Соблазнение Джен Эйр - Шарлотта Бронте 9 стр.


Он назвал себя простофилей, но меня совершенно очаровала эта романтическая история, когда я представила, как мистер Рочестер ведет свою возлюбленную в театр, целует ее руки в перчатках и смотрит на нее затуманенными от любви глазами. Наверное, Селин Варанс была бессердечной, эгоистичной женщиной, но, пытаясь вообразить их отношения, я могла думать только о том, что чувствовала бы сама, случись со мной все то, что он описывал.

Мысленно пройдя через все стадии их отношений, я наконец достигла сцены ожидания на балконе. Лицо мужчины окутано дымом сигары, язык оглаживает во рту шоколадную конфету. Я увидела, как он наблюдает за прибытием любимой в экипаже, увидела я и молодого офицера, которого мистер Рочестер так презирал.

Вот они входят в будуар Селин. Мистер Рочестер подсматривает сквозь гардины и вдруг узнает виконта — его я представила юным блондином. Пальцы офицера скользят по обнаженной коже Селин, и он целует ее груди, продолжая обсуждать мистера Рочестера.

Однако фантазия моя не смогла продвинуться дальше этого мимолетного мгновения чувственности, которое мистер Рочестер описал таким сухим языком. И тем не менее даже намека на плотские удовольствия, в которых он, похоже, прекрасно разбирался, оказалось достаточно, чтобы мое воображение разгорелось. Интимная обстановка того парижского будуара в моих мыслях облеклась в такие явственные цвета, запахи и звуки, что я на какое-то время забылась, как будто смотрела на ожившую картину.

Что бы произошло, если бы мистер Рочестер оказался не столь непреклонен или змееподобная ревность не погасла бы так стремительно? Что, если бы он остался очарован прекрасной певицей и не ворвался бы в будуар, чтобы бросить вызов ее любовнику? По какому сценарию стали бы разворачиваться события?

Что, если бы Рочестер увидел виконта (моего виконта, такого, как я представляла) в менее отталкивающем свете? Что, если бы Селин Варанс, будучи столь искусной обольстительницей, сумела бы соблазнить мистера Рочестера из моей фантазии и заманить его в свою кровать, чтобы он присоединился к ней и офицеру?

Эта мысль поразила меня, молнией ударила в самое сердце. И удар этот был тем более сильным, что хозяин рассказал мне эту историю, считая, будто она не вызовет у меня порочных мыслей. Но именно это произошло, и я с наслаждением отдалась сладостным объятиям порока, который расползался внутри меня, как клякса на листе белоснежной бумаги.

Я закрыла глаза, понимая, что не освобожусь, пока не доведу эту сцену до завершения. Я сдалась, я представила себя Селин Варанс, прекрасной чувственной певицей, и это меня начали раздевать двое мужчин, оба с одинаковой силой жаждущие показать, чего они стоят.

Столь явственная фантазия отличалась от всего, что я испытывала до сих пор. Двое мужчин в моих воображаемых объятиях не были похожи на обнаженные фигуры с гобеленов наверху, куда я не ходила со дня приезда мистера Рочестера. Эти двое казались мне до того реальными, столь маняще близкими, что я почти чувствовала их дыхание, их запах.

Мне почудилось, будто моя комната расширилась, а детали обстановки словно заволокло туманной пеленой, когда я сосредоточилась на том, что происходило на кровати, и ощутила, как во мне пробуждается невиданная доселе чувственность. Дерзнув наблюдать со стороны, я увидела, как двое мужчин расстегнули мой корсаж и освободили напрягшиеся груди из тесного плена. К обоим соскам припали мужские губы, стали сдавливать их, ласкать, сосать. Я увидела, как двое мужчин подняли на меня глаза и улыбнулись, когда соски затвердели под их языками. Мужские руки заскользили по моему телу, сначала по животу, потом вниз, по ногам, и обратно наверх, задирая юбки. Две руки, принадлежащие разным мужчинам, едва ощутимо прикасаясь к коже над чулками, пробирались к моему лону.

Я представила, что притянула к себе молодого офицера и заставила поцеловать себя, зная, какую волну ревности это вызовет у второго. Представила, как наши языки соприкоснулись на виду у мистера Рочестера, который, продолжая держать во рту мой сосок, буравил меня своими черными, как ночь, глазами.

