Через три дня, кстати, они уже были лучшими друзьями – и оставались таковыми всю жизнь. Когда в 1986 году Норгей умер, Хиллари рыдал так, как будто потерял сына, брата и отца в одном лице. Впрочем, никакого «как будто». Когда ты идёшь с кем-то на вершину, он действительно тебе – брат, сын и отец. Более того, он – ты сам. Ты знаешь, что если погибнет он – умрёшь и ты. Если он сломает ногу, ты тоже не выберешься. И ты учишься делить с ним всё, что возможно разделить.
Первыми, 26 мая 1953 года, шли Бурдиллон и Эванс. Сложись обстоятельства чуть иначе, возможно, именно их имена сейчас открывали бы все альпинистские справочники. Но они прошли всего четыреста метров, когда у Эванса отказала система подачи кислорода. Бурдиллон понял всё правильно. Они были единым целым, и один не мог двигаться вверх, оставив другого. Поэтому они спустились – в тот же день. На отдых должно было уйти по меньшей мере три дня, и потому шахматный порядок вывел на тропу вторую двойку. Точнее, пятёрку, потому что до штурмового лагеря на высоте 8500 их довели трое шерпов.
Но дальше они шли вдвоём.
Утром один из французов почувствовал себя плохо. Пульс – сто восемь ударов в минуту. Так не годится. Утренний пульс не должен быть больше сотни. Обратное означает, что человек не сумел приспособиться к высоте. Он сумеет дойти до второго лагеря, но оттуда его придётся спускать. Это может разрушить всю экспедицию. Французов было десять, плюс пятнадцать шерпов с ними. Двоих шерпов отправили вниз – конвоировать заболевшего. Джону Келли сказали: будешь на его месте? Буду, сказал он. Тем более место освободилось в палатке с Матильдой. Хотя палатка была трёхместной и с ними был ещё один француз, Келли такой расклад нравился.
Было решено ещё на один день остаться в лагере I. Задержаться – лучше, чем поторопиться. Всё-таки восемьсот метров – немалый рывок, и отдых после него не помешает. Но лишать себя акклиматизации – тоже глупо. Поэтому они поднялись на 6500, а затем спустились на 6000. Очередная ступенька. Матильда шла в сцепке с Келли, а потом весь вечер просидела в его палатке. Они разговаривали о разном, но больше всего Матильду интересовала цель англичанина. Что за фотография? – спрашивала она. Как она выглядела? Почему ты надеешься найти её там, когда уже несколько тысяч человек побывали на вершине и ничего не нашли? У тебя есть козырь в рукаве?
Нет, отвечал Келли, у меня нет никакого козыря. Просто я знаю, что Мэллори не мог не дойти. Он ведь из Мобберли.
А фотография… На фотографии была Рут. Милая, молодая, ей было всего тридцать два, когда погиб её муж, а снимок сделали за несколько лет до этого, в 1920 году.
Её отцом был Хью Теккерей Тёрнер, архитектор по профессии и художник по призванию. Самая известная его работа – часовня в Мемориальном парке Филлипса, что в Годалминге, графство Суррей. Парк был разбит и назван в честь Джека Филлипса, того самого героического телеграфиста, который выстукивал SOS и другие сигналы спасения на разваливающемся после удара об айсберг «Титанике». Помимо часовни, Тёрнер построил ряд жилых коттеджей в Гилфорде.
Рут росла в Годалминге, в Уэстбрук-Хаусе, особняке, спроектированном её отцом. Тёрнеры дружили с блестящими людьми своего времени. В их доме постоянно бывал знаменитый Уильям Моррис, поэт, художник и издатель, а Рут училась в школе, принадлежавшей матери Олдоса Хаксли.
В 1913 году, когда Рут исполнился двадцать один год, она присутствовала на ужине у Артура Клаттона-Брока, великолепного эссеиста и критика, регулярно собиравшего у себя интеллектуальную элиту графства. Там она познакомилась с молодым Мэллори, который по всем данным должен был стать священником, потому что его отец служил Богу, и его дед по материнской линии служил Богу – но Джордж хотел приключений. Он изучал историю в Кембридже и каждый год ходил в горы – сначала со своим другом и наставником Грэмом Ирвингом, а затем и во главе самостоятельно организованных групп. Мэллори дружил с художниками и поэтами, цветом своего поколения, и потому до наших дней дошло множество его портретов. Чрезвычайно фотогеничный, красивый, он постоянно попадал во поле зрения живописцев, и те рисовали его, рисовали неистово – красками, карандашами, углём, чернилами.
