— А я люблю пословицы по-своему переиначивать.
— Чем бы дитя ни тешилось, — насмешливо произнесла Лера.
Сперва проводили Ксению Герасимовну. Потом Виталик сказал Лере:
— Пойдем погуляем, погода хорошая…
Лера согласилась.
Раньше, сидя в театре, думала: «Вот приду к себе в общежитие, как завалюсь спать…» А теперь спать не хотелось. Ни капельки. Так хорошо было гулять сколько угодно, не думая о том, что утром рано вставать и впереди долгий рабочий день. Хотелось слушать этот веселый голос, смеяться над тем, как Виталик смешно переделывает пословицы, и время от времени смотреть на него, встречаться взглядом с его синими, удивительно красивыми глазами…
3
Он и в самом деле любил коверкать поговорки и пословицы. Почему любил? Да просто так.
Еще в школе приучился произносить слова наоборот.
— Учох ташук, — говорил, приходя домой.
Мать переспрашивала:
— Чего? Что ты сказал?
Он повторял:
— Учох ташук, йад еерокс…
И смеялся. Очень было забавно, что говорит как-то по-своему, можно подумать, что на индонезийском, или вьетнамском, или на каком-нибудь там африканском языке…
Впрочем, скоро ему это надоело. Ему вообще быстро все надоедало, в том числе и товарищи. То с одним дружит, то с другим. Еще вчера с кем-то вместе ходил на каток и провожал до дома и делился всеми своими секретами, а сегодня, глядишь, уже и не смотрит в его сторону. Появился новый друг. И опять новый…
Мать говорила:
— Вот так когда-нибудь и девушек менять будешь…
— Ну и что? — спрашивал он и смеялся.
Случалось, Виталик вдруг начинал хорошо учиться, подолгу сидел над учебниками, прилежно выполнял домашние задания, без запинки отвечал у доски. А потом все приедалось, он забывал заглянуть в учебник, и мать вызывали в школу и увещевали ее, чтобы она повлияла на сына, способного, но на редкость ленивого и неровного. Тот опять принимался учить уроки и опять бросал.
Когда он учился в девятом классе, отец заболел. Врачи определили: микроинфаркт.
Отец сказал ему тогда:
— Вот для меня и первый звоночек прозвенел… Все может быть, Виталик. Тогда ты останешься за хозяина…
— Не хочу! — У Виталика слезы брызнули из глаз. — Не хочу! Не хочу!
Отец ласково ответил ему:
— И все-таки, мальчик, надо быть ко всему готовым…
— Но я ведь еще не взрослый! — возразил Виталик. — Какой из меня хозяин? И вообще очень прошу тебя, поскорее выздоравливай!
Однако он не забыл слов отца. И думал со страхом: «Неужели правда? Вдруг в самом деле отца не будет?..»
Он любил отца. Часами просиживал возле его постели, читал ему вслух, подавал лекарство. Мать не могла нахвалиться:
— Какой он у нас чуткий, какой отзывчивый…
Потом здоровье отца стало понемногу улучшаться, и Виталик все реже оставался с ним. Предпочитал пойти в кино или на каток, и отец говорил:
— Конечно, ему интереснее со своими сверстниками…
Окончив школу, Виталик подал заявление в политехнический институт. Не потому, что хотел учиться именно там, а потому, что в этот институт собирались многие его товарищи. Ему самому было все равно, где учиться.
Экзамены он сдал, но конкурса не прошел, не хватило очков. Отец и мать огорчались, он же говорил беспечно:
— Ничего, на следующий год пройду.
А пока что поступил на тракторный завод учеником лекальщика. Работа, как и все новое, поначалу захватила его. Он получил второй разряд, мастер хвалил его:
— Парень смышленый, развитой…
Летом он снова стал готовиться в институт, но готовился спустя рукава. Надеялся, как-нибудь выдержит. Но экзамены не сдал.
А осенью получил повестку из райвоенкомата.
В армии он служил на границе. Научился шоферить, стал заниматься спортом. Вернулся домой возмужавший, загорелый. Хвастаясь окрепшими мускулами, говорил:
— Вот что значит заниматься спортом!