Мне не было видно, чья рука прикоснулась ко мне под юбками — мистера Рочестера или виконта, — но я закрыла глаза, удерживая в сознании эту картину. Ощущения были такими явственными, будто все это происходило на самом деле.

Я снова поцеловала виконта, и на этот раз лицо Рочестера оказалось рядом с моим, и я немного повернула голову, чтобы принять и его поцелуй.

Я попыталась остановить себя, задержаться на самом пике ощущений, но мое воображение оказалось неуемным, и, чувствуя, как две руки исследуют мой влажный, жаждущий наполнения вход, я ощутила такой физический порыв, что в тот же миг поняла: моей фантазии пришел конец.

Сгорая от стыда, я повалилась на подушки, изможденное тело задрожало под одеялом, когда Селин Варанс и двое ее любовников исчезли. А потом свеча у кровати, дрогнув пламенем, погасла от сквозняка, оставив меня в темноте.

7

За последующие недели отношение мистера Рочестера ко мне переменилось. Теперь каждая случайная встреча была ему желанна, он всегда находил для меня слово, а иногда и улыбку. А когда он приглашал меня к себе, то удостаивал радушного приема, и я начала думать, что действительно поднимаю ему настроение и что наши вечерние беседы доставляют ему не меньше удовольствия, чем мне.

Сама я говорила сравнительно мало, зато жадно слушала его. Ему нравилось раскрывать неискушенному уму нравы и обычаи мира. Я имею в виду не порочные нравы и не постыдные обычаи (в каком свете воспринимала его рассказы я), но общий уклад и особенности жизни. С особым удовольствием я прислушивалась к его рассказам о том, что мне еще не было известно, рисовала в воображении картины, которые он описывал. О Селин Варанс он больше не упоминал, а я не расспрашивала его о жизни в Париже. Но его рассказы провели меня по всей Европе, и у меня сложилось впечатление, что французская любовница была лишь одним из многих увлечений, которые превратили его в умудренного опытом человека.

Новый поворот моей жизни до того захватил меня, что я перестала думать о чем-либо другом. Ущербный месяц моей судьбы словно вступил в новую фазу, пустóты в моем существовании начали заполняться, тело окрепло и набралось сил.

Казался ли мне теперь мистер Рочестер некрасивым? Нет, читатель. Признательность и множество других впечатлений, среди которых не было неприятных, превратили его лицо в мой любимый объект для созерцания. Его присутствие в комнате согревало лучше, чем самый яркий огонь в камине.

Однако я не забывала и о его недостатках. Вообще-то я и не могла забыть, потому что он то и дело о них напоминал. Мистер Рочестер был горделив, насмешлив и резок со всеми, кто находился ниже по статусу. Я знала, что доброе отношение ко мне перевешивают суровость и несправедливая резкость в обращении со многими другими. Еще он часто впадал в странное, ничем не объяснимое уныние. Сколько раз, когда он посылал за мной, я находила его в библиотеке сидящим в одиночестве, сложившим руки и повесившим голову. Когда он поднимал ее, на лице лежала тень, оно было угрюмым, почти злобным.

Я верила, что частые перемены его настроения, его грубость и былые нравственные недостатки (я говорю былые, потому что теперь он, похоже, избавился от них) вызваны жестоким ударом судьбы, который, в чем я была почти уверена, связан каким-то образом с самим Тернфилдом. Хотя причин для подобной уверенности я и не видела.

Однако я была убеждена, что от природы он человек лучших побуждений, более высоких принципов и более чистых устремлений, чем те, которыми наделили его обстоятельства жизни, воспитание или рок. Мне представлялось, что у него были превосходные задатки, которые к настоящему времени замерли или переродились, и я не могу отрицать, что скорбела о его скорби и многое бы отдала, чтобы хоть как-то утешить его.

Однажды ночью я не могла заснуть и, лежа в постели, думала о том взгляде хозяина, которым он, остановившись тогда посреди аллеи, окинул Тернфилд, и о косвенно упомянутой им не раз боли, которую ему пришлось здесь испытать.

