людей. Все, что на бабий монастырь подавалось, в его
сокровищницу отдавала, а приметы и лазы потайные
в богатых подворьях в памяти оставляла.
В первые же дни, как в Узолу заплыли, Семен
Позолота свою Олену в келье навестил.
Поведал ей атаман о задумке своей в конце лета
далеко вниз по Волге сплавать, до стана ханского,
свою жену Оганьку из неволи выкрасть, либо на ху-
дой конец выкупить. И было бы ладно, коли Олена
ему в том деле помогла. Призадумалась Олена и мол-
вила:
— Ладно, послужу тебе чем могу, сокол мой!
Рассказала Олена, по чьим дворам Позолоте по-
ходить надобно, по каким подворьям своих надежных
людей в сторожа поставить. Потрепала потом белой
рученькой атамана по жесткой русой бороде и закон-
чила:
— Сам походи, погляди, послушай. Твой глаз вер-
нее, голова смекалистей. Не полагайся на все, что
баба тебе припасла! А на выкуп страдалицы Огани
отдам ларец дорогой, завещанный мне матушкой. По-
лон доверху он колец, серег да запястий золотых, се-
ребряных, самоцветов ярких.
И рассвело у Семена Позолоты на сердце, и верой
исполнился он в задумку свою.
Пока Сарынь Позолота у Олены пропадал, его мо-
лодцы в Аксеновой зимнице жили, неводом рыбу ло-
вили, уху варили и старика россказнями занимали о
новом монастыре у Желтой воды. Бывал там Аксен
и в молодости и в зрелых летах, и разбойником и
праведником. Знал он и Оленью гору и Лысую, и
речки Керженец да Сундовик. И молвил, молодцов
наслушавшись:
— Хорошо и привольно. И рыбные тони, и звери-
ные гоны, и мед и воск на каждой дуплистой сосне.
Одно худо: не близко ли к хану? Иноку Макарию
поблизости с басурманом не ужиться. Не по нутру
им, когда супротив их гнета не хлеб-жито сеют, а
«чеснок» перед стенами частокольными. С басурма-
нами надо быть втрое хитрее басурмана. И хитрее, и
злее, и обманчивее. А у инока Макария супротив толь-
ко крест в руке да непокорность и неустрашимость.
Устоять ли его обители на Желтой воде, на быстрой
волжской дороге к богатству низовской земли? Мо-
жет, и крепка его крепость, коль дубовая, одна беда—
огнем горит! Ох, чует мое сердце старое: выкурят ор-
дынцы нашего Макария из монастырских стен, не
миновать ему с братией нашей Узолы-матушки с за-
куткой Аксеновой! Вот приплывут и кликнут с бе-
рега: «Принимай гостей, дедка Аксен!» Только от-
кликнется ли он, доживет ли до той поры старик!
3
Появился вдруг в Новгороде низовском калика
перехожий, слепец с поводырем. Сам чуть ноги воло-
чит, глаза как оловянные пуговицы, только на говор
да на песни бог дар не отнял. А в поводырях у него
всем бы молодец — и не стар, и не вял, только одна
рука плетью висит, видно, отсохла в молодости. А
здоровой рукой слепца за посошок водит. На торжи-
щах, на людных местах слепец песни поет, были из
старины рассказывает певучим голосом, а песни не
простые, все разбойничьи. С незапамятных времен
любил народ слушать разбойничьи песни. Как запоет
старик о разбойнике Кудеяре, прохожего остановит,
тот другого к себе позовет. Разбойничью песню поют!
А слепец, передохнувши, про атамана Аксена заве-
дет, что за полсотни лет до того по Волге вольницу
водил, богатых грабил, бедных кормил. Сойдутся лю-
ди и глядят на старца как на диво дивное, чудо чуд-
ное, и глядят, и слушают, а песня привораживала,
заставляла о делах забыть. И летели в шапку поводы-
ря гроши-денежки, подаяние за песню волшебную. А
детина-поводырь низко кланялся и крестился здоро-
вой рукой.
