шиши все голодные были, в харчевню ввалились
Даньку в угол посадили и столом задвинули. И, пока
им еду да питье припасали, стали у девки допыты-
ваться, кто в Городце незаконные пряники печет. Не
испугалась Данька и смело Старому Ярыге такое вы-
палила: «Да, чай, сама не маленькая. Чай, сама пек-
ла!» Но хитрый старик не унимался: «А где та изба
да печка, что на всю Русь озорные непотребные пря-
ники печет?» Данька и тут не сробела и так Ярыге
ответила: «На родине моей родной матушки, в род-
ном селе, за синим лесом, под синим небом, у чиста
поля, у Синя камня. Утром выйдешь, к ночи добре-
дешь!»
Пока прянишница ярыгам зубы заговаривала,
Лука да Фока с хозяйкой харчевни словом переки-
нулись, с хозяином перешепнулись. Потом к ярыгам
подсели и сказали, что эта девка с пряниками и вправ-
ду откуда-то из-за леса появляется. Тут царским лю-
дям на стол уху подали, и осетрину, и вино зеленое,
и брагу-сусло ядреную. Когда все наелись да напи-
лись, Старый Ярыга приказал лошадей в повозки за-
прягать, чтобы всем скакать туда, где девка пряники
печет. А Лука Гром да Фока Каленый глиняную бу-
тыль в прутяной корзине из харчевни вынесли и в
повозку Старому Ярыге поставили, на тот случай, ес-
ли в дороге жажда доймет.
И поскакали царские люди за синий лес, туда, где,
по слухам, пряничное заведение было. Даньку на пе-
реднюю повозку рядом со Старым Ярыгой посадили,
чтобы дорогу показывала. На сороковой версте лес-
ной дороги захмелевшим ярыжкам из глиняной по-
судины испить захотелось, быстро ее опорожнили и,
проехавши деревню да поле, в еловый лес уперлись.
Среди седых елей большой Синий камень лежал, а во-
круг далеко мелкие камни россыпью поразбросаны.
Тут Данька-прянишница из повозки выпрыгнула, под-
вела ярыжек к тому Синему камню величиной с ба-
ню и такое молвила: «Вот здесь из песочка да гли-
ны пряники мешу, в солнышке на камне пеку, а тег
что неудачами получаются, кругом по лесу да по по-
лю раскидываю». И на камни-голыши рукой показы-
вает. Нахмурился Старый Ярыга и грозно сказал:
«Ты, девка, нам головы не морочь, а указывай заве-
дение, в коем пряники пекут. А ино как заголим са-
рафан, да растянем на камне, да почнем лозой па-
рить!..»
Данька в ответ на Синий камень скакнула, баш-
маком притопнула и прикрикнула: «Да вот тут! Вот
здесь, на этом камне, пряники пеку!» И начала она
на том камне плясать да припевать. Так заплясала,
закружилась, что сарафан на ней колоколом стал, от
ее круженья у царевых холуев в глазах зарябило и в
голове помутилось. Старому Ярыге подумалось: «Что-
то неладное со мной деется... Выпил лишнего а ли
девка эта пляской своей околдовывает?»
Хотел приказать Ярыга, чтобы Даньку схватили и
связали, да не успел, от круженья в голове на четве-
реньки упал, и язык отнялся. Каждый раз, как Дань-
ка башмаком притопывала, из-под каблука искры
летели, а камень в землю оседал. Все ниже и ниже
прятался камень, а искры не переставали сыпаться.
Ярыги и шиши от того все больше жмурились, в гла-
зах у них земля вдруг к небу пошла, и все они один
за другим у Синего камня на луговину повалились.
А Данька еще раз, последний, притопнула, приухну-
ла и, видя, что ярыжки валяются как убитые, быстро
разулась, башмаки в руки взяла, сарафан подобрала
да и побежала в родной Городец.