— Поступай в институт, — настаивал отец. — Пока я жив, я хочу, чтобы ты учился…
В семье скрыли от Виталика, что в его отсутствие у отца случился инфаркт.
Виталик снова вернулся на завод. Поступил в институт, на этот раз легко. Ему, пришедшему из армии, полагались льготы, да и преподаватели относились снисходительнее. Днем работал, вечером учился. Потом ушел с тракторного на трубопрокатный завод, там, как он считал, работа была перспективнее. К тому же отец работал на трубопрокатном, тоже не последнее дело. Несмотря на свою беспечность, Виталик умел рассчитать, что к чему.
Он знал о своем обаянии. Откровенно говорил:
— Как улыбнусь, каждый в ответ улыбнется. Не устоит…
Непостоянство было в его характере; сегодня нравилась одна, завтра другая. Вспыхивал, увлекался, потом остывал. Просто забывал о той, с которой еще вчера встречался. Сбылись слова матери о том, что он будет менять девушек так же, как в детстве товарищей.
Учился он все хуже, часто пропускал занятия, потом и вовсе бросил институт.
— Я же не железный, — сказал он отцу, — меня на все не хватает…
В тот год у отца случился еще один инфаркт. Последний. Отца отвезли в больницу, врачи предупредили — положение серьезное. Отец никогда не жаловался, но на этот раз сказал:
— По-моему, я не выкручусь…
Виталик успокаивал отца:
— Да что ты, тебе кажется. Я уверен, все будет хорошо-
Поздно вечером Виталик пришел домой с очередного свидания. Мать не спала. И обе сестры, жившие отдельно, были тут же, сидели за столом.
— Кого я вижу? — начал было Виталик. — Что это вы все вместе собрались?
Мать сказала тихо:
— Отец скончался…
Сестры заплакали. Виталик бросился к матери, прижался лицом к ее плечу.
— Мамочка, не может быть!..
— Скончался, — все так же тихо сказала мать.
«Вот я и остался за хозяина», — подумал Виталик.
Ему было жаль отца и так страшно думать о будущем, о том, как оно теперь все пойдет…
Ночью Виталику не спалось. Он вошел в комнату отца, внезапно его как бы впервые пронзила мысль: отца нет, никогда не будет. Никогда, никогда…
Он упал на кровать и заплакал.
Он плакал об отце, горюя, что его уже никогда не будет, жалел мать, дружно и хорошо прожившую с отцом почти четверть века, но больше всего было жаль себя. Он ни за что никому не признался бы в том, что больше всего жаль себя, но так оно и было.
Постепенно жизнь вошла в свою колею. Мать поступила в заводскую поликлинику медсестрой. При жизни отца она не работала, теперь же пришлось, потому что заработки Виталика были невелики, а ему еще так много всего было нужно…
Виталик по-прежнему влюблялся, остывал и снова влюблялся, но не мог ни на ком остановиться.
Впервые ему, как никто другой раньше, понравилась Лера. Чем понравилась, он и сам бы не мог ответить. Она не была красивой: маленького роста, щупленькая, только глаза хорошие, темные, с длинными ресницами. Резкая, обидчивая, за словом в карман не полезет, она забавляла его, с ней было интересно, и его вечерами тянуло к Лере, он ждал у проходной фабрики конца ее смены, и они шли вместе в кино или на танцы.
Конечно, девчата с фабрики сразу это заметили, поздравляли Леру.
— Какого красавчика оторвала! — с завистью говорила Маша. — Не гляди, что такая крохотка, а вон куда прыгнула!
— Я бы от такого никогда не отказалась, — утверждала Нюрка.
Лера отвечала с досадой:
— Да ну вас, вам-то что за дело?
Изо всех девочек ей по душе была одна только Вартуи. Она даже пыталась сблизиться с нею, но Вартуи откровенно сказала:
— Мне трудно с тобой, Лера.
— Почему трудно?
— Ты колючая, — призналась Вартуи. — Злая не злая, а, чуть что, кусаешься…
Лера против ожидания не обиделась на нее, даже еще больше зауважала: с детства предпочитала правду. А сейчас она была счастлива и потому стала немного помягче, реже грубила, иногда, забывшись, улыбалась чему-то, только ей известному. Девочки подталкивали друг друга:
— Что с нею? Чего это она такая веселая?