После Кембриджа он поступил учителем в школу Чартерхаус в Годалминге, одну из престижнейших школ Англии, а тремя годами позже увидел Рут. Он влюбился в неё с первого взгляда – в её глаза, волосы, улыбку. У неё было такое простое, такое милое лицо, такой светлый и кроткий взгляд, что Мэллори весь вечер у Клаттона-Брока смотрел только на неё.
Годом позже Хью Тёрнер пригласил блестящего молодого человека, которого прочил в мужья одной из своих дочерей, на совместные каникулы в Венето. Там, в Италии, в городке Азоло, Мэллори понял, что не может жить без Рут, и признался ей в любви. Она ответила взаимностью.
Он пишет ей: «О, как прекрасен был тот день среди цветов в Азоло!» Он пишет ей: «Как удивительно, что ты тоже любишь меня и даришь мне радость, о которой я не смел и мечтать». Он пишет ей: «Мои руки соскучились по тебе, мне так хочется нежно прижать тебя к своей груди».
Они переписывались, посылая друг другу по письму в день, они осыпали друг друга признаниями, они ездили друг к другу, и обе семьи были всецело за столь красивый и гармоничный брак. 29 июля 1914 года Рут Тёрнер и Джордж Герберт Ли Мэллори стали мужем и женой.
А потом наступила война.
Какое отношение имеет роман между Рут и Джорджем к горе, к восхождению, к фотографии? Хорошо, пусть он собирался оставить этот снимок на вершине, но стоит ли так подробно останавливаться на личности Рут? Не достаточно ли краткого описания её внешности и утверждения о том, что он её безумно любил?
Нет, отвечу я, недостаточно. Точно такой же ответ дал Джон Келли Матильде, когда она спросила его, неужели подобные знания хоть как-то помогут отыскать фотографию Рут. Конечно, помогут, ответил Келли. Без них поиск фотографии теряет всякий смысл.
Идиллическая история любви великого альпиниста и прекрасной девушки характеризует его как несгибаемого человека. Если бы он был одинок, хладнокровен, жесток, он бы скорее имел право рисковать жизнью, пытаясь одолеть невозможные вершины. Но он любил и был любим, и все свои восхождения он посвящал жене. Она никогда не просила его остановиться, никогда не заставляла остаться внизу. Она знала, что он любит её больше жизни. И что самое страшное, она знала: горы он любит ещё сильнее.
В год свадьбы грянула Великая война. Друзья Джорджа – Роберт Грейвс (да-да, тот самый знаменитый писатель, автор романа «Я, Клавдий») и Руперт Брук добровольцами ушли на фронт. Годом позже Брук заработал заражение крови и умер. Это стало переломным моментом в судьбе Мэллори – он тоже ушёл на войну. Рут рыдала и не хотела его отпускать, но Мэллори хотел защищать свою страну, и ничто не могло его остановить. И ещё – видимо, именно это послужило основным стимулом – Джорджу опостылела мирная, спокойная семейная жизнь. Он хотел приключений. К тому моменту у пары уже родилась дочь. Мэллори отнёсся к рождению малышки спокойно. Он хотел сына.
Она писала ему письма на фронт – нежные, полные любви, спокойствия и ожидания. Он отвечал, что каждое её письмо – как луч света, развевающий тьму перед его глазами. В своих письмах он обрисовывал картины артобстрелов, причём в спокойных выражениях, точно прожил под огнём всю сознательную жизнь. «Это было шумновато, – писал Мэллори. – Полевые батареи опять били над самыми нашими головами, и наиболее неприятным был шестидесятифунтовый снаряд, погасивший мою лампу ударной волной…»
Сама Рут некоторое время работала в тылу, готовя медикаменты для раненых, но когда вокруг появились, собственно, раненые, спасовала, опасаясь заразиться какой-либо инфекцией и передать её малышке Клэр.
Он приезжал на побывки, и в сентябре 1917-го у них родилась вторая дочь – Берри. Потом Мэллори ранило, он вернулся в Англию, некоторое время лежал в госпитале, затем работал в тылу, затем снова уехал на фронт. Из Франции он вернулся после войны, в 1919-м, снова начал преподавать и готовить свою альпинистскую группу к новым походам. До войны их было шестьдесят человек, после войны осталось двадцать шесть. Двадцать три альпиниста погибло, ещё одиннадцать получили травмы, исключающие восхождения.
