ми звериными, урочищами нелюдимыми, лесами уг-
рюмыми. И раным-рано прискакала к озеру Яру Тем-
ному. Сошла с коня усталого, ко бережку спустилась,
на колени стала и тихо с озером заговорила:
Волшебник добрый, Темный Яр,
Ты помнишь Настю — это я
К тебе с бедою прибегала!
Верни красу моим рукам,
Чтобы корыстные да злые
Не смели насмехаться там,
Где надо плакать!
Помолчала Настенка, прислушалась, не заговорит
ли опять с ней Темный Яр. Но тихо было над озером.
Только запоздалая ушастая сова бесшумно пролете-
ла над водой и скрылась в камышах, да конь борзой
звенел уздечкой на луговине. Но вот над озером ве-
тер дохнул, волна плеснула.
Ах, кабы руки мои умелые
Да стали, что крыло лебяжье,
Красивыми да белыми,
Проплыла бы я, Темный Яр,
По груди твоей лебедушкой!
С этими словами Настенка в воду вошла и руки
свои сполоснула по локоть. И пропали на руках страш-
ные следы ожогов, стали руки чистыми, пригожими и
белыми, как крыло лебедя. И так ей стало радостно,
что заплескала она руками по воде и нырнула в тем-
ную глубину озера до бела песка. А вынырнула бе-
лой лебедью. И уже не руками, а белыми лебяжьими
крылами била по воде. Закричала, запела лебедушка,
и полилась печаль лебединой песни над Темным Яром
до самого синего неба.
В тот час князь Кирдяпич с дружками к озеру по
следам коня прискакал. Но поздно одумался да спо-
хватился князь! Выскочили на холм, видят, внизу
озеро, темное да молчаливое. По зеленому берегу
бродит конь оседланный, уздечкой звенит, в шелко-
вых поводьях ногами путается, травой-муравой уго-
Издавна гадают охот-
ные люди о том, как и откуда взялись на Руси гон-
чие псы, прославленные костромичи, от всех дру-
гих пород отличные и по масти, и по стати, и по го-
лосу. А по мертвой злобе-смелости к зверью дикому
им, костромичам, и на свете равных нет и не было.
Это они испокон веков русским звероловам в охоте
служили, хищных зверей из непролазных чащоб под
стрелу и копье выживали, на конных борзятников вы-
ставляли. И недаром завидовали на старинных рус-
ских гончих знатные иноземные охотники.
В народных сказах и преданиях сквозь выдумку
завсегда правда просвечивает дорогим самоцветом-
камешком. Без нее, без правды, и выдумка-сказка не
живуча. В этой сказке за вымыслом тоже правда
кроется. Правда о том, как умные смелые псы от
злого хана-басурмана на службу к русскому парень-
ку-зверолову перешли. И помогали отроку не только
зверя добывать, но и очищать родную землю от вра-
жьей нечисти.
За ратью Батыевой, что на Русь грозным оболоком
двигалась, бежали псы ордынские, твари злые и свар-
ливые, до русских людей злобные. Привадили их за-
воеватели на славян нападать, бежавших пленников
настигать и терзать. А за кибиткой хана Бурундая,
что особо от Батыя шел на земли суздальские, ехал
ханский ловчий Гуннхан, зверолов и наездник лихой.
Под ним конь крепкий да выносливый, при седле лук
тугой да колчан со стрелами, а у правой ноги копье
боевое жалом в небо поглядывало. И бежали слева его
коня две собаки, как песок пустыни, желтые, словно
волки, высокопередые, с глазами раскосыми, крова-
выми. Тех псов невиданных получил хан Бурундай в
дар от владыки всех гор поднебесных, что сверкали
вершинами на самом краю монгольской земли. Были
они умны, бесстрашны и смекалисты, и не зря одну
собаку звали Халзан, что обозначало Орел, а другую
Гюрза-змея. Они выгоняли под копье Гуннхана свире-
пых барсов и кабанов, заганивали и душили матерых
волков, но, в отличие от других монгольских собак,
никогда не трогали человека. И тщетно ловчий Гунн-
хан в угоду своему хану старался пробудить в них
злобу жестокую к людям, которых ордынцы пришли
покорять.
Словно тайный голос удерживал Халзана и Гюрзу
от нападения на русских людей. И вот теперь на зем-
ле Руси басурманы-воины смеялись над ханскими
собаками:
— Испортились собаки! Любого зверя берут, собак
наших 'душат, а уруса в овчине боятся!
По указке хана ловчий Гуннхан стал собак очень
худо кормить и голодных напускал на русских людей.
Но исхудавшие от голода Халзан и Гюрза отказыва-
лись нападать на людей. Неведомое врожденное бла-
городство не позволяло псам опозорить себя нападе-
нием на человека. А хан Бурундай и его ловчий не по-
нимали поведения собак и настойчиво изнуряли их
голодом.
После одной битвы с русскими задумал хан Бу-
рундай устроить пир для своих знатных воинов. Для
ханского котла дичина понадобилась. И задрожала
под копытами ордынских коней приволжская земля.
