го. Полдюжины басурман-воинов на веслах баржой
управляют да сам баскак. Боярские холопы услужли-
во посудину от берега на стрежень реки оттолкнули,
и поплыла она, как важная утица, на волне покачи-
ваясь.
Вот уже град земли низовской пропал за холмами
лесистыми, позади серенькая обитель печерская. Ле-
вый берег в густых ивняках, на правом дубняки гля-
дятся в реку, что в зеркало. Баржа под грузом в воде
глубоко сидит, ладно, что плыть вниз по течению, чуть
веслами пошевеливай — сама идет. Только от берега
подале держитесь, татары-воины, и от левого, и от
правого. Середины держитесь!
Доволен и радостен на носу баржи ханский бас-
как Хабибула. А матушка-Волга радушно и берега и
плесы навстречу раскрывает, обнять готовая. Но бе-
регись, баскак, Волга — река русская. Может так об-
нять — не порадуешься! А солнышко уж на середи-
ну неба забирается. Жарковато стало татарам-воинам
махать веслами, а тем, что на рулевом весле, — и по-
давно.
Зорок глаз Хабибулы. Издалека приметил, как
сквозь ракитник к Волге бабеночка спешит, пробира-
ется, на ходу раздевается, косы распускает. Сама стат-
ная да рослая, а походочка — что пружинками де-
вицу подкидывает. Вот на берег выбежала, одежку
на камушки бросила и с разбега в Волгу бултыхну-
лась. И поплыла наперерез барже нырком-гоголем: то
нырнет, то вынырнет, русалкой плещется, играет с
волной, что белорыбица. Вот совсем рядом с баржей
это чудо-юдо выплыло: не гоголь-нырок с моря хо-
лодного, не русалка с глазами зелеными, а девка рус-
ская глаза Хабибуле слепила красой.
Плывет впереди посудины, как рыба резвая, пря-
ди кос, что змеи живые, по спине струей разметаны.
А руки сильные да белые с волной спорят легко, иг-
раючи. Вот она бочком поплыла, баскаку ручкой по-
махала, да так-то приветливо, что у того сердце ек-
нуло. За всю свою жизнь не встречался басурманин с
такой красой. И закричал сарычом, вцепившись ру-
ками в жидкую бороду:
— Ух, якши баба! Ух, красна, баска русска девка!
Навострили уши гребцы-воины, приподнявшись,
глядят на чудо речное, дивуются. А красотка плывет
да плывет впереди посудины, то одним бочком, то
другим, без натуги плывет, играючи, будто всю жизнь
в воде прожила. И глядел на нее баскак Хабибула
как зачарованный: «Ох, якши баба, самому хану в
подарок ладна! За такую и золота отсыплет, и коня
подарит, и шапку соболью. Ох, гром на мою голову,
у самого три жены, отдал бы всех за такую одну! А
как смела, как ловка, была бы на зависть всей орде!»
Вот краса русалочка на спинку повернулась, в ла-
дошки похлопала и, красой дразня, круто к берегу
повернула. И завыл тут баскак Хабибула на всю Вол-
гу, сам не зная, кому и что приказывая:
— Аи, нагнать, собаки шелудивые, поймать, за-
арканить!
И ногами топал баскак, и бороду теребил, и бога
своего бранил. И погнали басурманы-воины свою по-
судину за русалкой к левому берегу, так что весла
гнулись и руль кряхтел. А девка, на берег выбрав-
шись, резво одежку с камешков подхватила и в ра-
китнике сокрылась. Не успела посудина к берегу при-
стать, как ожили кусты ракитовые, заголосили, за-
свистели по-разбойничьи. Из кустов ватага удальцов
высыпала с бердышами да копьями, по пояс в Волгу
забежали молодцы, баржу крючьями да баграми за-
цепили и к берегу подволокли. Как увидел баскак
страшное вольное войско, первым с борта в Волгу
скакнул, а за ним его воины. Да, видно, в воде ны-
рять не то, что на коне скакать. Побарахтались, свое-
го бога на помогу покричали да и на дно пошли, как
камни тяжелые.
