послушников. Вовремя он увидал и эти два челна,
когда они по Волге подплывали и в устье Керженки
заворачивали. Да не поверил глазам своим, что это
челны Сарынь Позолоты, побратима Макария.
Вышел он к ватажникам таким же могучим и ры-
жим рыбарем Варнавой, каким был в Печерской оби-
тели, только обветренным и усталым.
— Все пожгли, все порушили. Наших кого побили*
кого за собой увели. А я на ту пору в Керженку да-
леко заплывал, там ночевал. С большим уловом до-
мой плыл, думал своих порадовать. И приплыл к го-
ловням. Одни следы к Волге остались. Троих наших
побитых захоронил. Да кого-то, видно, в огне сожгли.
Плыла тут по Волге наша мордва, сказывали, что
игумена Макария басурманы за собой повели. Жи-
вой, только изранен весь. На Сундовике видели.
Обошел пожарище атаман Позолота, оглядел Вар-
навину закутку. И приказал перенести в нее баска-
ка.
Хайрулла к тому времени был уж в памяти, но
к еде не прикасался, только пить просил часто. И
сказал атаман рыбарю, указав на увечного:
— Береги его, выхаживай, как ходил бы за са-
мим Макарием. Да и тебе с ним будет охотнее, когда
нас тут не будет.
Потом ватажники челны вытащили и упрятали, в
берегу еще землянку выкопали и перенесли в нее
свои пожитки. И свое, и то, что атаману на выкуп
Оганьки раздобыли. Немалая была добыча, а убира-
лась всего-то в двух махоньких сундучках. Здесь и
жили дружки до той поры, как видно стало, что бас-
как выживет. Рана его затянулась, поджила, но нога
оставалась недвижной. На это Варнава сказал:
— Сам выживет, а нога высохнет. В такое уж
место ему бердышом угодили.
И сделал Хайрулле костыль, чтобы он мог по
землянке пройти и, когда надо, за нее сходить, на
солнышке посидеть. И кормил его как сына родного
и хлебушком, и ухой, и медом сотовым, приговари-
вая:
— Ты, может, и басурман, но душа в тебе право-
славная. Потому как родился ты на нашей русской
земле, с малых лет ешь русский хлеб, пьешь воду из
русских родников и рек.
Хайрулла потому и баскаком был, что по-русски
знал, но в ответ на слова Варнавы молчал. А Варна-
ва не отставал:
— Правда, крестили тебя не по православному
обычаю, а по басурманскому. Вырастили по-басурман-
ски и к делу басурманскому приставили — у наших
людей последнее отнимать, дань собирать и хану от-
правлять. А наш бог православный взял да тебя и
наказал. И в Волге тебя искупал и ногу отнял. А не
бог так судьба, едина суть. Только ты на нее, на судь-
бу, не.серчай. Она наказала, она и помилует.
5
Пока рыбарь Варнава ордынца утешал да на пра-
вославие наставлял, Сарынь Позолота с ватажника-
ми на перевернутых челнах сидели и о том судили, как
ловчее басурман обойти, инока Макария из неволи
вызволить да заодно и Оганьку, что давным-давно
боярином в неволю запродана. Тут и сказал Позоло-
та своим товарищам, что на выкуп Оганьки из их об-
щей копилки казны не потребуется. На это Олена
свой ларец отдала и настрого наказала несчастную у
басурман отнять. А вот где она, в каком улусе, у ко-
го в невольницах, о том не слыхано. Инока Макария
разыскать нетрудно по свежим следам ордынцев, не
по тем, что пошли на Новгород низовский, а по сле-
дам за Волгу, что с добычей домой поскакали. Но в
погоню за ними плыть и бежать — все одно, что в
петлю голову совать. Вместо того чтобы Макария за
дорогой выкуп отдать, окружат вражины ватажни-
ков, кого порубят, кого повяжут и все их добро, при-
пасенное для выкупа, силой отберут.