«Что же могло отвратить его от дома?» — думала я. А потом другая, более тревожная мысль возникла у меня в голове: «Как скоро он его снова покинет? Миссис Фэрфакс говорила, что он редко когда задерживался здесь дольше чем на две недели, а на этот раз его пребывание растянулось на восемь недель. Если он действительно уедет, в Тернфилде произойдут печальные перемены. Предположим, он будет отсутствовать весной, летом и осенью. Какими же безрадостными покажутся солнце и погожие дни!»

Не знаю, спала ли я хоть немного, удрученная этой мыслью. Как бы то ни было, в глазах у меня не было ни капли сна, когда я вздрогнула, услышав неясный звук — довольно необычный, зловещий шепот, который, как мне показалось, шел сверху. Я пожалела, что потушила свечу. Темнота была непроницаема, мои чувства — угнетены. Я села на кровати и прислушалась. Бормотание стихло.

Я снова попыталась заснуть, но внутренний покой был окончательно нарушен, сердце частило. Далекие часы в холле пробили два, и тут же я услышала шорох, как будто кто-то провел рукой по моей двери, пробираясь по темному коридору на ощупь. У меня вырвалось:

— Кто здесь?

Ответа не последовало, и я похолодела от страха.

Мне вспомнилось, что Лоцман, когда забывали запереть кухню, частенько пробирался в дом, подходил к двери, ведущей в комнату мистера Рочестера, и укладывался перед нею. Я не раз по утрам заставала его там. Это меня несколько успокоило, и я снова опустилась на подушку.

Тишина усмиряет тревогу, и, когда во всем доме воцарилось нерушимое безмолвие, я почувствовала возвращение сна. Но в ту ночь мне было не суждено забыться. Сон, едва прикоснувшись к моим векам, в ужасе покинул меня, испуганный странным, страшным происшествием.

То был жуткий смех, глухой, сдавленный, глубинный, и шел он, казалось, прямо из замочной скважины в двери. Кровать моя была расположена к двери изголовьем, и сперва мне показалось, что хохочущий домовой стоит прямо надо мною или даже свернулся калачиком рядом с моей подушкой. Я поднялась, озираясь по сторонам, но ничего не увидела. Сверхъестественный звук раздался снова. Я поняла, что он доносится из-за стены. Первым моим побуждением было вскочить и задвинуть засов на двери. Вторым — снова выкрикнуть:

— Кто здесь?!

Что-то засмеялось и застонало.

Вскоре раздались шаги, они ушли по коридору в сторону лестницы, ведущей на третий этаж. Недавно там установили дверь, и я услышала, как она открылась, тут же затворилась, после чего все смолкло.

«Кто это был? Грейс Пул? Она одержима дьяволом?» — понеслись лихорадочные мысли у меня в голове.

Оставаться одна я уже не могла и потому решила идти к миссис Фэрфакс.

Я торопливо накинула на себя шаль и дрожащей рукой медленно отодвинула засов. В коридоре прямо на ковре напротив двери горела свеча. Это очень удивило меня, но тут я заметила, что воздух здесь лишен прозрачности, как будто коридор заполнил дым. Посмотрев направо и налево, чтобы понять, откуда идут голубоватые клубы, я почувствовала запах гари.

Что-то скрипнуло. Это приоткрылась дверь покоев мистера Рочестера. Дым валил облаком из его спальни.

О миссис Фэрфакс я больше не думала. Грейс Пул и адский смех тоже вылетели у меня из головы. Сломя голову я бросилась в спальню своего хозяина.

Вокруг кровати метались языки пламени. Гардины пылали. Посреди этого ада в огне и дыму на кровати спал неподвижный мистер Рочестер. Мне были видны очертания его тела под тонким покрывалом: раскинутые ноги, выпуклость между ними… На какой-то краткий миг меня посетила мысль, что Селин Варанс не ошибалась. Освобожденный от одежды, он действительно был похож на греческого бога.

— Проснитесь! Проснитесь! — закричала я и потрясла его за плечо. Но он лишь пробормотал что-то сквозь сон и повернулся на бок. Дым одурманил его.