Ходит не торопясь по Новгороду низовскому сле-
пец с поводырем, а за ним следом молва о том, что
пришли они из самого вольного Новгорода, что орде
не поддался и московскому князю не кланяется. И
что слепой старик не только сказки сказывает да пес-
ни поет, но и знахарь, и ворожей, умелец зелье варить
и приворотное и отворотное, кому какое надобно. Да
как побормочет над тем зельем наговоры свои вол-
шебные, сила в нем появляется страшенная. Приво-
ротное зелье — это вдовицам да засидевшимся моло-
дицам добрых молодцов присушивать, приваживать, а
отворотное — богатым да боярам, чтобы лихого че-
ловека от своих ворот отворотить.
Молва — она молва и есть. Сорока — ворону, во-
рон — борову, а боров — всему городу. Дошло до
того, что за слепцом нарочные боярские слуги прибе-
гали, зазывали на боярский двор наговоренным отва-
ром побрызгать, чтобы лихого человека отворотить.
И побредет слепец на боярский двор, держась за по-
сошок поводыря. Приплетется на то богатое подворье
и самого хозяина спрашивает:
— От кого, от чего отворачивать? От беды, огня да
хворобы — один корень да наговор, а от лихого раз-
бойника другое надобно!
И по указке хозяйской двери, пороги и запоры
кладовок наваром отворотного корня опрыскивал,
бормоча наговоры непонятные и страшные:
Буйна трава,
Буен корень!
Засучай рукава,
Задвигай запоры!
Чтобы злого да лихого
От порога воротило,
Как коня медвежьим духом,
Чтобы в голову стучало
И по темени обухом!
Буйна трава,
Силен корень,
Дурна голова,
Дурен парень!
Присохни нога,
Отсохни рука!
Залей глаза,
Темна вода!
От такого колдовства у богатея боярина мурашки
по спине, по коже мороз. А поводырь ему, как брату
родному, на ухо добрый совет: «Слышно, Сарынь
Позолота под городом появился. Наговор наговором,
да не худо бы у кладовухи на ночь сторожа ставить.
Смерды изголодались, за кусок хлеба вернее цепного
пса служить будут! Только надо из дальних выби-
рать, кто не знает достатка хозяйского и не ведает,
что и от кого стережет!»
И вот на третий вечер на то же подворье парень
приходил, лицом светел, разговором прост. Сразу вид-
но, что у такого и разум и душа нараспашку. Такого-
то хозяину и надобно! И порядил он парня стоять но-
чами у кладовухи, где самое дорогое ухоронено, чтобы
задобрить хана.
Напоследок слепец с поводырем во двор богатея
Федула Носатого заглянули. Песенку спели, сказку
рассказали, челядь и хозяек позабавили. А мужиков
Носатых, отца и сына, в ту пору дома не было. Их
со дня на день с торжища поджидали. От челяди по-
водырь узнал, в каком урочище ждут хозяина с бар-
жой. После того слепой со товарищем ушли и насов-
сем пропали из Новгорода низовского.
Отошла тихая житуха молодцам в заимке на Узо-
ле. Приказал им Сарынь Позолота поодиночке в Нов-
город пробраться, по указанным подворьям разойтись
и в ночные сторожа там наниматься. И не отпугивать
хозяина ни ценой, ни словом, ни видом своим. А трем
ватажникам из послушников Макария указал подво-
рья самые богатые, где они с Аксеном сказки сказы-
вали, песни пели и на ворота да запоры наговарива-
ли. И жить там, и сторожить добро хозяйское надеж-
нее цепного пса до той поры ночной, когда к ним на
смену Сарынь Позолота придет!
Тут старец Аксен от себя словцо прибавил:
— Жить и сторожить и песенку не забывать:
Ты, Ивоха, Ивоха-мужик,
Примечай, где что плохо лежит,
Где хозяин на кубышке сидит,
Золотишко под гузном хранит!..
Песенку эту разбойничью не забывайте, а вслух не
запевайте! Дело с божьим словом, с молитвой надо
вести!