И порешили ватажники не ходить далеко за Вол-
гу, а плавать по ней в низовской земле, в реку Суру
заплывать, прислушиваться к молве людской и славу
распускать, что у них в руках баскак Хаирулла, пле-
мянник самого хана ордынского. И что они, ватаж-
ники, готовы отдать его в обмен на инока Макария
без выкупа. А коли ко Макарию да прибавят Огань-
ку, жену русскую, что продана в полон лет за семь
до того, то отсыплют за обоих столько выкупа, что
довольны будут и сам хан, и все, кто с ним рядом
сидит!
Добрая ватага была у Сарынь Позолоты и с ата-
маном во всем согласная. Шестеро их было, все люди
разные, а как одна голова. Тут два брата родных
Швыряй да Сокол, с малых лет в сиротах. Батьку с
маткой у них ордынец увел, а малышей на произвол
судьбы оставил. Куда дети басурману, когда своих
кибитка полная! Вот выросли парнишки, возмужали
да и подались на Волгу в вольницу.
Косой да Никитка тоже побрательники. Когда
матку с отцом в полон погнали, они подростками бы-
ли. Басурмане и их прихватили. Но бежали парень-
ки с речной переправы, когда ордынцы от них глаза
отвернули. Побродили они вокруг разоренных сел и
тоже на Волгу. Прямо в стан к Сарынь Позолоте.
Последние два не братья, не побратимы, но друж-
ба их железная. Один мордвин, другой чувашин, оба
осиротели после набега вражьего. Все было так. В те
страшные годы не зря в песне пелось про лихоимца-
басурмана:
У кого денег нет,
У того жену возьмет;
У кого жены нет,
Того самого головой
В полон заберет!
Отца и мать заберут, а деток на холод и голод:
оставят. Подрастали и шли такие сироты под крыла
атаманов волжской вольницы. Все шестеро были мо-
лодцами удалыми и смелыми, но соглашались са
своим атаманом не лезть на рожон, а выманивать у
басурман инока Макария дорогими посулами. Какой
же ордынский хан устоит перед ларцом серебра и зо-
лота?
Трех послушников, что с атаманом в поход до
Узолы ходили, решено было с Варнавой оставить, что-
бы и здесь дело складнее шло. Трое в отлучке, чет-
вертый у землянки. Недужного татарина одного не
бросишь. «Вот как ладно, — вздохнул с облегчением
Позолота, — был десятым, стал опять сам седьмой.
Не счастливые ли дни навстречу бегут?» А плыть
было надумано на одном челне: нападать и убегать
ловчее.
Рыбаря с Хайруллой переправили подальше от
Волги, вверх по речке Керженке, поселили их в зем-
лянке, что монахами для Варнавы построена была до
того, как басурманы монастырь сожгли. Верст за
семь от устья вверх по Керженке бежит в нее с пра-
вой стороны ручей Быстрячок, холодный и бойкий, а
впадает в Керженку тихо, без шума. Река здесь из-
давна в крепких крутых берегах, без обвалов и осы-
пей, бежит не торопясь плесом прямым, а крутом ни
жилья не встретишь, ни голоса человечьего не услы-
шишь до самой черемисской земли. Здесь, в крутоя-
ре скрытой старицы, землянка вырыта, с полом и с
потолком, и стены тесаным деревом забраны. И теп-
ло, и сырости нет.
Вдоль стен нары для спанья понаделаны, у выхо-
да в стене очажок выкопан с дымоходом. Поблизо-
сти ручеек Быстрячок бежит, да так задумчиво жур-
чит, что усталого спать поведет, а бодрому думки
нашепчет тихие.
