Я снова отошла от него, слишком хорошо понимая, что вокруг ходят слуги, которые в любую секунду могут застать нас. Я взяла себя в руки, но почувствовала, что к щекам подступила краска.
— Сообщите миссис Фэрфакс о своих намерениях, сэр. Вчера вечером она видела нас в холле и была оскорблена в лучших чувствах. Пожалуйста, объясните ей все до того, как я с ней снова увижусь. Мне горько от мысли, что такая почтенная женщина судит обо мне превратно.
— Ступай в свою комнату и надень шляпку, — ответил мистер Рочестер. — Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Милкот. А пока ты будешь готовиться, я займусь просвещением старушки. Она, вероятно, подумала, что ты, Джен, пожертвовав всем, бросилась в омут любви?
— Мне кажется, она решила, что я забыла свое место. И ваше.
— Место… Твое место у меня в сердце.
Я пошла в свою комнату, оделась и, когда услышала, как мистер Рочестер вышел из комнаты миссис Фэрфакс, поспешила вниз. Старушка, очевидно, была занята поглощением ежеутренней порции Священного Писания (перед ней лежала раскрытая Библия, на Библии — очки), когда ее занятию помешал мистер Рочестер со своими объяснениями.
Увидев меня, она встала, сделала попытку улыбнуться и выдавила из себя несколько слов поздравления, но улыбка быстро увяла, а предложение осталось недосказанным. Она надела очки, закрыла Библию и отодвинула стул.
— Я до того поражена, — начала она, — что не нахожу слов, мисс Эйр. Скажите, мистер Рочестер действительно сделал вам предложение? Не смейтесь, но мне показалось, что пять минут назад он заходил сюда и сказал, что через две недели вы станете его женой.
— Мне он сказал то же самое, — ответила я.
— Вот как! И вы верите ему? Вы приняли предложение?
— Да.
Она воззрилась на меня в недоумении.
— Вот уж не подумала бы. Он такой гордый. Все Рочестеры были гордыми и любили деньги. По крайней мере отец его, тот точно любил. Да и его все считают осмотрительным. Он что, правда хочет жениться на вас?
— Так он говорит.
Экономка внимательно осмотрела меня с ног до головы, и по ее глазам я поняла, что во мне она не увидела ничего такого, что могло бы разрешить эту загадку.
— Хм, — недоверчиво произнесла она. — Впрочем, если вы говорите, значит, так оно и есть. В таких случаях обычно желательно равенство положений и состояний. К тому же между вами двадцать лет разницы. Он вам в отцы годится.
— Что вы, миссис Фэрфакс! — воскликнула я. — Он совсем не похож на моего отца. Никто, увидев нас рядом, и не подумает такого. Мистер Рочестер выглядит молодо и в душе так же юн, как иные мужчины в двадцать пять.
— А он желает жениться на вас по любви? — спросила она.
Я была до того уязвлена холодностью ее тона и скептическим отношением, что у меня на глаза навернулись слезы.
— Простите, что огорчила вас, но вы столь юны и столь мало знаете о мужчинах, что я хотела предостеречь вас. Есть старая пословица: «Не все то золото, что блестит», и я боюсь, что в этом случае обнаружится нечто отличное от того, чего и вам, и мне хотелось бы.
— Почему?! Я что, чудовище?! — вскричала я. — Неужели мистер Рочестер не может искренне полюбить меня?
— Может. Вы славная девушка, и за последнее время, мне кажется, стали еще лучше. Похоже, он очень привязался к вам. Я давно заметила, что он вас балует. Иногда мне становилось не по себе из-за того, что он так явно оказывает вам предпочтение, мне, бывало, хотелось поговорить с вами об этом, но даже мысль о том, что может произойти что-то плохое, была мне неприятна. Я знала, что подобные предположения поразят, возможно, обидят вас, а вы были столь благоразумны, столь сдержанны и осмотрительны, что, как мне казалось, сами могли за себя постоять. Знали бы вы, чего я натерпелась, когда вчера вечером обыскала весь дом вдоль и поперек и не нашла ни вас, ни хозяина, а потом в полночь увидела, как вы с ним возвращаетесь…
— Забудьте об этом, — нетерпеливо оборвала ее я. — Все закончилось хорошо, вот и славно.