Нельзя было терять ни секунды. Уже начали тлеть простыни на кровати. Я кинулась к тазу и кувшину для умывания. К счастью, оказалось, что оба сосуда — один широкий, второй глубокий — наполнены водой. Я, схватив их разом, обрушила содержимое сосудов на кровать и спящего, затем помчалась обратно к себе, принесла свой кувшин и тоже выплеснула воду на кровать. С Божьей помощью мне удалось загасить пожирающий ее огонь.

Шипение усмиренной стихии, звон разбившегося кувшина, который я отбросила, опорожнив, и, главное, ледяная ванна наконец разбудили мистера Рочестера.

В комнате стало темно, но я поняла, что хозяин проснулся, потому что услышала, как он что-то забурчал, обнаружив, что лежит в луже воды.

— Это что, потоп?! — воскликнул он.

— Нет, сэр, — ответила я. — Был пожар. Вставайте. Вы насквозь промокли. Я принесу свечу.

— Во имя всех эльфов христианского мира! Это Джен Эйр? — вскричал он. — Что вы сделали со мной? Ведьма! Колдунья! Кто в комнате, кроме вас? Вы задумали утопить меня?

— Я принесу свечу, сэр. Ради всего святого, вставайте. Кто-то задумал что-то нехорошее. Вам нужно будет выяснить, кто именно и что.

— Хорошо-хорошо! Встал. Теперь бегите за свечой. Бегите же!

И я побежала. Я принесла свечу, которая все еще горела в коридоре. Он забрал ее у меня и стал осматривать кровать, всю почерневшую от копоти и кое-где обгоревшую, мокрые простыни, лужу на ковре.

— Что это значит? И кто это… — сдавленным голосом промолвил он.

Я коротко пересказала ему, что мне было известно. Странный смех в коридоре. Шаги, скрывшиеся на третьем этаже. Дым и запах огня, которые привели меня в его комнату, и то состояние, в каком я ее обнаружила. Поведала и о том, как поливала его водой, которая оказалась под рукой.

Рассказ мой он слушал очень сосредоточенно, но лицо его выражало скорее интерес, чем удивление. Дослушав до конца, он заговорил не сразу. Я увидела, как под тонкой мокрой тканью ночной рубашки напряглись его плечи.

— Позвать миссис Фэрфакс? — спросила я.

— Миссис Фэрфакс? Нет! Какого черта ее звать? Что она может сделать? Пусть спит.

— Тогда я позову Лию и разбужу Джона и его жену.

— Не нужно. Просто посидите спокойно. На вас шаль. Если вам недостаточно тепло, можете накинуть мой плащ. Вот, закутайтесь и садитесь в кресло. Я помогу надеть. Положите ноги на скамеечку, чтобы не промокли. Я оставлю вас на несколько минут и свечу возьму с собой. Пока я не вернусь, оставайтесь на месте. Сидите тихо, как мышка. Мне нужно сходить на третий этаж. И помните — ни звука. Никого не зовите.

Он ушел. Я провела взглядом удаляющийся огонек. По коридору он ступал очень мягко, дверь на лестницу открыл как можно тише, так же тихо прикрыл ее за собой. После исчез последний луч, и я оказалась в кромешной тьме.

Я прислушалась, надеясь уловить какой-нибудь шум, но было тихо. Так прошло много времени, и я устала ждать. Меня пробирало холодом, даже плащ не спасал. В конце концов я решила, что оставаться дольше на одном месте бессмысленно, и уже была близка к тому, чтобы навлечь на себя его недовольство ослушанием, когда стена в коридоре снова озарилась светом и я услышала, как босые ноги ступают по ковру.

«Надеюсь, это он, — подумала я, — а не…»

Вошел мистер Рочестер. Он был бледен и очень мрачен.

— Я все узнал, — промолвил хозяин, устанавливая свечу на столике для умывальных принадлежностей. — Все так, как я и думал.

— Что же происходит, сэр?

Он не ответил и, сложив на груди руки, опустил взгляд, простоял так минуту, а затем произнес каким-то особенным тоном:

— Я забыл спросить, вы не увидели чего-то необычного, когда открыли дверь своей комнаты?

— Нет, сэр. Только свечу на полу.

— Но услышали странный смех. А прежде вы такой смех или нечто подобное слышали?

— Да, сэр. В доме есть женщина, которая шьет, Грейс Пул, она так смеется. Она какая-то странная.

Назад Дальше