Вот сюда-то и переправил Сарынь Позолота рыба-
ря Варнаву с баскаком Хайруллой. Сам правил чел-
ном, Варнава на веслах сидел — часом доплыли. По-
могли ордынцу из челна выбраться и до землянки
подняться. Потом внесли туда же сундучок и Оленин
ларец и закопали у землянки под самую крышу. Вер-
нувшись на старое жилье, Позолота сказал троим ва-
тажникам из послушников:
— А вы живите здесь до возвращения инока Ма-
кария. Да помните, что скоро вернется он! Ходите во-
круг по знакомым селениям, где народ уцелел, соби-
райте на пропитание. Мимо ушей ничего не пропус-
кайте и обо всем Варнаве сказывайте. Он будет вам
и рыбку и дичину привозить, а вы с ним христарад-
ным хлебом делитесь. А что этот Варнава с басурма-
ном где-то на белом свете живут — о том для всех за-
будьте! Это я, Сарынь Позолота, вам наказываю! За
Волгу плавайте, и там молву по ветру пускайте, что
жив Макарий Желтоводский и не дальше как к по-
крову сюда, на Желтые воды, возвернется заново мо-
настырь отстраивать и лихоимца басурмана гневным
словом обличать. Чтобы не давали мужики ворогу
ни коня, ни скотины, ни хлебушка. Пусть приважи-
ваются сами для своего брюха еду припасать, кулиги
расчищать, хлеб растить!
6
В тот вечер Сарынь Позолота на берегу Волги на
холмике сидел, как ястреб нахохлившись, и в разду-
мье тихую песню пел. На том же месте, где ранней
весной перед походом в верховья задумывался. Но те-
перь не было за его спиной в дубняках келий и стены
Желтоводской обители, не маячила церковушка сво-
им дубовым крестом. Одни головни да пепел по пес-
кам остались, безмолвие и запустение. Все сожгла,
спалила рука басурманская. Быстро, за два лета по-
строился и ожил тут монастырь, чтобы часом сгореть,
дымом, пеплом развеяться. А не оправдалась ли тут
примета древняя народная: «Как в правую руку вой-
дет, так и из левой уйдет»? Это о добре, о богатстве
нажитом. Коли честно, кровью да потом нажито —
прослужит веки вечные, а злом да хитростью — все
как в трубу очага улетит.
Так думалось Сарынь Позолоте. Немало на монас-
тырь из его добычи отсыпано, у бояр, у торговых лю-
дей, у баскаков-ордынцев силой да хитростью отня-
той. Как нажито, так и прожито. Не впрок пошли
Макарию Желтоводскому дары Сарынь Позолоты. А
он как сокол, что не по себе добычу хватает. Уронит,
забьет, сердце с печенью выклюет, остальное бросает.
Теперь припас добычу дорогую на выкуп инока Ма-
кария. И, не жалея, отдаст все хану-татарину, все,
что за короткую ночь у бояр нахватано. А за Огань-
ку — полный Оленин ларец. И впридачу за все Хай-
руллу, баскака ханского.
Ах инок Макарий, непокорный твой нрав, честь
неистребимая! Живет на Желтоводье, под носом у ба-
сурман, на их главной дороге, и призывает простой
народ именем бога к непокорности врагу. И доходит
до хана молва без прикрас, что Макарий Желтовод-
ский и русских, и мордву, и черемис к православию
призывает и против орды наставляет, и призывы свои
именем бога православного подкрепляет!
Разве хан такую обиду снесет? Как можно тер-
петь гнездо Желтоводское, где оттачиваются мечи на
племя Чингисханово?
Направо, за волжским плесом, солнышко заходи-
ло, волну золотило и землю низовскую к ночному по-
кою звало, когда за Волгой на Лысую гору конный
ордынец вылетел и долго из-под руки вдаль глядел.
И был он с конем неподвижен, как дикий камень.
'Одинокие челны к своему родному причалу поспеша-
ли. А Сарынь Позолота все на своем холме сидел и
под раздумье свою тихую песню пел:
Сизый сокол, ты
Птица вольная,
Сердце смелое,
Своевольное!
Научи, скажи,
Как мне жизнь дожить,
Среди ворогов
Головы не сложить!
Чтоб от ворога
Никуда не бежать,
Храбрым воином
Под крестом лежать!
И перед тем как всем повалиться спать, атаман
сказал своим ватажникам:
— Завтра с зарей на низы поплывем. До устья
Суры. Там сходятся две главных басурманских до-
роги: вниз по Волге из низовской земли, и вниз по
Суре из орды. Будем там глядеть, слушать и ждать.
И нападать, коли нас к тому приневолят!
