«Теперь он стоит спиной ко мне, — подумала я, — он отвлекся. Если ступать осторожно, можно незаметно улизнуть».
Я прошла по краю газона, чтобы не шуршать гравием на дорожке. По-видимому, все еще увлеченно рассматривая бабочку, он стоял среди цветов ярдах в двух от того места, где нужно было пройти мне.
«Все получится, бояться нечего», — подбадривала себя я.
Но, переступая через его длинную тень, я засмотрелась на его спину и линию ягодиц, носок моей ноги зацепил камушки на земле, и мистер Рочестер, не поворачиваясь, произнес:
— Джен, подойдите. Взгляните-ка на этого приятеля.
Я же шла почти бесшумно, как он понял, что это я? У его тени есть глаза? Или он с самого начала заметил меня в моем укрытии?
Залившись краской, я подошла к нему.
— Видите, какие крылышки? — сказал он. — Она напоминает мне насекомых, которых я видел в Вест-Индии. В Англии не часто увидишь таких крупных подвижных мотыльков. Ну вот. Прощай.
Бабочка улетела. Я тоже стала робко отступать, но мистер Рочестер пошел за мною и, когда мы приблизились к калитке, сказал:
— Вернемся. В такой дивный вечер просто грех сидеть в доме. Разве можно ложиться спать, когда закат солнца вот так встречается с восходом луны?
Один из моих недостатков заключается в том, что мой язык, обычно довольно бойкий и острый, иногда отказывает мне в самую неподходящую минуту, например когда нужно срочно придумать благовидный предлог для того, чтобы не угодить в нежелательное для себя положение. Так случилось и на этот раз: у меня не нашлось повода покинуть его.
Я последовала за ним на ватных ногах, лихорадочно пытаясь придумать выход из этого затруднения, но он казался таким сдержанным, таким серьезным, что мне стало стыдно за свои страхи. Если во всем этом и было что-то дурное, то заключалось оно внутри меня. Его помыслы были спокойны и чисты.
— Джен, — промолвил он, когда мы вышли на лавровую аллею и не спеша побрели в сторону покосившегося забора за каштаном. — Летом Тернфилд превращается в чудесное место, вы не находите?
— Да, сэр.
— Вы, верно, уже привязались к этому дому.
— О да.
— И, хотя я ума не приложу, как это получилось, вы, кажется, привязались к этому несносному существу, к маленькой Адели. И даже к такой простодушной даме, как миссис Фэрфакс?
— Да, сэр. Я по-своему люблю их обеих.
— Расставание с ними огорчает вас?
— Да.
— Жаль! — Он вздохнул и, немного помолчав, продолжил: — Жизнь так устроена. Как только ты обживаешься в приятном месте, где можно наслаждаться покоем себе в удовольствие, — раздается глас, призывающий тебя встать и продолжить путь, потому что час передышки миновал.
— Мне пора продолжить путь, сэр? Я должна покинуть Тернфилд?
— Думаю, что да, Джен. Простите, но да.
Это был удар, но я не позволила ему сразить себя, хотя и почувствовала в груди пронзительную боль. Я напомнила себе, что все эти дни, пребывая под одной крышей с мистером Рочестером, я готовила себя к этой минуте, и все же, когда она настала, почва начала уходить у меня из-под ног.
— Что ж, сэр, когда мне будет отдан приказ покинуть этот дом, я буду готова.
— Приказ уже отдан. Это нужно сделать сегодня.
— Так, значит, вы все-таки женитесь, сэр?
— Совершенно верно. Вы необыкновенно проницательны и попали в самую что ни на есть точку.
— И скоро, сэр?
— Очень скоро. Вы помните, как в первый раз услышали от меня или от какого-нибудь сплетника о моем намерении сунуть свою старую холостяцкую шею в петлю, то есть перейти в священное состояние супружества? Прижать к груди мисс Ингрэм, короче говоря (хотя, чтобы обхватить ее, нужны длинные руки, но это не беда, потому что, чем больше такой предмет, как моя прекрасная Бланш, тем лучше).
Так вот, как я говорил… Послушайте, Джен! Вы ведь отворачиваетесь не для того, чтобы найти еще одну бабочку, верно? Это всего лишь божья коровка, летящая из дому…
Хочу напомнить: вы первая заговорили о том, что, если я женюсь на мисс Ингрэм, вам и малышке Адели будет лучше тотчас уехать. Я воспринял это как камень в огород моей возлюбленной. Но, поверьте, когда мы с вами расстанемся, Джен, я попытаюсь забыть свою обиду. Я буду помнить только вашу мудрость, которая, собственно, и подтолкнула меня к принятию этого решения. Адель должна пойти в школу, а вы, мисс Эйр, должны устроиться на новом месте.
