— Будет тебе общежитие. С понедельника выходи работать…
— А когда я могу переехать? — спросила Валя.
— В понедельник же, после обеда.
Утрем вернулся из командировки папа. Наскоро выпил чаю и снова засел за свои бумаги, все время что-то писал на вырванной из тетради странице. Мама была в поликлинике.
Валя не знала, как обратиться к нему. Папой называть не хотелось, а по имени-отчеству как-то было неудобно, непривычно. Она решила не называть его никак.
— Вот что, — сказала, подойдя к столу. — Я больше не буду здесь жить.
Он поднял голову, озабоченно взглянул на нее. Может, даже и не расслышал того, что она сказала. На тетрадной странице виднелись написанные его рукой столбики цифр.
— А? Что? — переспросил он и снова уставился на свои цифры.
— Я больше не буду здесь жить, — повторила Валя. — С понедельника.
Он удивленно посмотрел на нее
— Как не будешь? А где?
— В общежитии.
Он вынул из кармана сигарету, закурил.
— Это почему же ты так решила?
— Сами знаете, — сказала Валя. — Я же вам не родная…
Где-то в глубине души таилась надежда: сейчас он засмеется, накричит на нее — еще чего, дескать, придумала — или просто прикажет: «Брось все эти глупости, хватит!»
Она смотрела на него и ждала, опровергнет ли он ее слова? Пусть, пусть высмеет, закричит, разозлится, только бы не молчал…
Он спросил сравнительно спокойно:
— Кто это тебе сказал?
— Все говорят.
— Как все?
— Все, кого ни возьмите…
Он затянулся, Выпустил дым. При маме старался не курить, маме было вредно вдыхать дым, и теперь он старался вовсю, пока ее не было.
— Это что, правда?
— Да, — сказал он. — Правда.
Она отвернулась, пошла в свой угол, села на кровать, на которой спала все годы, — это была уже старая железная кровать, но еще приличная на вид.
— Где же ты жить будешь?
— Я же сказала, в общежитии. Пойду работать, поступлю в вечернюю школу рабочей молодежи.
Он погасил сигарету, открыл форточку.
— Все, как есть, успела обдумать…
Она промолчала. Он был верен себе, ни с кем не любил портить отношения.
— Ладно, — сказал. — Раз ты так хочешь, пусть так оно и будет. Соскучишься — приходи, будем рады…
— Кто мои родители? — спросила Валя. — Они живы?
— Нет. Тебе было неполных три года, когда мы взяли тебя к себе.
— А они кто были?
— Твой отец работал на нашем заводе. В цеху случилась авария, и он погиб.
— А мама?
— Она умерла спустя несколько месяцев, от заражения крови.
— Вы ее знали?
— Нет. Отца твоего видел, очень приятный был человек, хорошо пел, у нас на заводе многие его помнят.
— А я на кого похожа?
Он задумался.
— Пожалуй, немного на отца, глаза такие же…
— А как же вы взяли меня? Почему?
— Мне сказали в завкоме, что девочка, то есть ты, осталась одна. Совсем одна, ни отца, ни матери. И тогда мама… — Он запнулся, посмотрел на Валю, потом продолжал снова — Тогда мама сказала: «Возьмем девочку к себе». Мы взяли тебя, удочерили, и ты носишь нашу фамилию.
— Понятно, — промолвила Валя.
Как же это все ужасно! Почти одновременно потеряла родных отца и мать, осталась совсем одна. И чужие люди взяли ее к себе, и фамилия у нее с тех пор не своя, чужая…
Что ж, они, наверное, теперь очень даже будут довольны, что наконец-то избавились от приемыша!
Слово, только недавно услышанное в булочной, как бы жгло ее. И она все время повторяла про себя «приемыш, приемыш», будто хотела, чтобы это слово укрепило ее решение и не дало отступить назад.
А мама заплакала, когда Валя уже собралась уходить совсем. Хлюпала носом, не вытирая слез, катившихся по щекам, и Валя словно впервые увидела, как она постарела за эти годы: лицо желтое, виски обтянуты, на лбу и на щеках морщины, должно быть, и в самом деле больная.
— Как же, — спросила мама, — так и уйдешь от нас? Почему?
— Я уже сказала, — устало ответила Валя. — Ты все знаешь.
Мама заплакала еще горше. И плача, говорила все одно и то же:
— Как же так? А? Почему же ты так решила?