Сам Бурундай с оравой охотников за добычей выехал,
скакал по перелескам и крепям, выскакивал на опуш-
ки, топтал озимые поля. Халзан и Гюрза, худые до
ужаса и страшные своей силой и смелостью, по сто-
ронам рыскали, чутьем и смекалкой в звериных сле-
дах разбирались. За ними ловчий Гуннхан с трудом
на коне поспевал. Вот прихватили псы свежий олений
следок, через болота да чащобы зверя с подвываньем
погнали и с глаз и со слуха ушли.
Долго басурманы по лесу метались, к шумам лес-
ным прислушивались, к следам звериным пригляды-
вались. Но по лесам да болотам скакать на коне не
так-то привольно, как по полям да степям. И вернул-
ся хан Бурундай со всей свитой к своим шатрам без
добычи. А ловчий Гуннхан волей-неволей остался, из
конца в конец по лесу метался, прислушивался, при-
нюхивался и после долгой скачки по крепям да до-
лам разыскал собак у крутояра широкой реки. Синей
сталью просвечивала она сквозь вековой сосняк, не-
удержимая и полноводная от осенних дождей. Рус-
ский отрок, склонясь над поваленным оленем, искус-
но работал ножом, свежуя добычу. А поодаль Халзан
и Гюрза лежали, голодными глазами подачки ждали,
от голода и холода вздрагивали. Тут Гуннхан подска-
кал, рысьими глазами нацелился и пролаял визгливо:
— Мои собаки — моя добыча!
И с того визга басурманского осыпался с деревьев
первый снег-пороша, притихли пичужки и зверушки
лесные. Но не испугался паренек в полушубке овечь-
ем:
— Мой зверь! — спокойно ответил отрок. Ногой на
голову оленя наступил, выдернул из оленьего горла
стрелу окровавленную и ордынцу ее показал. И все
деревья кругом согласно кивнули мохнатыми верши-
нами. Долго молча с ненавистью глядел Гуннхан на
русского охотника, что добычу у басурмана-воина ос-
мелился оспаривать. Но глазом не моргнул отрок. Мол-
ча и ловко вспорол оленью тушу, достал сердце с пе-
ченью и собакам пополам разделил. Но не успели Хал-
зан с Гюрзой проглотить добычу, как их свирепый хо-
зяин взвизгнул яростно:
— Мои собаки — моя добыча!
И зверски ударил собак своей плеткой-нагайкой.
С воем и рычанием собаки отпрянули в сторону, а
Гуннхан бешеным конем на зверолова наступал. Но
всего-то на три шага отступил паренек, а стрела его
сама собой в тетиву уперлась, и лук тугой напружи-
нился. И придержал тут Гуннхан своего коня. По тому,
как, не дрогнув, жало стрелы в глаза ему глянуло,
понял воин бывалый, что не промахнется этот урус, не
спасут его от русской стрелы ни конь, ни копье, ни
сабля острая. И начал незаметно коня назад осажи-
вать, да так, словно бы сам конь, ярясь и храпя, от
отрока пятился. Тут паренек проворно пудовый кусок
от оленины отрубил и в торбочку свою положил. На
остальное рукой махнул:
— Вот теперь все твое!
И, не торопясь, но с осторожной оглядкой, с луком
и стрелой наготове, скрылся в сосновом бору. Напрас-
но Гуннхан улюлюкал вполголоса, посылая собак на
отрока. Халзан и Гюрза не подчинились его приказам,
отказались нападать на человека и не двинулись с ме-
ста. Когда шаги зверолова стихли вдали, соскочил
ловчий с коня, разрубил оленью тушу на части и при-
торочил к седлу. И в поводу повел нагруженного ска-
куна из хмурого леса. Собаки долго глядели вслед
Гуннхану, потом нехотя поплелись за ним, продрог-
шие, худые и голодные.
У ханской кибитки Гуннхана ждали сам Бурундаи
и другие знатные воины. Слуги расседлали коня, оле-
нину внесли в кибитку, а седло с войлочным потни-
ком и чепраком оставили на ветру, потому что все бы-
ло пропитано оленьей кровью. После того басурманы
забрались в жилье, наварили оленины и стали пиро-
вать. А голодные Халзан и Гюрза бродили вокруг,
дрожа от холода, и наконец задремали, прижавшись
к войлоку кибитки.
Ордынские воины ели оленину, запивали бузой и
хвалили удалого зверобоя Гуннхана, его коня и собак,
и меткое копье. Потом Гуннхан расхвастался о том,
как трудно ему было поспевать лесом за зверем и со-
баками, какой был этот олень выносливый и хитрый
и как долго он не попадал под его копье! И снова все
гости хвалили охотника, и его коня, и ханских собак.
Только в конце пира Гуннхан вспомнил о собаках. Он
сидел покачиваясь и бормотал одно и то же:
— Надо бы накормить собак. Кто накормит собак?