— Да, сэр. Я немедленно дам объявление. Тем временем, я полагаю… — Я хотела сказать: «Я полагаю, что могу остаться здесь, пока не найду другого пристанища», но остановилась, испугавшись такого длинного предложения, потому что мой голос меня совсем не слушался.
— Я надеюсь стать новобрачным через две недели, — продолжил мистер Рочестер. — Пока же я сам займусь поиском работы и убежища для вас.
— Благодарю вас, сэр. Извините, что…
— О, не извиняйтесь! Я убежден, что, когда работница выполняет свои обязанности так добросовестно, как вы, она имеет право ожидать от хозяина посильной помощи. Более того, я уже узнал от своей будущей тещи об одном месте, которое, думаю, подойдет вам. Речь идет о воспитании пяти дочерей миссис Дионисиус О’Голл из Биттерн-Лоджа. Это в Конноте, Ирландия. Думаю, вам понравится Ирландия. Говорят, там славный народ.
— Это очень далеко, сэр.
— Ну и что? Девушка такого склада, как вы, наверняка выдержит путешествие на такое расстояние.
— Дело не в путешествии, сэр, дело в расстоянии. А море — это такая преграда…
— Преграда между чем, Джен?
— Между Англией, между Тернфилдом и…
— И?
— И вами, сэр.
Это вырвалось у меня почти непроизвольно, и так же помимо воли из глаз хлынули слезы. Но заплакала я не для того, чтобы быть услышанной. Я не всхлипывала. Мысль о миссис О’Голл из Биттерн-Лоджа и ее дочерях наполнила холодом мое сердце, и еще холоднее мне стало от мысли о соленой воде и белой пене, которым суждено было хлынуть между мною и моим хозяином, рядом с которым я шла сейчас по дорожке сада. Но еще более жгучим морозом пробрало меня, когда я подумала о куда более широкой пропасти — богатстве, сословных обычаях и общепринятых взглядах, пропасти, которая пролегла между мною и всем тем, что я полюбила, не могла не полюбить.
— Это очень далеко, — снова сказала я.
— Это правда, и, когда вы окажетесь в Биттерн-Лодже, мы больше не увидимся, Джен. Это я знаю наверняка. Я не езжу в Ирландию, потому что не люблю эту страну. Но мы были добрыми друзьями, разве нет, Джен?
— Да, сэр.
— А когда друзьям предстоит скорая разлука, оставшееся время они стараются провести вместе. Пойдемте! Поговорим спокойно о путешествии и расставании, хоть полчаса, пока звезды начинают свою сиятельную жизнь на небе. Вот каштан. Вот скамья у его корней. Отдохнем на ней сегодня вечером, ведь впредь нам никогда уже не сидеть рядом.
Мы присели.
— До Ирландии путь неблизкий, Джен, и мне жаль, что приходится отправлять своего маленького друга в такое утомительное путешествие, но, если другого выхода нет, что же делать? Как вы думаете, Джен, что-нибудь роднит наши души?
На этот раз я не отважилась отвечать.
— Понимаете, — продолжил он, — у меня иногда возникает странное ощущение, особенно когда вы рядом, вот как сейчас. Такое ощущение, будто какая-то струна у меня слева под ребрами накрепко и неразрывно связана с такой же струной в соответствующей части вашего маленького тела. И если нас разделит бурное море и еще миль двести суши, боюсь, эта связующая нас нить оборвется. У меня возникло довольно неприятное предчувствие, что, когда это произойдет, мое сердце обольется кровью. Вы-то меня забудете…
— Никогда, сэр.
Сказать что-то еще я не смогла.
— Джен, вы слышите, как в лесу поет соловей? Послушайте.
Я судорожно всхлипнула, потому что уже не могла сдерживаться. Я была вынуждена подчиняться, но при этом меня переполняла острейшая душевная мука. Когда я смогла говорить, из меня полились горячие слова о том, что лучше было бы мне никогда не родиться или не приезжать в Тернфилд.
— Потому что вам жаль его покидать?
Мною овладевало сильнейшее волнение, разбуженное печалью и любовью. Оно рвалось наружу, заявляло о своем праве господствовать, жить, расти и говорить.