— Надеюсь, все закончится хорошо, — сказала она, — но, поверьте, лишняя осторожность не повредит. Постарайтесь пока держать мистера Рочестера на некотором расстоянии. Не доверяйте ни ему, ни себе. Джентльмены его положения обычно не женятся на гувернантках.
Я уже начала по-настоящему сердиться, но, к счастью, в комнату вбежала Адель.
— Можно и мне с вами в Милкот? Пожалуйста! — заныла она с порога. — Мистер Рочестер мне не разрешает, говорит — в новой карете мало места. Пожалуйста, мадемуазель, попросите его, чтобы разрешил.
— Хорошо, Адель. — Я поспешила выйти вместе с нею из комнаты, подальше от мрачной надсмотрщицы.
Карета была готова. Хозяин в ожидании расхаживал взад-вперед по двору. За ним преданно семенил Лоцман.
— Мы ведь можем взять с собой Адель, не правда ли, сэр?
— Я ей уже сказал — нет. Я не повезу ребенка. Только вас.
— Пожалуйста, мистер Рочестер, разрешите. Так будет лучше.
— А почему вы просите об этом? — поинтересовался он. — Насупились. Вы в самом деле хотите, чтобы девочка ехала с нами? Вам будет не по себе, если она останется?
— Я бы предпочла, чтобы она поехала, сэр, — ответила я, не желая открывать ему, что истинной причиной моего плохого настроения является недоброе предостережение миссис Фэрфакс.
— Тогда беги за шляпкой, только мигом, туда и обратно! — крикнул он Адели. Той не нужно было повторять второй раз, она со всех ног бросилась в дом. А потом мистер Рочестер повернулся ко мне и с театральной любезностью произнес: — Карета подана, моя Боудикка.
Час, проведенный в Милкоте, оказался для меня несколько утомительным. Мистер Рочестер заставил меня зайти в какой-то магазин шелковых товаров и велел выбрать полдюжины платьев. Мне это занятие очень не нравилось. Я умоляла мистера Рочестера отложить это на потом, но он был непоколебим. После долгих уговоров вполголоса мне удалось сократить количество платьев до двух, но он настоял, что выберет их сам. Я с тревогой наблюдала за тем, как его взгляд блуждает по полкам с яркими тканями. Остановился он на роскошном шелке изумительного аметистового цвета и на великолепном розовом атласе. Последовала новая серия негромких переговоров. Я сказала ему, что с таким же успехом он мог бы сразу купить мне золотое платье и серебряную шляпку — ни за что на свете я не надену на себя такое. С огромным трудом мне удалось побороть его твердокаменное упрямство и убедить его изменить решение в пользу более сдержанного черного атласа и жемчужно-серого шелка.
— Пока сойдет, — сказал он, но я-то знала, что он все еще представляет меня разодетой, как королева. — А в Париже я куплю тебе самое лучшее шелковое белье. Когда мы поженимся, тебе придется одеваться так, как скажу я.
Я как раз собиралась возразить, сказать, что буду и дальше одеваться так, как хочется мне, но вдруг мистер Рочестер схватил меня за запястье. Когда мягкая кожа его перчатки крепко сомкнулась на моей руке, мне пришлось поднять на него глаза. У меня засосало под ложечкой, когда я встретила его темный взгляд и поняла, насколько это для него серьезно. Признаюсь, по спине у меня пробежал неприятный холодок, и поэтому я ничего не стала говорить, а лишь кротко улыбнулась.
Я была рада, когда сумела вывести его из магазина шелковых товаров и позже из ювелирной лавки. Чем больше он покупал для меня всякой всячины, тем сильнее горели мои щеки.
— Пожалуйста, не нужно со мной так обращаться, — сказала я, когда мы возвращались в Тернфилд. — Если не перестанете, я вообще до конца своих дней буду носить только свои старые ловудские платья. А под венец пойду в этом клетчатом лиловом. Я лишь хочу, чтобы все было спокойно, и не желаю, чтобы меня раздавила гора условностей. Помните, что вы сказали о Селин Варанс? О бриллиантах и нарядах, которые дарили ей? Я не буду вашей английской Селин Варанс. Я останусь гувернанткой Адели и буду зарабатывать на еду и жилье, получая тридцать фунтов в год. Свой гардероб я собираюсь обновлять сама из этих денег, и вы не будете ничего давать мне, кроме…
— Кроме чего же?