Царские холуи, провалявшись полдня, чуть очу-
хались, к ручью напиться приползли да тут опять до-
сыпать свалились. Рано поутру их местные жители
нашли, разбудили, спросили: «Откуда вы?» А у яры-
жек в головах все перемешалось, потому отвечали они
что-то несуразное: «Из-за синя леса, от Чиста поля^
от Синя камня!» Переглянулись люди, лошадей с по-
возками в лесу разыскали, упряжь поправили, по-
могли царевым слугам в телеги забраться и обратную*
дорогу показали. Когда ярыги в приказ вернулись,
родня, сватья да кумовья, их виду удивились: «Где
вы были, бедные?» А ярыжки отвечали как одуре-
лые: «За синим лесом, под синим небом, у Чиста
поля, у Синя камня!»
А на базарах Руси опять появились свежие да
пригожие печатные пряники. И не было для народа
заманчивее лакомства. По велению царя и святых
отцов-церковников сожгли вместе с тюрьмой бесстраш-
ного и грозного узника Аввакума. Его прах вместе с
пеплом по мерзлой тундре ветер развеял, а «грамот-
ки аввакумовы» да расписные пряники городецкие
продолжали нести в народ мятеж и крамолу.
Одна изба в Городце по утрам и вечерам трубой:
дымила, русская печь с широким челом жаром ды-
шала, а перед ней молодая прянишница Данька хло-
потала. А старая мать-звонариха в сторонке сидела,
глядела и радовалась. И тихо напевала свою песню*
раздумье:
Ярый мед, хожалый мед,
Дар лесов и дар полей,
С добрым хлебом яровым
Воедино силы слей!
Чтобы пряник городецкий,
Расписной да озорной,
Гоголем ходил в народе,
Как Бова-силач герой!
Чтобы пряник, наш сударик,
Расходился по рукам,
На потеху добрым людям
И на славу землякам!
Потом и другие умелые люди переняли и перехва-
тили пряничное дело. Еще сильнее запахло над За-
волжьем и всей Русью городецкими мятежными пря-
пиками. Синий камень, на котором Данька-пряниш-
ница плясала, царских ярыжек обморочивая, и сей-
час прячется в заволжских лесах у села Чистого По-
ля. Как втоптала его плясунья, так и лежит, только
макушка из земли видна. Ручей, что мимо Синего
камня бежит, люди исстари речкой Пьяной зовут. А
ъокруг Синего камня, по полям и перелескам, «Дань-
кины неудачи» — мелкие голыши пораскиданы. В
старину на чистополыцине их «городецкими пряни-
ками» звали и, чтобы пахать не мешали, на меже в
кучки собирали.
Это было в пору, ког-
да на заброшенных славянских идолищах истлевали
осиротевшие деревянные боги-истуканы, а на смену
им уже появлялись убогие церковушки на смолистых
столбах с дубовым крестом на островерхом шатре.
Суровый воин Чингис еще не успел проскакать по>
Руси на своем страшном коне, сотрясая землю от края
до края. Северные племена славян пахали и сеяли,
охотились и рыбачили по соседству с племенами морд-
вы и черемис. Тогда-то и родились такие русские при-
меты-пословицы: «С мордвой водиться грех, зато луч-
ше всех!», «У черемис только онучки черные, а со-
весть белая!» Люди разных племен жили по-разному,
имели разные обычаи и молились разным богам, но
старались жить мирно, пока их князьков не одоле-
вала корысть и зависть.
1
Жили между Волгой и Ветлугой труженики-хле-
боробы. Охота, рыболовство да пчелки дикие от их
рук тоже не отбивались. Сами пахали и сеяли, лен
да жито выращивали, сами одежку и обувку масте-
рили. Старый скряга Ширман тем племенем управлял
и всему головой был. Слово его было законом неписа-
ным: как Ширман скажет, так оно и будет. И это не
потому, что он был умнее всех, а своим богатством да
упрямством осиливал.