Валя не отвечала ей. Деловито собирала немногие свои вещи.
Сознавала ли она, что поступает жестоко? Позднее, когда осталась одна, уже в общежитии швейной фабрики, она снова вспомнила несчастное, заплаканное лицо мамы, прерывающийся от слез голос, худую ладонь, в которой был зажат мокрый носовой платок…
Нет, Валя не могла признать себя жестокой: она считала себя вправе поступить так, как поступала. И даже потом, когда стала старше, все равно оправдывала себя: ведь оба — приемные ее отец и мать— относились к ней совсем не так, как, ей казалось, они относились бы к родной дочери.
И хотя Валя не считала себя неблагодарной, в сущности, она все-таки оказалась я жестокой и неблагодарной: по молодости лет она не понимала, что от людей нельзя требовать больше того, что они могут дать. Каждый в силах давать лишь то, что он может. А Валя не понимала да и не хотела понимать этого…
5
Первый день в общежитии начался с конфликта. Комендантша — толстенная тетка, волосы завиты в мелкие кудельки, щеки тугие, красные, словно помидоры, — привела Валю в большую, светлую комнату, сказала:
— Вот твоя койка, у окна…
Валя обрадовалась: у окна, каждый знает, самое лучшее место. Спросила:
— Сколько девушек здесь еще живет?
— Умеешь до десяти считать?
— Умею.
— Тогда считай, — сказала комендантша, — вроде три, видишь? Вартуи, Маша, Нюра, ты будешь четвертая.
Валя глянула в окно. За окном возвышался четырехэтажный кирпичный дом. Должно быть, один из цехов фабрики.
— Все поняла? — спросила комендантша.
— Все.
— Тогда давай располагайся, а я пойду, у меня делов невпроворот…
Валя вынула из чемодана накидку — когда-то сама вышивала, по белому фону васильки, — положила на подушку. Оглядела койку, так вроде красивее, и вид совсем домашний.
«Теперь это мой дом», — подумала Валя.
Дом. Короткое слово, а как много в себя вмещает. Ей вспомнилось, она приходила к подругам, у которых был хороший, благополучный дом, заботливые родители… Мама и отец…
Почему так получается, что она все время думает о них? Ведь решила же раз и навсегда — больше никогда не видеться с ними. И вот вспоминает… Что-то они сейчас делают? Говорят ли о ней? Или забыли, вычеркнули из памяти?
Валя задумалась, не расслышала, как открылась дверь.
— Привет, — громко произнес кто-то рядом.
Валя обернулась. Возле нее стояла статная девушка, глядела на Валю черными продолговатыми глазами. Горячий румянец на покрытых пушком щеках, темные волосы немного вьются.
— Привет, — ответила Валя. Подумала про себя: «Какая красивая…»
— Только сейчас появилась? — спросила девушка.
— Только сейчас.
Девушка протянула руку.
— Меня зовут Вартуи. А тебя как?
— Валя. Как тебя зовут, я не поняла?
— Вартуи. Обычное армянское имя. А ты почему на меня так уставилась?
Голос у Вартуи был звучный, слова она произносила чуть нараспев, с каким-то мягким акцентом.
— Ты красивая, — сказала Валя. — Даже очень красивая.
— Кто? Я? — Вартуи задумалась. Не удивилась, не обрадовалась; должно быть, успела привыкнуть к этим, наверно, часто произносимым словам. — Может быть, и красивая, — сказала, — но это пройдет.
— Что пройдет?
— Красота пройдет, молодость пройдет.
— Почему?
— Все проходит. А на эту койку лучше не ложись.
— Как же так? Мне комендантша сказала: вот твоя койка.
— Не ложись. Это Лерина койка, у нас тут одна девушка живет, Лера…
Вартуи присела на койку, стоявшую рядом с Валиной.
— Тут вот какое дело: Лера у нас замуж сходила, — Вартуи засмеялась, блеснули ровные, один к одному, словно на рекламе зубной пасты, зубы. — А потом рассорилась с мужем и обратно к нам собралась, а Василиса, комендантша наша, ее пускать не хочет. Они с ней ругаются все время, Василиса говорит: «Ни за что не пущу обратно».
— А Лера что же?