Ещё годом позже, наконец, родился сын, которого назвали Джоном. Они были счастливы. Но Джордж Мэллори не мог находиться внизу. Его беспрерывно манили горы.
Рут была сердцем его приключений. Она знала это – и страдала. Она не могла без него, он не мог без неё, и в её честь он совершал подвиги, которых она не хотела.
На той самой фотографии она сидит к фотографу левым боком, даже чуть спиной, и оборачивается, чтобы смотреть в камеру. У неё крупные, но нежные черты лица: глаза, нос, щёки. Её густые вьющиеся волосы убраны в аккуратную причёску. Джордж всегда носил с собой этот снимок. Когда ему становилось плохо, он доставал его и смотрел в глаза своей любимой женщине. То, что он собирался оставить фотографию на вершине, говорит о многом.
Это ещё один аргумент в пользу того, что он всё-таки дошёл. Оставив снимок там, он бросил свою удачу. Без фотографии Рут он не мог вернуться с горы живым.
И он не вернулся.
Глава 3. Ирвин
На третий день французы поднялись в лагерь II, сначала взобравшись на высоту 6700 метров, затем вернувшись на 6300. Семеро не знали английского языка, поэтому Келли общался только с Матильдой и руководителем экспедиции, Жаном. Жан был достаточно дружелюбен, но всё-таки с большим удовольствием проводил время в кругу соотечественников. Шерпы тарахтели на своём языке. Келли чувствовал себя слегка не в своей тарелке, но продолжал идти.
Погода немного ухудшилась, подниматься мешал сильный ветер. На самочувствие никто не жаловался, но уже во втором лагере один из французских шерпов, Анг, почувствовал себя плохо, и его отправили вниз вместе с другим шерпом. Экспедиция сократилась до двадцати четырёх человек.
Мне сложно понять, как шерпы воспринимают восхождение. Для европейца это подвиг, а для шерпов – обыденная работа: донести груз, показать дорогу. Белый альпинист платит безумные деньги и поднимается, чтобы побывать на вершине. Шерпу вершина безразлична. Он может донести груз до штурмового лагеря на 7900 и отправиться вниз. Он выполнил свою работу, миссия окончена. Поэтому когда шерпу плохо, он говорит об этом и спускается. Геройству тут места нет.
То ли дело европеец или американец. Он будет ползти наверх даже со снежной слепотой и отёком лёгких. Его охватит горная эйфория, и он не сможет побороть её сам. Помогите ему.
Альпинистка Лене Гаммельгард, одна из участниц знаменитой трагедии 1996 года (впрочем, оставшаяся в живых), в том самом походе категорически настаивала на том, чтобы идти без кислорода. Она смотрела на руководителя группы Анатолия Букреева, – а он не пользовался баллонами из принципа. Но она не понимала, что Букреев имеет больший опыт, он физически выносливее, сильнее. И он мужчина. Ей обязательно нужно было испытать себя. А руководитель экспедиции Скотт Фишер не мог отказать клиентам. Болен? Ничего, мы тебя дотащим. Слаб? Без проблем, мы тебя поддержим.
Это распространённая ошибка. Они думают: завтра пройдёт. Или: приму таблетку, и всё будет хорошо. Или: ничего, другие же смогли.
Другие – смогли. А ты не сможешь, дружок. Ты останешься там. Тебя ждёт гипотермия. Тебя ждёт гипоксия. Тебя ждёт смерть.
Пару лет назад один сумасшедший турок хотел затащить на вершину велосипед. Он добрался на нём до базового лагеря, и это показалось ему достаточно лёгкой задачей. А что, лёгкий, думал он, всего-то пятнадцать килограммов. Только на высоте они превращаются в семьдесят.
Впрочем, для Айдина Ирмака это был всего лишь крошечный островок в море безумия. Много лет назад он эмигрировал в США, занимался мелким бизнесом, разорился, развёлся с женой и стал бомжом. В прямом смысле – четыре месяца он жил в картонной коробке под мостом Куинсборо. А потом нашёл себе занятие – он подбирал на улицах брошенные велосипеды, чинил их и продавал через Craigslist, сайт электронных объявлений. Однажды он нашёл этот байк – и уже не смог с ним расстаться.