А у охотника Черкана все богатство по лесу гуля-
ло. Что луком да копьем в лесу добывал, тем и семью
свою кормил, одевал. Жена охотницкая Кокшага да
три дочки по дому хозяйничали — горох да кисель
варили, лен пряли, холстину и онучи ткали да еще
успевали богатею Ширману помогать. Потом малень-
кий Чур в семье вдруг появился. По такому случаю
да по обычаю надо было всех соседей за празднич-
ным столом дичиной лесной досыта накормить. Вот
и пошел Черкан в лес за добычей, но повстречал на
тот раз медведя себе и рогатине не по силам. Затре-
щала рукоять копья-рогатины под медвежьими лапа-
ми — и погиб тут охотник заодно со зверем.
Вдова Кокшага сама медведя свежевала и на по-
минках по мужу всех соседей тушеной медвежати-
ной накормила. Челюсти медвежьи в печи распари-
.ла, клыки из них повыдергала, до блеска очистила и
в потайное место спрятала, а шкуру медвежью выду-
била, выскребла и мехом кверху на полу разостлала,
чтобы малютке Чуру не холодно было зимой по полу
на четвереньках ползать.
Но, на удивление всем, маленький Чур до наступ-
ления зимы научился через порог избы переползать и
по задворкам ползать. Заберется в крапиву, в бурьян,
исколется весь до красноты, а не плачет, только по-
чесывается. Мать Кокшага и дивилась, и бранилась,
л шлепками сына угощала, но дочкам наказывала:
— Глядите за братцем, берегите, он один мужик
растет на всю нашу семью. Без мужика в доме жить
худо!
Пяти лет Чур с большими парнишками в лосиные
косточки-бабки играл. Как нацелится костяной битой
да ударит по кону, так и разлетятся из-под биты все
бабки, на удивление взрослым: «Ну и рука у парня!
Ну и глаз!»
Пока сын подрастал, вдова Кокшага сама охотой
промышляла, но не всегда удачно, поэтому бывали:
для семьи голодные дни. Тогда Чур уходил в сосед-
ний бор на ягодники, а за ним трусцой бежал черный
как уголь щенок, тоже голодный. Два малыша ухо-
дили в лес с каждым разом все дальше, к нехоже-
ным местам. Большие тяжелые птицы с белыми носа-
ми и красными бровями с шумом взлетали с бруснич-
ников и рассаживались на деревьях. Чур уже знал, что»
взрослые охотники добывают этих птиц стрелой из
лука, особенно в пору, когда они так глупеют и глох-
нут от весенней радости, что можно любого достать
и заколоть копьем. А самые хитрые сородичи, такие,
как скряга Ширман, настораживают особые ловушки:
из тяжелых плах, которые придавливают птицу к
земле. Только он, маленький Чур, пока не знал, как
добыть такую большую, но осторожную птицу. И ма-
лыш и молодой песик подолгу глядели на дичь, сов-
сем забывая о голоде. Вдвоем они ходили по сосно-
вым гривам и брусничникам, щенок принюхивался к
птичьим следам-набродам, а мальчик с любопытством
разглядывал места, где кормились эти птицы, клева-
ли мелкие камешки и купались в пыльных ямках. ИГ
вот однажды, вернувшись из леса, Чур попросил сес-
тер отрезать из своих кос по самой длинной пряди во-
лос. Дивно это показалось дочкам Кокшаги, стали до-
пытываться :
— Скажи, Чур, что ты задумал?
Но брат не выдавал своей придумки и настойчива
просил у сестер по пряди волос. Помогла мать Кок-
шага:
— Порадуйте братца, он что-то доброе задумал!
Когда сестры отрезали по пряди самых длинных
ьолос, Чур сразу принялся за дело. За один вечер он
свил дюжину тонких волосяных шнурков, а с утра
ушел в лес и пропадал там целый день. А через три
дня поутру сбегал в сосновый бор и принес двух тем-
ных птиц с белыми клювами и красными бровями, да
таких тяжелых, что горбился под тяжестью ноши.
Это было очень вовремя, семья голодала, потому что
мать Кокшага давно ничего не добывала, работая на
поле у скряги, который не спешил с ней расплатиться
своим хлебом. Ободренный удачной охотой, Чур дога-
дался свить еще дюжину шнурков, но уже из конско-
го волоса, и снова на целый день ушел в лес.