А Лера думала о Виталике, о том, что вечером снова увидится с ним, и на сердце у нее теплело.
Одна только Ксения Герасимовна не одобряла Лериной любви.
— Ты не в того влюбилась, — говорила.
— А в кого же мне надо было влюбиться? — спрашивала Лера.
— В более серьезного человека.
— Виталик очень серьезный.
— Нет, ты ошибаешься…
Однако уговорить Леру было невозможно. Она любила и сознавала себя любимой. И неистово ревновала Виталика ко всем, даже проходившим по улице женщинам. Однажды в кино лицом к лицу столкнулась с Вартуи и сделала вид, что не заметила, быстро прошла с Виталиком вперед. Боялась: вдруг влюбится в Вартуи, ведь влюбиться в такую красавицу легче легкого…
Но Виталик, сам удивляясь, не смотрел ни на кого. И, подобно Лере, считал, что это его первая, самая настоящая любовь.
Весной они расписались. Перед загсом Виталик привел ее домой, познакомил с матерью и сестрами.
Лера сидела как на иголках. Квартира была чересчур, на ее взгляд, нарядной, в книжном шкафу много книг. Виталик сказал, это все книги покойного отца. Она рассматривала мать, не старую на вид, такую же синеглазую, как Виталик, и сестер, довольно хорошеньких.
Лере казалось, они все с удивлением разглядывают ее, стараясь понять, что же Виталик нашел в ней. И.потому она была настороженной, хмурой, ни на кого не смотрела, а если ее спрашивали о чем-нибудь, отвечала коротко, отрывисто. Когда она уже собралась уходить, мать сказала ей:
— Надеюсь, жить с тобой будем дружно…
Лере хотелось было ответить: «Конечно, дружно».
Но тут старшая сестра Виталика, рослая, красивая — Виталик называл ее «царь-баба», — вдруг засмеялась, сказала:
— Гляжу на тебя, до чего ты маленькая-премаленькая!..
И младшая сестра подхватила:
— Смотри, Виталик, ее потеряешь, не сразу найдешь…
Лера сжала губы. Если бы не Виталик, она бы ответила, не растерялась.
Мать глянула на помрачневшее лицо будущей невестки, подошла к ней, положила руку на ее плечо.
— Ты не обижайся на девочек, они же шутят…
Лера дернулась, сбросила руку матери:
— Я не люблю такие шутки…
— Стоит ли обижаться? — успокоил ее Виталик.
Мать вздохнула, сказала задумчиво:
— Ты же молоденькая, может быть, еще вырастешь?
— Нет, — отрезала Лера. — Не вырасту. Не ждите! — Обернулась к Виталику: — Я пошла.
— Я провожу тебя, — сказал Виталик.
Они ушли. Мать уронила:
— Характерец виден сразу…
— Язва, — уверенно определила «царь-баба». — Она еще его прижмет, можете не сомневаться!
А младшая добавила:
— Это ненадолго. Пройдет у него…
Перед тем, как переехать к мужу, Лера устроила в общежитии девичник. Даже Василису Карповну позвала, хотя и цапалась с нею чуть ли не каждый день.
Девочки собрали деньги, подарили Лере чайный сервиз. Она растрогалась:
— Зачем вы так потратились…
Знала, что с деньгами было у каждой не ахти, случалось, перед получкой складывались, покупали на всех две бутылки кефира и бублики. Вартуи говорила: «Надо воспитывать волю»…
По мнению Вартуи, человек, обладающий сильной волей, может выдержать любое испытание. И потому в такие дни, когда до получки почти не оставалось денег, она любила подробно рассказывать о том, какие бывают вкусные блюда — хаш, долма, хачапури…
Девочки глотали слюнки и делили на равные части последний бублик. Иногда все-таки кто-нибудь, не вытерпев, бежал к соседям раздобыть рубль и покупал колбасы, которую так же честно делили между собой…
Сервиз был красивый: чашки белые в красный горошек. Чайник для заварки, молочник, сахарница…
Лере было хорошо, и девочки, с которыми не раз доводилось ссориться, все, как одна, казались добрыми, и хотелось, чтобы они тоже, как и Лера, были счастливые.