И вот с божьим словом да с молитвами подослан-
ных молодцов-сторожей очистил атаман Позолота все
кладовухи, укладки тайные богатейших нижегород-
цев за одну ночь. Завопили ограбленные бояре и тор-
говые люди:
— За одну ночь, самую короткую и светлую! Кто
бы подумал в такую ночь править дела разбойные?
Не бывало такого с той поры, как пропал незнамо
куда злодей Сарынь Позолота! За одну короткую
ночь и светлую как день!
На торжищах и перекрестках досужие люди днем
подсчет вели, кто из богачей своим добром поплатил-
ся:
— У боярина Толстогуба ларец с серебром да зо-
лотом почитай из-под гузна выдернули!
— Федула Носатого у причального столба встрети-
ли, с баржи как отца родного под руки свели, суму
с барышами подхватили и — прости Христа ради!
— Рысья шапка мурзы Хусаина по Волге уплыла,
а добро из посудины пропало. Да, видно, и сынок
вслед за отцом на дно пошел!
Теперь Сарынь Позолоте оставалось со всей добы-
чей вниз по Волге до побратима Макария прорвать-
ся. Но на такое дело надо было ждать ночей потем-
нее и подлиннее. А пока скрылся он с ватажниками
в Аксеновом гнезде на Узоле. Как тигр сибирский,
вышел из логова, потянулся, схватил добычу и снова
в логове залег. Ватажники тут отсыпались, после бес-
сонных дней и ночей силы набирались, рыбу лови-
ли, уху варили. И слушали бывальщины старого Ак-
сена. А сам он спал плохо. Все вокруг своей закутки
с посошком ходил, на берег Узолы выходил и глядел,
и слушал ухом привычным разбойничьим, не донесет-
ся ли с низовой стороны говор какой, али тихий плеск
весла, али стук в днище челна боярского. И радовал-
ся старик тому, что поплатились-таки нижегородские
богатеи, прихвостни басурманские, данью дорогой,
только не хану-басурману, а Сарынь Позолоте, ата-
ману волжской вольницы!
Вот дождутся ватажники ночей потемнее, в чел-
ны пожитки снесут и Аксена за собой позовут:
— Давай с нами, дедка Аксен! В челне места хва-
тит!
И скажет в ответ старый разбойник, вожак волж-
ской вольницы, о коем песни сложены:
— Куда мне старому до Макария! Налетят из-за
Волги вороги, а обороняться силы нету. Пусть уж я
здесь, на Узоле, помру, не от басурмана, а от своей
православной смертушки!
Последние короткие и светлые ночи стоят. Пробе-
гут еще две-три недели, и день быстрее на убыль пой-
дет, а ночи с каждым заходом солнышка темнее и
длиннее станут. Но невесело Сарынь Позолоте у моря
погоды ждать. А молодцы-ватажники день и ночь
лежали да раны свои потуже перевязывали. И все
были за то, чтобы до темных ночей подождать. Эх,
атаман Сарынь Позолота! Знал бы да ведал ты, что
вот в эту теплую ночь догорают последние головни от
келий инока Макария, твоего побратима! Половина
монахов порублена, другие с игуменом в полон захва-
чены и за Волгу переправлены до татарской орды.
Не ждал бы ты, атаман, темных ночей!
4
Всего-то три дня и три ночи довелось отдохнуть
молодцам атамана Позолоты, как вместе с передовы-
ми басурманами прилетела к Новгороду низовскому
недобрая весть о разгроме монастыря на Желтой воде.
В ночь тронулся в путь Сарынь Позолота. Молча гля-
дел старец Аксен вслед уходящим челнам. Нет, не
согласился он поехать ко Макарию. Ждал он этой бе-
ды, чудилось ему, что так будет.