Потом он работал как вол, сделал несколько хороших дизайнерских проектов, поднялся обратно в нормальную жизнь и накопил двадцать тысяч долларов. А потом он повторил мой путь. Прилетел на самолёте в Амстердам, сел на велосипед и поехал на нём в Тибет – через Россию и Китай, заодно сделав пару крюков и побывав в Малайзии, Индонезии, Лаосе. Когда он добрался до горы, денег на пермит4 уже не было – и он одолжил у друга ещё тридцать пять тысяч долларов. В пермите ему отказали.
Он ворвался в офис бюрократа, заведующего выдачей пермитов, и сказал, что совершит самосожжение, если ему не разрешат подняться на гору. Чёрт его знает, как, но он одержал победу.
Велосипед он в итоге оставил в лагере. То есть попытался пойти с ним и понял, что не доберётся даже до лагеря I. И пошёл без велосипеда. А ещё без альпинистской подготовки, без шерпов и почти без кислорода, потому что его кислородная маска сломалась. Как ни странно, он добрался до вершины. Ему уже было так плохо, что сил доставать фотоаппарат не оставалось. Он почти сразу начал спуск, но хватило его ненадолго. Ко всему прочему, он умудрился потерять очки.
Собственно, на моей памяти всего дважды альпинистов спасали из «зоны смерти». Линкольна Холла в 2006-м и этого сумасшедшего турка в 2012-м. Но если за Холлом вышла целая экспедиция, то Айдина Ирмака вниз дотянул парень-одиночка, израильтянин Надав Бен-Йегуда. Он прервал собственное восхождение, чтобы рискнуть, и тащил на себе полутруп в течение девяти часов, хотя до того перекинулся с ним всего парой слов в базовом лагере. Вероятность того, что выживут оба, равнялась от силы одной тысячной процента. Они попали в эту тысячную.
Поэтому – я повторяюсь – если вы чувствуете себя плохо, не нужно геройствовать.
Хотя, нет. Есть один-единственный случай, когда геройство позволительно и даже более того – необходимо. Это случай, когда вершина для вас значительно дороже жизни.
Как ты собираешься её искать? – спросила Матильда. Джон Келли сделал странный жест – то ли пожал плечами, мол, не знаю, то ли показал, что до поры до времени не хочет раскрывать карты. Там же наст, сказала Матильда. И если до тебя её никто не нашёл, значит, она где-то далеко под настом. Да и неизвестно, что с ней. Если она бумажная, то, скорее всего, сгнила, несмотря на холод и низкий уровень кислорода.
Келли покачал головой. Она в рамке за стеклом, сказал он. Мэллори нёс её именно так. Он хотел прикрепить к ней палку и воткнуть её в снег. Так, скорее всего, он и сделал, но потом ветер завалил снимок, его покрывало снегом – слоем за слоем – и потому к тому моменту, как наверх поднялся Хиллари, фото было уже не найти. Да Хиллари и не искал, скорее всего. Или искал?
А если его просто сдуло? Если он уже сто лет как покоится в какой-нибудь трещине? Что ты тогда будешь делать?
Не покоится, покачал головой Джон Келли. Он там, наверху. Других вариантов нет.
Вернёмся в 1953 год. Хиллари, Джордж Лоу, Альфред Грегори и два шерпа – Анг Ниима и Тенцинг Норгей – поднимаются наверх, в штурмовой лагерь. Те, кто не собирается идти дальше, продвигаются во главе цепи, вырубая ступени и подготавливая верёвки. Идущие позади экономят силы. Они устанавливают палатку на высоте 8500 метров. Им везёт, погода отличная. После установки Лоу, Грегори и Ниима спускаются обратно, остаются Хиллари и Норгей.
Лоу очень хотел стать первым на горе. Но он знал, что это работа для одного. И он отдал эту честь своему другу.
Хиллари и Норгей устраиваются на ночлег. Хиллари снимает ботинки – он представитель цивилизованного мира, он не может спать в обуви. Ботинки он заворачивает в одеяло и кладёт под голову в качестве подушки. Норгей спит в обуви. Наутро оказывается, что ботинки надеть невозможно – они превратились в два куска льда. Альпинисты растапливают примус и отогревают их в течение двух последующих часов.