Поднялись затемно, челн на воду столкнули, на
Волгу выплыли и пропали в тумане утреннем. Было
самое начало жнитва. Из-за Волги доносился запах
спелых хлебов и дымных овинов. И совсем далеко
ржал одинокий басурманский конь. Ржал со злом,
визгливо...
7
Тихо жили рыбарь Варнава да ордынец Хайрул-
ла. И третий с ними сам Керженец. Над ними небо
синее, какое только в конце лета бывает. И небо, и
облачка, и прибрежный дубняк — все в плесо гля-
дятся как в зеркало. И уже первые желтые листья
по плесу под ветром бегут. Рыбарь Варнава только по
утрам да вечерам из землянки пропадает, а день да
ночь около бродит, снасти починяет. И Хайруллу на
путь православный наставляет. Не скучно с ним бас-
каку, только вот больная нога совсем не слушается.
Не стало тепла и жизни в ней.
Раз-другой в неделю Варнава на полдня отлуча-
ется. На Желтые воды послушникам рыбку везет, а
от них хлеб да ржаные сухарики, что из подаяния на-
сушены. Довольны послушники, но рассказать Вар-
наве пока нечего, нечем его порадовать. И, не задер-
живаясь, плывет рыбарь вверх по речке Керженке,
до устья ручья быстрого. Любит Варнава с Хайрул-
лой поговорить. Русское слово тот как свое понимает,
не зря среди русских в баскаках ходил.
— Вот когда перестанешь ногу свою волочить, как
ворон крыло перебитое, буду тебя за собой на рыбал-
ку брать, чтобы тебе тут одному не тосковать. Ну по-
терпи! Вот, чай, скоро ваши из орды придут и забе-
рут тебя, добра молодца, и за собой уведут. Дома-то,
чай, жена, либо не одна, да сыновья, да дочки. По се-
мье и затосковать не грешно. Семья — она у кого
хошь семья, самим богом дана. И беречь ее, и рас-
тить по конец жизни.
Тут Хайрулла задумывался. Жена у него одна.
Лет семь назад попалась ему на глаза одна полонян-
ка русская. Выкупил ее, к себе увел. Она ему сына
родила, а других жен приводить не позволила. «Коли
хочешь, чтобы с тобой жила и сына твоего пестовала,
так с одной живи, как наши православные. А приве-
дешь другую — меня не ищи!» Хайрулла о второй
жене не шибко задумывался, а после такого разгово-
ра и совсем забыл. Был он смелым и не вороватым
совсем, а роду именитого. И когда баскак низовской
земли Хабибула воды из Волги хлебнул, на его мес-
то поставил хан Хайруллу, из того же рода Хабибу-
лина. Немного было Хайрулле в том радости, но че-
стно хану служил и год, и другой, и третий, вот до
этой самой беды. Теперь остались у него из родни
младший брат, да дядя роду ханского, да мулла-кри-
кун. И жена с сынком-сорванцом.
— Напрасно ты на эту собачью службу пошел! —
пожалел как-то Варнава Хайруллу. — Баскаком
быть — все доброе забыть. Тебя хан с данью торо-
пит, ты трясешь боярина и всех имущих людей, а они
все смерда трясут дочиста, до последней крохи. Пос-
ледний хлеб, последнюю клячу, последнюю овчину —
все отдай хану-басурману. Ох, не по-божески и не по-
человечески!
В первые дни бабьего лета надумал Варнава свое-
го друга на рыбалку взять. Помог ему до берега спус-
титься и в челн усадил. И поплыл вверх по Кержен-
ке свои немудреные снасти оглядывать. Ранним ут-
ром и лес и река были как дождем умытые. Послед-
ние струйки тумана под солнышком на глазах про-
падали, а по реке ни ряби от ветра, ни плеска рыбье-
го. Никогда еще Хайрулла не видал такой красоты!
И сказал он по-русски:
— Ух, как баско! Ух, красна, хороша река! А ка-
кой стал листок на дубах! И на этой вот на осинке!
— А как дышится, чуешь? Словно мед ложкой
хлебаешь! Вот погоди, поживешь да поплаваешь со
мной, быстро выздоровеешь. Да и басурман своих
насовсем забудешь.
Выздороветь насовсем Хайрулла был бы рад. А