— Уважения.
Мы въезжали в ворота, и я бросила взгляд на Адель, которая прикорнула в дальнем углу кареты. Говорить при его подопечной о том, что я буду давать ему в ответ, мне не хотелось, но появившаяся в его глазах легкая ирония, вызванная моим замешательством, лишь подогрела мое беспокойство.
— Пока ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится. Но скоро ты станешь моей. Твои мысли, речи, твое общество — на всю жизнь.
С этими словами он подался ко мне и крепко поцеловал, скользнув рукой ко мне под юбки.
— Если бы не Адель, клянусь, я бы снова взял тебя прямо сейчас.
Я засмеялась, пытаясь заставить его замолчать, и сказала:
— Вы ненасытны, сэр.
— В этом ты совершенно права. И сегодня ты опять станешь моей. Приготовься, Джен.
— К чему?
Он пробуравил меня своими темными глазами, но ничего не сказал и лишь взял мою руку, помогая выйти из кареты.
20
Вечером он пригласил меня к себе. В гостиную я вошла неуверенным шагом, меня не покидало ощущение нервного возбуждения, однако, когда мистер Рочестер встал с кресла у камина и пошел мне навстречу, я увидела, что лицо его дышит нежностью и страстью, а большие ястребиные глаза излучают сочувствие.
По потолку скользнула тень, но я убедила себя, что в комнате мы одни. Быть может, моя фантазия порождала тени потому, что я сама когда-то шпионила из-за этих штор. Но Адель была в детской, а миссис Фэрфакс у себя. Мысли о том, что подозрительной меня делает моя нечистая совесть, было достаточно для того, чтобы я мгновенно успокоилась.
Продолжая улыбаться, мистер Рочестер мягко запер дверь и подошел к кушетке, окруженной свечами. Он лег и слегка похлопал по подушке рядом с собой. Взгляд его колдовских темных глаз заставил меня подойти. Он налил вина и протянул мне бокал. Приняв из его руки тяжелый хрустальный кубок, я сделала большой глоток. Пить вино было для меня делом непривычным, но так же непривычно мне было находиться со своим хозяином вот так наедине. Хотя мы уже были близки прошлой ночью и после целый день провели вместе, видеть его лежащим в ожидании было для меня подобно очередному шагу в неизведанное. Но отступить я уже не могла, да и сердце мое этого не хотело.
— Волнуешься, Джен? Не бойся. — Он прикоснулся к моей руке, отчего по телу прошла сладострастная дрожь.
— Я боюсь не вас, сэр, а того, что буду стесняться.
— Стесняться? Со мной тебе нечего стесняться.
— Но у меня нет опыта в таких вещах.
Он кивнул.
— Это я заметил. Я надеюсь, ты не жалеешь?
— О нет.
— Так что же тебя беспокоит? Я вижу каждую мысль на твоем лице. — Произнеся это, он протянул руку и кончиками пальцев провел по моему лбу.
Мои мысли полетели в прошлое, когда я в последний раз видела эту комнату освещенной свечами. Осмелюсь ли я рассказать ему о том, что мне было известно? Что я видела… Мне очень хотелось признаться во всем, раскрыть все тайны, поведать ему о своих неотвязных мыслях и желаниях. Но, видя любовный огонь в его глазах, ощущая его нежное прикосновение, я побоялась открыться, опасаясь, что его пыл угаснет.
Однако сознание все-таки прорвалось сквозь стену страха, потому что неожиданно для себя я произнесла:
— Я просто подумала, сэр, вы так часто говорили, что считаете добродетель моим наибольшим достоинством и источником утешения для вашего страждущего духа… Быть может, теперь ваше мнение изменилось? Теперь, когда я более не добродетельна, вы стали думать обо мне хуже?
Тут мой голос задрожал, он обнял меня и притянул к себе так, что я оказалась рядом и немного под ним. Однако ощущение его веса стало для меня величайшим облегчением. Он погладил меня по щекам, и я перестала видеть что-либо, кроме его освещенного лица.
— Твоя добродетель никуда не делась. Когда удовольствие дарят с любовью, оно возвышенно и прекрасно.