— А Лера у нас пробивная, пошла в партком, потом к директору и, конечно, своего добилась наперекор Василисе… — Вартуи прислушалась. — Вот она сама, легка на помине…
В дверях появилась крохотная девушка. В руках чемодан и узел, должно быть, с постельными принадлежностями.
Подошла прямо к Вале, коротко бросила:
— А ну вставай!
— Это почему? — спросила Валя.
— Чего ты кипятишься, Лера? — сказала Вартуи. — Она же новенькая, ничего еще не знает.
Крохотная забияка положила узел на одеяло, а чемодан задвинула под кровать. У нее были темные, без блеска, похожие на антрацит глаза, пористая кожа, крупный рот, как бы взятый с другого, более широкого, большого лица.
— Это твой чемодан?
— Мой, — ответила Валя.
— Убери, он мне мешает…
Внезапно в комнату влетела комендантша. Щеки ее, казалось, пылали еще сильнее.
— Явилась, — бросила она на ходу Лере. — Долгожданная наша…
Лера достала из кармана какую-то бумагу, помахала перед носом комендантши.
— Можете не волноваться, Василиса Карловна, сам директор подписал.
— Покажи — сказала Василиса Карповна.
Взяла бумагу, стала читать про себя, надув толстые губы.
— Если и вслух прочтете, тоже не споткнетесь, — язвительно произнесла Лера. — Как, уяснили?
Василиса Карповна только глянула на нее — Валя даже удивилась, до того злыми, колючими показались эти маленькие, заплывшие глаза. Потом обернулась к Вале
— Что же мне с тобой делать?
— Не знаю, — хмуро ответила Валя.
— А я знаю, — вмешалась Вартуи. — Вот сюда можно еще одну койку поставить, рядом с моей.
Василиса Карповна саркастически усмехнулась.
— Может, лучше мы ее с тобой вместях положим?
Вартуи спокойно сказала:
— Зачем так говорить? А койку можно поставить, здесь есть место, сами видите…
Василиса Карповна вздохнула, однако, видно, решила смириться.
— Раз такое дело, идем, возьмем с тобой койку.
Валя мрачно шагала по коридору вслед за Василисой Карловной. Как все нескладно получилось. Думалось, заняла лучшее место, не тут-то было… Ее уже тянуло обратно, домой. Может, и вправду собраться да убежать? Она даже шагнула было к дверям, и вдруг ей вспомнилось наглое, ухмыляющееся лицо Мишки-голубятника, его слова: «Приемыш, а туда же»…
Она резко повернулась, пошла рядом с Василисой Карловной.
Кладовая была заперта на замок.
— Вот незадача, — досадливо буркнула Василиса Карповна. — Опять кастелянша куда-то смылась…
— Может, после прийти? — спросила Валя.
— Давай после, через часок…
Когда Валя вернулась в комнату, Лера и Вартуи сидели за столом, пили чай. Лера и головы не повернула, а Вартуи сказала:
— Садись с нами.
Налила Вале чаю в стакан, пододвинула тарелочку с нарезанным ломтиками бисквитным рулетом
Лера, не обращая на Валю внимания, продолжала, видно, начатый еще до прихода Вали разговор:
— А потом он мне говорит: «Если не повинишься перед моей мамой, ты мне не нужна больше!» А я ему говорю: «А мне никто не нужен, ни ты, ни твоя мама!»
Вартуи широко раскрыла глаза.
— Так и сказала?
— Так и врезала, слово в слово!
— Ну-ну! Сильна ты, Лерка…
— Да уж себе на хвост никому наступать не позволю!
Маленькая, сердитая, с воинственно сверкающими глазами, она держала в крошечной руке кружку с чаем, словно гранату. Казалось, еще секунда, и она швырнет эту самую кружку в кого придется…
«С такой лучше не ссориться…» — подумала Валя.
Лера ей не понравилась с первого взгляда. Этакая пигалица, а соображает о себе черт знает что.
И голос у нее противный, говорит немного в нос, отчеканивая каждое слово.
Зато Вартуи приветливо поглядывала на Валю своими красивыми глазами, как бы понимая, о чем думает Валя, ободряюще улыбалась ей.
— Ты тоже ученица? — спросила ее Валя.
— Нет, я уже выучилась, даже разряд имею.
— А я бригадир, — сказала Лера. — Вот попадешь ко мне в бригаду, будешь плохо работать, я с тебя шкуру спущу и голой в Африку пущу!