Потом пели песни. Толстая Василиса Карповна тоже спела песню, которую, по ее словам, слышала от своей бабушки, старой уральской ткачихи:
…Спустя неделю Лера поселилась у Виталика. Молодым отвели комнату отца. Свадьбу решили не устраивать.
— Ни к чему — сказала Лера.
Она не хотела признаваться, что боялась: на свадьбе тоже кто-нибудь может сказать что-либо недоброе о ней, о ее росте или сравнить с Виталиком: чем, мол, могла его прельстить?
Порой, глядя на мужа, Лера думала: «Неужели он меня, правда, любит? Ведь он же куда красивей, чем я…» Но мыслей вслух не высказывала.
Первое время жили дружно. Во всяком случае, Лера старалась сдерживать себя.
Если свекровь говорила ей: «Ты опять ушла на работу, а комнату не прибрала…» — Лера принималась за уборку, хотя и приходила с работы усталой. Мало того, что весь день просидела за машинкой, так еще и добираться до нового ее дома было нелегко, часа полтора на трамвае и на автобусе.
Но однажды Лера сорвалась.
Свекровь сказала, что ей не нравится Лерино платье, то самое, переделанное из материного. Лера возмутилась: платье это было дорого ей хотя бы потому, что она была в нем в тот самый день, когда встретилась с Виталиком.
Лера резко ответила:
— Пока не на что другие покупать…
— Хочешь, я куплю тебе? — спросила свекровь. — Пойдем вместе в магазин, сама выберешь…
Но Лера уже закусила удила: она не нуждается ни в каких одолжениях, она сама знает, как ей жить, что носить, и самое лучшее, если поменьше будут вмешиваться в ее жизнь!
Свекровь обиделась. Виталик вступился за мать:
— Нехорошо, Лера; мама такого от тебя не заслужила.
— А ты молчи! — отрезала Лера. — Я сама знаю, что говорить!
Хлопнула дверью, ушла из дома. Ходила по улицам, все еще не остыв от своей вспышки.
Вот ведь какая свекровь, до всего ей дело!..
А ведь еще совсем недавно жизнь казалась Лере прекрасной. Она так и матери написала в Свердловск: «Живу очень хорошо, даже сама не ожидала…»
Мать ответила длинным, без единой запятой письмом, поздравила ее и Виталика, обращаясь к нему так: «Дорогой мой сыночек…»
Лера не показала Виталику письма. Постеснялась полной безграмотности матери, просто передала от нее привет.
…Вернулась Лера домой поздно. Виталик встретил ее на лестнице.
— Где ты была? — взволнованно спросил он, — Я так беспокоился…
Лера глянула на него и вдруг бросилась к нему, обняла. Боже, как чудесно, что он о ней думает, тревожится из-за нее! Как же это хорошо!
Со свекровью они помирились, но вскоре Лера снова с нею поссорилась из-за какого-то пустяка. Слово за слово, обе крепко рассердились друг на на друга и не разговаривали целую неделю. Виталик ходил потерянный, уговаривал то мать, то Леру помириться, но обе артачились, и Виталик в конце концов сказал:
— Выходит, мне хуже всех, честное слово!
Он уже всерьез качал злиться на Леру, появилось слабое, еще не осознанное сожаление: стоило ли жениться на такой вот своенравной?
Он стал иногда поздно приходить домой, сперва оправдывался со смехом: ребята на заводе уговорили пойти с ними в клуб, и Лера обижалась на него, а потом прощала. Но он все чаще являлся позже обычного, иной раз даже навеселе, и в ответ на ее сердитые расспросы отвечал почти резко:
— Отстань, Лера, надоело, я не маленький…
Лера плакала, приходила на работу с опухшими от слез глазами, но не жаловалась, если кто-то спрашивал, почему такая скучная, коротко отвечала:
— Ничего. Голова болит…
А потом произошла крупная ссора. И ссора эта имела последствия, которые ни Лера, ни, пожалуй, Виталик, никак не могли предвидеть.
Все началась с того, что Маша Половецкая сказала Лере:
— А я вчера твоего видела.
— Да? — рассеянно отозвалась Лера. — Ну, и что с того?
— Шел по улице, — продолжала Маша с видимым наслаждением, — под ручку с одной блондиночкой…