— Но вы познали удовольствие со столь многими…
— Но ты не такая, как остальные. Потому что ты будешь моей женой… В моем сердце ты уже жена мне, ты стала ею вчера ночью во время нашего языческого ритуала под величественным благородным деревом. Во всяком случае, я так считал. А ты нет?
Я кивнула.
— Поиски и блуждания теперь для меня закончены, потому что с тобой я буду чист, тебе я буду предан.
Для моих ушей эти слова прозвучали небесной музыкой, и я поцеловала его, а потом прижалась к нему, обвив руками могучую шею. Он был моим, и сердце мое возликовало.
— Я хочу знать, как сделать вам приятно, — прошептала я через какое-то время. — Как делала это она.
— Кто? Бланш?
— Вы рассказывали о ее сияющих волосах, грудях, ягодицах…
— Да. Да. — Он вздохнул и лег на спину, подложив под голову руки и повернувшись слегка, так, чтобы видеть меня. — Если хочешь, я могу поделиться опытом.
— Хочу. Я хочу знать каждую подробность о каждой женщине, с которой вы были. Сейчас я не вижу причин, чтобы не выслушать вашу исповедь.
Он удивленно улыбнулся, когда я поднялась и села рядом с ним.
— Хочешь послушать про других женщин? И не станешь ревновать?
— Почему я должна ревновать? Я просто хочу узнать о вас все. Так, возможно, вам удастся очиститься и начать все сначала, а я смогу помочь вам.
На лице его появилось загадочное выражение, он посмотрел на меня искоса, как будто увидел заново, потом погладил свои густые брови.
— Возможно. Что ж, если говорить о мисс Ингрэм, то в постели она была мегерой, но холодной. — Он уложил меня на себя. — Так я ее никогда не держал. Никогда вот так не целовал. Я никогда ее не любил так, как люблю тебя.
Он поцеловал меня, и, лежа в его объятиях в этой прекрасной, наполненной чувствами комнате, я едва не расплакалась от счастья, потому что знала: он не лжет.
— И все равно я стесняюсь. Я хочу, чтобы вы научили меня всему. Показали, что нужно делать.
Он вздохнул.
— Что ж, тогда начнем. Начнем с…
Он замолчал, как будто у него появилась идея. Глаза его вспыхнули, он быстро вскочил с кушетки.
Я села, наблюдая за ним, и в какое-то мгновение мне опять показалось, что в углу комнаты что-то шевельнулось. Мой взгляд устремился к большой картине, висевшей на дальней стене, той самой, на которой были изображены обнаженные тела среди деревьев. Сейчас, при свете свечей, я увидела, что полотно действительно очень откровенное. Возможно, даже более, чем я подозревала сначала. Теперь, когда мои глаза распахнулись, я увидела, что нарисованные листья лишь слегка прикрывают сцены совокупления. Как я могла не увидеть этого раньше? Я словно прозрела и начала видеть вещи не черно-белыми, а яркими и удивительными.
Мистер Рочестер подошел к камину, в котором бушевал огонь, хотя в такую теплую июльскую ночь в этом не было необходимости.
— Почему бы тебе не снять платье? — не оборачиваясь, сказал он, взял кочергу и помешал уголь.
Нервно дрожащими пальцами я начала расстегивать летнее платье. Он повернулся и стал смотреть на меня, но понять смысл его взгляда я не могла.
— Вот так, хорошо. Теперь снимай, — наставлял он. — Сегодня ночью оно тебе не понадобится.
Я осталась в исподнем: белые панталоны, чулки и корсет.
Мистер Рочестер снял что-то с каминной полки и подошел ко мне.
— Первая японка, которую я познал, подарила мне целую коллекцию таких штук, — он протянул мне стеклянную вещь. — Ими она любила ублажать себя.
Мои щеки вспыхнули огнем, когда я приняла странный предмет. Он тяжело лег в руку, и, присмотревшись, я поняла, что он имеет форму мужского органа. Меня поразила мысль: миссис Фэрфакс так часто руководила уборкой в этой комнате, а Адель играла здесь и смотрела на эти предметы, даже не догадываясь об их истинном предназначении.
— Я узнал, что часто женщины любят сами доставлять себе удовольствие. — В устремленных на меня глазах колыхались свечные огоньки. — Джен, а ты когда-нибудь делала это?