— Мне грустно покидать Тернфилд. Я люблю это место. Люблю, потому что жила здесь восхитительной, полной жизнью. По крайней мере временами. Здесь меня не унижали. Не запугивали. Меня не заставляли прозябать среди никчемных людишек, не исключали из жизни, в которой есть яркое, живое, высокое. Я разговаривала на равных с тем, кто мне интересен, с кем разговаривать мне доставляет удовольствие… С человеком, наделенным живым, беспокойным и широким умом. Я узнала вас, мистер Рочестер, я жаждала вашего общества телом и душой, и теперь сама мысль о том, что я должна быть оторвана от вас на веки вечные, наполняет меня ужасом и мукой. Я вижу, мне нужно ехать, но это все равно что видеть свою смерть и понимать, что это необходимость.
— В чем же вы увидели эту необходимость?
— В чем?! Вы сами явили ее мне, сэр.
— В какой форме?
— В форме мисс Ингрэм. Прекрасной, благородной женщины. Вашей невесты.
— Моей невесты?! Какой еще невесты? У меня нет невесты!
— Но будет.
— Да, будет. Будет!
— И, значит, мне придется уйти. Вы сами это сказали.
— Нет. Вы должны остаться!
— Говорю же вам, я уеду! — горячо возразила я. — Вы думаете, я могу остаться и ждать того момента, когда вы перестанете меня замечать? Вы считаете меня машиной? Холодной машиной без чувств? Думаете, у меня из рук можно вырвать краюху хлеба, вылить из моей чашки последнюю каплю живительной влаги? Думаете, если я не богата и не знатна, если не красива и не вышла ростом, у меня нет души, нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня такая же душа, как и у вас, и мое сердце не меньше вашего. А если бы Бог одарил меня красотой и богатством, я сделала бы так, чтобы расставаться со мной вам было бы так же тяжело, как мне сейчас тяжело расставаться с вами. Вы отдали предпочтение мисс Ингрэм, потому что она может подарить вам приятные плотские удовольствия, но все это время я была готова и хотела отдать вам всю себя. Если бы вы только захотели принять этот дар…
— Вы говорите правду, Джен?
— Конечно, я говорю правду. Но это неважно. Сейчас я говорю с вами не потому, что так велят обычай, условности, и даже не по зову бренной плоти. Это мой дух обращается к вашему духу. Как будто мы оба сошли в могилу и предстали перед Творцом, равные в своей сущности!
— В своей сущности, — повторил он. — Да… — Он заключил меня в объятия, прижимая к груди, прижимаясь губами к моим устам. — Да, Джен!
— Да, сэр, — подхватила я. — И в то же время нет. Потому что вы — женатый мужчина или все равно что женатый — на той, к которой у вас не лежит сердце, которую, я уверена, вы не любите по-настоящему, потому что я видела и слышала, как вы насмехались над нею. Я бы презирала такой союз. Вот почему я лучше вас. Поэтому отпустите меня.
Я сердито оттолкнула его.
— Куда, Джен? В Ирландию?
— Да, в Ирландию. Я высказала все, что у меня на уме, и теперь могу ехать куда угодно.
— Джен, успокойтесь. Не вырывайтесь, как дикая птица, в отчаянии ломающая собственные перья.
— Я не птица, и меня не удержат силки. Я свободный человек с независимой волей, и сейчас я желаю покинуть вас.
Со второй попытки я вырвалась из его рук и встала перед ним выпрямившись.
— Ваша воля решит вашу судьбу, — сказал он. — Я предлагаю вам руку, сердце и все, чем владею.
— Это фарс. Я сейчас рассмеюсь!
— Я прошу вас пройти по жизни бок о бок со мной, стать моей половиной и лучшим из земных спутников.
— Вы уже выбрали себе спутницу, так что придерживайтесь своего выбора.
— Джен, помолчите минуту. Вы слишком возбуждены. Я тоже помолчу.
Порыв ветра прокатился по лавровой аллее, прошуршал в ветвях каштана, после чего пение соловья осталось единственным голосом этого позднего часа. Услышав его, я снова заплакала. Мистер Рочестер сидел молча и смотрел на меня ласковыми и серьезными глазами. Прошло какое-то время, прежде чем он заговорил снова:
— Встаньте на мою сторону, Джен. Давайте объяснимся и поймем друг друга.