А молодцы-удальцы, не откладывая, принялись
поклажу баржи тормошить. Первым им в руки бочо-
нок попался, с медом пьяным, разымчивым, что боя-
ре-угодники в подарок хану посылали. К меду бочо-
нок стерляди выкатили, расколотили, на песке среди
ракитника огонь развели, кругом сели и пировать на-
чали. И не забыли пить за здравие Семки-смерда, Са-
рынь Позолоты по прозванию, атамана удалого, и за
его залетку-зазнобушку из терема боярского, отваж-
ную и верную помощницу.
Скоро к берегу голодный люд набежал, баржу-по-
судину от снеди опорожнили и опьянели все, не столь
от меда, сколь от непривычной сытости. К вечеру бар-
жа совсем опустела, над водой поднялась, на волне
покачалась, будто раздумывая. И с пустой утробой
вниз по Волге поплыла. Одна-одинешенька и пустым-
пуста. Принимайте, ханы-басурманы, подарки от воль-
ницы земли низовской!
Стремится вверх по Волге челн просмоленный, со
встречной волной разговор ведет, к левому лесному
берегу жмется, торопится, на воде быстрый след ос-
тавляя. Молчат, на весла наваливаясь, гребцы угрю-
мые, и злая печаль на их лицах при закатном сол-
нышке еще злее кажется. Давно плывут. И кто бы ни
встретился им из простых людей, по воде плывущий
или по берегу идущий, ко всем одно слово нетерпели-
вое:
— Не слыхано ли про инока Макария, целителя
из Печерской обители?
Так плыли шестеро молодцов до утра и, ничего не
дознавшись, свернули в устье родной реки, что с Вол-
гой сливалась. Тут им оборванный смерд на глаза
попался, что в липняке по берегу лыки на лапти драл
и лубки для мочала в бочажинах замачивал. В сер-
мяжине на голо плечо, в худых портах, не унимаясь,
от овода мужик отмахивался. Не сразу дошло до его
разума, о чем молодцы спрашивают. Да и комар жуж-
жал, тучей кружась, покоя не давал.
— Монахов с иноком Макарием? Не слыхано. Вот
по весне, по большой воде, проплыли вверх по Узоле
на двух челнах, только, кажись, не монахи, а люди
вольные. Да вы, молодцы, во Аксенову зимницу на-
ведайтесь. Место приютное, для вольных людей на-
дежное!
Как не знать молодцам зимницы Аксеновой! Са-
мим не раз доводилось в ней, среди леса, отсиживать-
ся, от воевод хорониться. Притаились в приузольских
лесах деревушки никому не ведомые, упрятались в
глухомань далекую от засилья боярского, ярма басур-
манского. На смердах одежка убогая, сами круглый
год полуголодные, а с вольной братией при случае
последним поделятся. В просторной да приземистой
зимнице старец Аксен испокон века живет, и кто ле-
тами старше: жилье или хозяин — о том мало кто
помнит. В молодости с вольницей по Волге и по суху
ходил, ненавистных бояр и басурман при случае как
мух давил. И летела о нем слава грозная как о раз-
бойнике безжалостном. К самой старости Аксен бого-
вым слугой поприкинулся, в глухомани, притаясь,
век доживал. А зимней порой, студеной да неудачли-
вой, лихих молодцов у себя укрывал. И слыл среди
смердов приузольских старцем божьим, праведным.
Из дальнего залесного поселеньица прибежит тропа-
ми неприметными девчоночка, к зимнице подкрадет-
ся тихонечко, поставит на оконце бурачок да узелок
со снедью, постучится пальчиком:
— Дедушка Аксен! Дома ли? Вот матушка тебе
милостынку прислала. По дедушке година, по бабуш-
ке сорочина!
И хлебушка, и горошку, и кваску добрые люди