Но все гости и слуги хана Бурундая опьянели от
сытой еды и бузы, и никому не хотелось выходить из
теплой юрты на холод. Скоро хозяин и все гости вой-
лочной юрты заснули. Люди спали в теплой кибитке, а
Халзан и Гюрза сиротливо жались друг к другу и то-
скливо глядели в звездное небо. Но не жаловались, не
выли.
Над землей поднялся круглый месяц, стало еще
холоднее, и собаки стали бродить, подыскивая место
потеплее, чтобы свернуться клубком и заснуть. И на-
брели на брошенные у входа в кибитку седло и че-
прак, пропитанные кровью оленя. Псы начали жадно
вылизывать кровь, Гюрза из чепрака, а Халзан из
войлочного потника. Лизали и лизали, но голод не
унимался, становился невыносимее и заставлял собак
прихватывать зубами то, что лизали, отрывать кусоч-
ки потника и чепрака и проглатывать. Скоро они
съели все: Гюрза чепрак из черной верблюжьей шер-
сти, а Халзан войлочный потник, пропитанный олень-
ей кровью. Когда от седла и чепрака остались только
отдельные клочья, собаки свернулись на земле клу-
бочками и, зябко вздрагивая, заснули под холодным
небом с круглой луной посередине.
Спали в теплой кибитке воины, спали и собаки
Бурундая, а холодный желтый месяц и редкие звезды
глядели на них сверху. Халзану и Гюрзе грезилось,
что они преследуют дикого зверя, и они сквозь сон
вполголоса взлаивали и подвывали. Кругом было
светло, холодно и жутко. Месяцу сверху хорошо видно
было, как постепенно менялась окраска спящих со-
бак. Халзан, съевший окровавленный потник, стано-
вился краснее и краснее, и наконец шерсть на нем
стала совсем багряной, как застывшая кровь. У Гюрзы
же, съевшей чепрак, спина и бока темнели и темнели
и стали совсем черными, словно покрылись черным
блестящим чепраком. Только лапы и голова ее оста-
вались желтыми.
Кончилась ночь, месяц опускался за край земли, с
другой стороны показалось солнце, а собаки все спа-
ли, и шерсть на них отливала по-новому: у одной
багрянцем, у другой крылом ворона. Выспавшись,
вышли из кибитки ордынцы. Гуннхан хотел оседлать
коня, но на месте седла увидел только клочья чепрака
и войлока. А две совсем незнакомые собаки сидели
поодаль и, словно насмехаясь, глядели на людей жел-
тыми раскосыми глазами. Одна собака была вся баг-
ряная, другая черноспинная и желтомордая. Уди-
вились Бурундай и Гуннхан и все, кто был
с ними.
— Откуда взялись эти странные псы? Или это
оборотни?
А Гуннхан закричал:
— Это они сожрали мое седло!
— Это русские лесные колдуны подменили моих
собак! Надо расправиться с ними! — крикнул хан
Бурундай.
Басурманы повскакали на коней и стали гонять-
ся за Халзаном и Гюрзой, стараясь затоптать, захлес-
тать нагайками. Сначала собаки спасались от конни-
ков, бегая среди кибиток, но на помощь хозяевам
подоспели сторожевые псы. Увертываясь от копыт и
нагаек, собаки-оборотни успели так рвануть двух-трех
ордынских псов, что они поползли умирать. Тут люди
начали метать в них копья и стрелы, пытались пой-
мать арканами. «Здесь только наши враги!» — поду-
мали Халзан и Гюрза и спорым волчьим махом по-
скакали к дальнему лесу. Позади гикала, визжала и
лаяла погоня во главе с ловчим Гуннханом, он кри-
чал, призывая расправиться с собаками-оборотнями,
которые осмелились съесть его седло. Но зубчатая зе-
леная стена приближалась, обещала укрытие, и гони-
мые псы стремительно убегали к ней. Когда же они
вынеслись на последний холм, — увидели перед со-
бой широкую полноводную реку, а спасительный лес
темнел на том берегу.
Немало ханские собаки переплыли рек и ручьев,
глубоких и стремительных, пока служили Гуннхану,
но никогда им не приходилось пересекать таких мо-
гучих потоков. А шум погони приближался, рос и
подгонял.
— За рр-реку! — рявкнула решительная Гюрза.
— За рр-реку! — согласно рыкнул Халзан.
Вода была страшно холодна, по ней плыла ледя-
ная каша-шуга, но для собак была одна дорога —
плыть и плыть к синеющему лесу на той стороне
этой могучей реки. Две собаки плыли друг за другом,
над водой видны были только их желтые головы да
кончики хвостов, а набегавшие волны безжалостно их
захлестывали и топили.
— Не вернуться ли? — спросила Гюрза, плывшая
позади.
— Никогда! — отрубил Халзан.
Тогда Гюрза, стыдясь минутного малодушия, при-
бавила ходу, обогнала и поплыла передом. Собаки
уже доплыли до середины реки, но другой берег ка-
зался очень далеким.
— Не вернуться ли? — спросил Халзан.
— Никогда! — ответила Гюрза.