— Я уже никогда не встану на вашу сторону. Я была вырвана с корнем и не могу вернуться.
— Но, Джен, я прошу вас стать моей женой. Только на вас я хочу жениться.
Я молчала. Мне казалось, что он надо мной смеется.
— Ну же, Джен. Подойдите ближе.
— Между нами стоит ваша невеста.
Он встал и одним шагом подошел ко мне.
— Моя невеста здесь, — сказал он, снова привлекая меня к себе. — Потому что здесь равное мне существо, мое подобие. Джен, вы выйдете за меня?
Снова я не ответила и снова вырвалась из его рук, потому что все еще не верила ему.
— Вы сомневаетесь во мне, Джен?
— Полностью.
— Вы не верите мне?
— Ни на секунду.
— Так вы считаете меня лгуном? — негодующим тоном вскричал он. — Маленький скептик! Но я вам докажу. Люблю ли я Ингрэм? Нет. И вы знаете это. Любит ли она меня? Нет. Это проверено. Я распустил слух, мол, мое состояние втрое меньше того, о котором говорят люди, и стал ждать, чем это обернется. И она сама, и ее мать тут же сделались холодны как лед. И тогда я понял, что не должен, не смогу жениться на мисс Ингрэм. Странное вы, неземное существо! Я люблю вас, как любил бы часть самого себя. Вас, бедную, не знатную, не удавшуюся ростом и не красавицу, я молю стать моей женой!
— Меня? — с замиранием сердца промолвила я.
— Вас, Джен. Вы должны стать моей. Вся, без остатка. Вы будете моей? Скажите да, скорее!
— Мистер Рочестер, позвольте мне взглянуть на ваше лицо. Повернитесь к луне.
— Зачем?
— Я хочу прочесть, что написано у вас на лице. Повернитесь!
— Извольте. Но вряд ли мое лицо скажет вам больше скомканной, исчерканной страницы. Читайте. Только поторопитесь, я страдаю.
Лицо его показалось мне очень взволнованным, к тому же оно подергивалось, щеки раскраснелись, в глазах горел странный огонь.
— О, Джен, вы же мучаете меня! — воскликнул он. — Скажите: «Эдвард…» Назовите мое имя. Скажите: «Эдвард, я выйду за вас».
— Вы говорите искренне? Вы действительно меня любите? На самом деле хотите, чтобы я стала вашей женой?
— Да. И если вас удовлетворит клятва, я клянусь.
Сердце радостно запрыгало у меня в груди.
— Тогда, сэр, я выйду за вас.
— Эдвард, женушка моя, называй меня Эдвардом.
— Дорогой Эдвард!
— Иди ко мне. Иди же, — промолвил он и, когда я пала в его объятия, а его щека прижалась к моей, прошептал в самое ухо: — Сделай меня счастливым, и я сделаю счастливой тебя.
А потом он поцеловал меня с такой страстью, какой я никогда не встречала в людях. И так же, как в ту ночь, когда в его комнате случился пожар, мое тело отдалось ему. Я схватила его волосы и прижалась к его рту губами так крепко, как будто от этого зависела вся моя жизнь.
— О Джен, — выдохнул он. — Я хочу тебя. О Джен, любовь моя.
Я почувствовала, как его рука скользнула под мою шаль, нащупала грудь, которая невероятно возбудилась от этого прикосновения. Его горячее дыхание на влажной щеке… Он поцеловал меня еще более страстно.
— Ты правда отдаешь себя мне? Правда?
— Да, да, — без голоса, одним дыханием промолвила я, когда он стал целовать меня в шею. — Теперь, когда мы помолвлены, я отдам вам себя всю, без остатка.
— Мы скоро поженимся, ведь это о нашей с тобой свадьбе я договаривался в церкви, молясь о том, чтобы ты раскрыла мне свое сердце.
— О сэр, — пробормотала я, плача и смеясь одновременно.
— Но к кому мне обращаться, чтобы просить твоей руки?
— Ни к кому, сэр, у меня нет таких родственников, которые стали бы вмешиваться.
— Вот и отлично! — воскликнул он.
Если бы я любила его меньше, его ликующий голос и вид показались бы мне дикими. Усевшись на скамью, он расположил меня так, что я оказалась на нем верхом. Я как будто взлетела и поплыла по воздуху, обрела новые силы, из ада расставания вознеслась в рай соединения и молилась только о том, чтобы мне было даровано блаженство испить из столь изобильного источника.