказочному диснеевскому пруду, поросшему тростником, и, похоже, незаметному с других точек. На воде будто кистью художника были разбросаны созвездия лилий, между которыми искрилось солнце. На берегу стояла окованная скамейка. Перед ней - пустой мольберт. Мне захотелось протереть глаза.
- Это было место Джоанны, - обвел вокруг руками Фритц.
Только тут я заметил, что дорожка начинается от огромной застекленной веранды, приросшей к задней части дома. Фритц открыл дверь и повел меня туда. Казалось, моим потрясениям не будет конца.
Конечно, в первую очередь меня удивило, что я не заметил веранду раньше: пусть окна в большой комнате были зашторены, но уж дверь то в углу я как просмотрел? Однако терзался досадой я не более секунды.
Мы были в мастерской художника. Мольберты, холсты, краски, кисти - все залито радостным солнечным светом, которому было наплевать на то, что рядом поселилась смерть. Но глаз сразу тянуло к картинам. Они были везде. Сотни. Может быть, тысячи. Большинство стояло на полу, окружив веранду по периметру. За каждой из них пряталось еще, наверное, несколько десятков, аккуратно прикрытых целлофаном. Я с большим трудом переводил взгляд с одной на другую. Потому что каждая засасывала тебя как воронка.
Основной темой был только что виденный мной пруд. Однако менялись цвета, времена года и, главное - ракурсы. У каждой картины был свой центр: птица, лист осоки, жучок на листике куста, сухая травинка на берегу, лист дерева на недостижимой для человека высоте - они были центром мироздания, они смотрели на пруд. И каждый раз перспектива была какой-то неестественной, искривленной, смещенной в одну сторону. Завораживающее впечатление усиливала неравная четкость изображения, которая то впивалась в предмет безжалостной линзой, то отступала, затуманивая все невидимой слезой. При этом не хотели жить в мире и краски, в пределах одного холста то засыпающие в мягких тонах, то неожиданно вспыхивающие ярким светом в отдельных точках. Я бы удивился, увидев такие фотографии, и снял бы шляпу перед мастером цифры и фотошопа. Но картины...