— Перестань, — остановила ее Вартуи. — Чего ты пристаешь к ней?
Лера задорно вскинула голову, должно быть, хотела сказать что-то, но сдержалась. Спросила Валю:
— У тебя родители есть?
— Нет, — помедлив, ответила Валя.
— Значит, ты, как и я, детдомовская?
— Нет, я не детдомовская.
— А у меня отец в Ереване живет, — сказала Вартуи, — обещал на праздники приехать.
— У тебя отец красивый? — спросила Валя.
Вартуи пожала плечами.
— Он уже старый, ему сорок два года или даже сорок три.
— А матери нет?
— У меня мачеха.
— Небось, злыдня, — определила Лера.
— Зачем так говорить? Ты же ее не знаешь, — ответила Вартуи, — у нее своих детей двое да с отцом у них общий сын, она день-деньской с детьми возится…
— …для тебя уже ничего не остается, — продолжила Лера.
— Я — старшая. Я им сама помогаю, ведь их пятеро, а отец один работает…
— Как это он взял ее с двумя детьми?
— А это ты его сама спроси, когда он к нам приедет.
Лера задумчиво сказала:
— Кому счастье, кому полсчастья, кому нет ничего…
— Зачем так говоришь? — спросила Вартуи.
— Да взять хотя бы твою мачеху. Нашелся мужик, взял ее с двумя детьми, видно, полюбил…
— Конечно, полюбил, — согласилась Вартуи. — Как же иначе?
— Почему одних любят, а других — ну ни в какую? — все так же задумчиво проговорила Лера. Встала из-за стола, подошла к своей койке. — Чья накидка? Твоя?
— Моя, — ответила Валя.
Лера рывком сдернула накидку.
— Небось, сама вышивала?
— Сама.
— Из тебя вышивальщица, как из меня космонавт. Всяких красок напихала, а толку чуть…
— Как умею, — отрезала Валя.
— Ладно, — неожиданно миролюбиво сказала Лера, — полежать, что ли, на старом месте?
— Пойдем, Валя, погуляем, — предложила Вартуи. — Пусть она поспит.
Они спустились во двор.
— А это что, фабрика? — Валя указала на кирпичный дом, который раньше увидела из окна.
— Это наш клуб. У нас там вечера бывают. Ты любишь танцевать? Я очень люблю.
Какая-то женщина шла им навстречу. Рослая, худощавая. Теплый вязаный платок накинут на темные с сединой волосы.
— Далеко отправились? — спросила она, поравнявшись с Вартуи.
— Нет, пройтись хотим немного…
Лицо у женщины было в морщинах, от носа ко рту глубокие складки, а глаза неожиданно голубые, веселые. Она посмотрела на Валю:
— Никак новенькая?
— Из нашего общежития, — ответила Вартуи. — Только сегодня поступила.
— Тогда давай, девочка, знакомиться. Меня зовут Ксения Герасимовна.
— А я Валя.
— Будем знакомы.
Она улыбнулась, прошла мимо.
«Вот я и стала «из нашего общежития», — подумала Валя. — Ну и что? Разве раньше я была мамина дочка? А, не все ли равно: была, не была, теперь уже все ни к чему…»
— Кто эта Ксения Герасимовна?
— Наша воспитательница.
Валя усмехнулась:
— Воспитательница… Словно в детском саду.
— Зачем в детском саду? Во всех общежитиях есть воспитатели, так положено. Она тебе понравилась?
— Понравилась: у нее глаза добрые.
— А оно и сама добрая, — сказала Вартуи.
6
Валя проснулась и не сразу поняла, где находится.
Было уже светло. В окно светило солнце. За столом сидели две девушки, у одной бигуди в белокурых волосах, у другой косынка на голове, синяя в белых разводах.
Валя догадалась, это были Маша и Нюра, о которых говорила комендантша.
Вартуи внесла чайник. Поставила его на стол, глянула на Валю.
— Хочешь, будем вместе завтракать? Кому еще чаю? Воды много, могу налить.
— Хотя бы мне, — произнес кто-то в дверях. Вошла Ксения Герасимовна. Румяная с мороза, платок спущен на плечи, седеющие волосы причесаны на прямой пробор.
Ксения Герасимовна села, продвинула к себе стакан. Спросила Валю:
— Как? Привыкаешь понемножку?