И так через каждые два-три дня приносил больших
краснобровых птиц. А мать радовалась, что растет
добычливый сын.
Слава об удачливости маленького Чура разнес-
лась по всему племени. Старые охотники усомнились,
не из их ли западней Кокшагин парнишка достает
дичь. А мальчик все бродил по своим потайным уро-
чищам и каждый раз возвращался с добычей. И вот
как-то под вечер в избу Кокшаги пришел старый Шир-
ман. Пытливо разглядывая мальчика, спросил, как
это он ухитряется ловить столько осторожной дичи,
что приносит ее из леса целыми ношами? Чур был
мал, но у него хватило ума ответить, как ответил бы
взрослый:
— Да, мы теперь не голодаем. Походите за мной,
поглядите, сами увидите!
Недоверчивые старики охотники уже следили за
Чуром, чаще обычного проверяя свои западни, но их
ловушки никто другой не тревожил. Свои же силки-
петли на дичь мальчик настораживал так непримет-
но, что их трудно было увидеть. Завистливый Шир-
ман дольше других старался разгадать искусство удач-
ливого птицелова. Часто по вечерам он бродил по ле-
су, пытливо приглядываясь ко всему на своем пути.
Один раз он запоздал, а сумерки были пасмурные и
ветреные. Старику стало жутко одному в темном ле-
су, вот он и подумал: «Все злые духи к ночи просну-
лись и сердятся, надо поспешать домой!»
Ширман уже выбирался на знакомую тропинку,,
как вдруг его больно, до искорок в глазах ударило по>
переносице, дернуло за ногу, и он упал. Не один раз-
старик вскакивал, пытался бежать, но его дергала
за ногу, и он опять падал. Наконец Ширман как-та
вырвался и что было силы побежал к дому. Не до-
бегая до селения, он стал кричать и звать на помощь,
а у своего дома упал и принялся стонать и охать. Дол-
го он так притворялся и дурачился, и только когда
собрались все соседи, рассказал, как в лесной чаще
на него напал злой ночной дух, ударил по переносью
дубинкой, схватил за ногу и пытался утащить на де-
рево. И не будь он, Ширман, таким хитрым и ловким,
не вырваться бы ему от коварного лесного врага!
Старик совсем расхвастался, и многие ему вери-
ли. Чур тоже был тут. Он разглядел на ноге старого
враля обрывок волосяной петли и смекнул, что тот
невзначай наступил на сторожок силка, деревце вы-
прямилось и ударило его по носу, а петлей захлест-
нуло ногу. После того как Ширман, притворно охая,,
уплелся в избу, люди тоже пошли по домам, рассуж-
дая о том, что лесные духи знают, кого надо подогом
стукнуть и за ноги подергать. И что не надо было
этому скряге завидовать сиротской семье.
С того дня старые охотники перестали дознавать-
ся, как Кокшагин малыш добывает дичь. А малень-
кий Чур как умел помогал матери в охотничьем про-
мысле, и это было очень кстати, потому что Кокшага
часто недомогала от старости. Так прошло сколько-то-
лет, и вот, когда Чуру минуло тринадцать годков и
«ему под силу стало носить отцовский лук и копье,
Кокшага повесила ему на шею медвежий клык на
шнурке для удачи и счастья и отпустила на промы-
сел.
Была глубокая осень, звери и птицы уже оделись
по-зимнему и стали осторожными, поэтому Чур от-
правился на далекую Дикую реку, в крепи багряных
дубняков и сонных хвойных боров — в край непу-
ганых диких животных. Много дней охотился Чур на
той Дикой реке, ночуя у костра под крутыми берега-
ми. Раньше, на охоте вокруг дома, он пользовался
легким самодельным луком, поэтому отцовское ору-
жие ему казалось поначалу тяжелым. Чтобы пустить
стрелу, он опирался концом лука в землю и стрелял
с колена, а колоть копьем смогал только обеими ру-
нами. Но скоро он привык, и потом, когда вернулся
домой, его маленький лук показался игрушкой.
Умение делать луки и самоловы и здесь, на Дикой