Быстро неслись челны вниз по воде. К полуночи
под Дятловы горы приплыли и, крадучись, зашли в
тень от берега. Пусто и тихо было в ту ночь на ниже-
городском берегу. Только псы завывали на верхних по-
садах, чуя дикий басурманский дух. У Зачатьевской
обители придержали разбег челнов. Сарынь Позолота
на берег вышел и обухом бердыша постучал по днищу
монастырского челна. Гулко, как исполинский бара-
бан, загрохотало дно перевернутого челнока. И так
три раза пробарабанил атаман по днищу челна. И
стоял, прислушиваясь. Вот в сумраке чуть слышно
стукнула щеколда, скрипнули ворота. Вся в черном,
под черным платком-шалью быстро спустилась тро-
пинкой к берегу женщина. Подошла к атаману: «Вот
это на выкуп страдалицы Оганьки. Не пристало рус-
ской жене у татарина ноги мыть! — сказала и совсем
тихо, на самое ухо: — Ниже по берегу баржа бас-
кака ханского. Заглянул бы».
Устремились челны вниз по течению. Вот и бар-
жа чернеет, прижавшись к берегу. Позолота с пяте-
рыми молодцами прямо с челнов поднялись на нее.
Но чуткий баскак с двумя воинами были уже на но-
гах. В схватке скоро упали два воина, но храбро от-
бивался баскак Хайрулла. А как понял, что его жи-
вым взять хотят, в слепой ярости махнул за борт по-
судины. Однако достал его на лету бердыш ватажни-
ка. Скоро шапка рысья выплыла, но сам баскак так
и не показался. Соскочили тогда ватажники в челны
и поплыли вниз, вглядываясь в ночь. А как от зари
чуть посветлело, увидели все, что на песке у самой
воды человек лежит. Выскочили тут трое, подбежали
к нему, повернули вверх лицом, оглядели.
— Это он, наш татарин. Живой, тащи его, молод-
цы!
В нос челна бросили кошму, уложили вражину,
своей одежкой прикрыли и снова за весла взялись,
понукая челны вниз по реке. Уже пропали позади и
Дятловы и Беломошные горы, когда совсем рассвело.
А два челна все стремились вниз. И только когда на
Волге вдали показались первые рыбари, челны свер-
нули в старицу и затаились в кустах. Тут им пережи-
дать надобно было весь долгий день.
В полдень атаман Позолота хмуро взглянул на
басурмана, вспомнил свою последнюю схватку на
барже баскака Хайруллы, родного сына его старого
врага Хабибулы, и приказал ватажникам:
— Обрядите рану, перевяжите. Смените подстил-
ку да укройте. Берегите его пуще глаза, он нам при-
годится!
И другую ночь плыли, подгоняя челны. И только
успели с Волги в Желтоводье заплыть, как совсем
обвиднелось. Причалили, вышли из челнов, огляде-
лись кругом. Ничего не уцелело от гнезда инока Ма-
кария. Ни стены частокольной, ни церковушки, ни
келий, ни меленки. Остался только закут земляной у
воды во черемуховых зарослях, где рыбарь Варнава
с челноком приставал и ночевал, когда рыба в снас-
ти дуром шла. Чуть-чуть видна она была сквозь кус-
ты. Заглянули туда — и землянка пуста, только ды-
мился остаток костра, да висела на шестах мокрая
сеть. «Кто-то тут ночевал!» — поняли ватажники. И
негромко так позвали они тогда:
— Эй, кто тут есть? Покажись!
Но никто не откликнулся. Только с пожарища
вдруг ворон взлетел и на сосну уселся, встряхнув пе-
рьями. За Волгой конь заржал, визгливо, со злом.
«Басурманский конь, — подумали ватажники, — на-
ши кони ржут радостно!» И всем на сердце печаль
легла. Там, на Оленьей и Лысой горе, тоже чернели
головки. И безлюдно было, словно все вымерло. Встре-
воженный ворон снялся с сосны, стороной людей об-
летел и за Волгу направил полет, скликая товарищей.
А позади, из кустов черемуховых, вдруг послыша-
лось:
— Подумалось, опять басурмане, ан наши при-
шли!
Хорошее место выбрал рыжий Варнава для своей
закутки. Закопался в землю на крутом берегу, за че-
ремухой, как за темным пологом. По Волге близко
проплывут, а ее не увидят. И с речки Керженки не
разглядеть. А ему с крыши своей земляночки далеко
видать. А внутри ее и пол, и потолок, и стены сос-
новые тесаные, как в хорошей мордовской избе. И
нары широкие вдоль стен — и себе, и помощникам из