- Ну и как же нам Берендею-царю по сердцу прийтись? - почесал затылок царевич, и вдруг скомандовал, оборотившись к волкам: - А ну-ка, сослужите службу, стань Бонифаций конем богатырским, масти вороной, золотогривым, а ты, Аристарх, девицей-красавицей, чтоб глаз отвесть нельзя было...
Куырнулись, сердешные, через голову. Стали, чем спрошено было. Бонифаций - традиционно - конем дохлым, да что там дохлым - дохлее дохлого, сивой масти и неизменными репьями в гриве, а Аристарх - девкой крестьянского образа, в обхвате поперек себя шире, веснушчатую, с ртом до ушей и выпученными словно от непомерного удивления глазами.
- Эк вас... - крякнул царевич и, не найдя нужного слова, махнул рукой. - Куда ж вас таких...
- Так давай мы вот что сделаем, - предложил Владимир. - Мы их на время царю сдадим, как бы дело важное исполняем, а присмотреть за ними некому. Разузнают они все, разведают, потом опять обратятся - и к нам. А мы заявимся потом, куда, мол, царь, наших коня богатырского да девицу-красавицу подевал? Договорчик заранее напишем соответствующий, они на это дело мастера, в отличие от прочего...
- Не пойдет, - скромно склонил голову на сторону конь-Бонифаций. - Был уже такой случай с Берендеем, так он с той поры умнее стал...
- Ну-ну, - заинтересовался Иван, - уж не вы ли тут боком каким примешаны?
Но Бонифаций предпочел не отвечать на этот вопрос.
- Узда у него теперь есть, волшебная. Как накинет он ее на коня-оборотня, тот так конем вовек и останется, коли кто не снимет.
- Ну а коли другой какой животиной оборотиться? Да вот хоть коровой.
- И коровой негоже. Седло волшебное на то имеется.
- А... - начал было царевич, но Бонифаций опередил: - А на козу - гармонь. И зеркало волшебное. Стоит только девице в него посмотреть, как оно сразу наряды всякие да украшения показывать начинает, что в каком царстве носят, да что носить следущем годе будут. Ни одна не устоит... Говорю же вам, ученый Берендей стал, к нему абы как не подъедешь.
- Спросить-то не у кого, что там, да как... - раздумчиво протянул царевич, и как раз в этот момент показалась вереница мужиков, рысивших по дороге по направлению к ним. Мужики держались в затылок друг другу, соблюдали дистанцию и бежали ровно, словно преодолевали марафон.
- Слышь, народ... - обратился к ним Иван, едва те оказались на расстоянии слышимости.
Но "те", не останавливаясь и будто бы не замечая ничего вокруг, все так же прорысили мимо и продолжили свой путь, сколько царевич ни протягивал призывно руку и не окликал их. Что интересно: у каждого из мужиков в руках был ящик с столярным инструментом, за исключением двоих, тащивших длинную двуручную пилу - одну на двоих. Кроме того, сзади каждого (это обнаружилось, когда кавалькада уже удалялась от наших путешественников) сзади каждого виднелся характерный след недружелюбных проводов.
- Мда, - раздумчиво протянул царевич, - не потрафили чем-то. Вишь, как здесь мастеров-то провожают... по способности к ремеслу стать... Что же нам делать?.. Коли так привечают, то...
Закончить ему помешали какие-то странные звуки, доносившиеся со стороны противоположной той, в какую удалились мужики. Наши путешественники замерли, прислушиваясь и вглядываясь. Странное зрелище потихоньку открывалось их глазам: по направлению к ним, словно вырастая из-под земли, двигались ратники, предводительствуемые воеводою. Сначала показались навершия копий, затем шишаки, затем - под ними - усато-бородатые лица, затем - кольчуги и червленые щиты почти в полный рост.
Дело объяснялось просто: чуть поодаль от них дорога ныряла вниз, скрывая все, что по ней двигалось, а затем вновь поднималась, но таким причудливым образом, что, не присматриваясь, наличия ложбины можно было и не заметить.
Звуки приближались и отчетливо делились по своему происхождению на две почти равные по интенсивности половины. Одну половину производил воевода, бубнивший что-то отдаленно напоминающее: "ать-два, ать-два", голосом, напоминающим хруст свежевыпавшего снега. Чтобы самому не сбиться с ритма, он старательно подмахивал себе палицей. Созданием другой половины озаботились ратники, как на подбор лишенные музыкального слуха, но взамен с избытком вознагражденные усердием и старанием, исполнявшие строевую песню, в которой Владимир с удивлением различил знакомые нотки "По долинам и по взгорьям..." - "...шло по Муромской дороге ополченье огнищан..."
Если сверху у ратников все было в полном порядке, то нижняя часть подкачала как в смысле одежки, так и в смысле строевой подготовки. Ниже кольчуги виднелись обыкновенные сермяжные порты, плотно обмотанные онучами чуть ниже колена, и лапти. Шли они не в ногу, время от времени наступая впереди идущему на пятки, отчего строй постоянно нарушался. Зато очень старательно, из чего Владимир заключил, что перед ними, скорее всего новобранцы. Об этом же говорили пучки сена на левом и соломы на правом плече.
Домаршировав до наших героев, воевода поднял палицу, давая знак остановиться, потоптался на месте и рявкнул:
- Ра-а-ать, сто-о-ой, а-ать, два-а!..
Как и следовало ожидать, на какое-то время возникла куча-мала, строй смешался и рассыпался, послышалось традиционные в таких случаях: "куда прешь, печенег?.." Воевода терпеливо дожидался восстановления порядка.
Дождавшись необходимого результата, он встал во главе дальней от наших путешестенников шеренги, махнул палицей (только теперь стало ясно, что воевода не столько отмахивает ритм, сколько отмахивается от назойливых кровососущих. Неудивительно: день обещал выдаться жарким, а носить тяжеленную кольчугу по жаре...), скомандовал: "ать-два", и повел половину рати в обход наших героев. Завершив маневр, так что теперь они оказались промежду двумя половинами рати, он подошел к оставшейся стоять шеренге, скомандовал: "в полкруга, па-а-авернись, ать-два!", после чего, обождав восстановление неизбежно нарушенного порядка, обратился, наконец, к Ивану, стоявшему к нему ближе всех.
- Ну, мастера, чего стоим, словно аршин проглотили? К царю-батюшке на слу-у-ужбу ша-а-аом арш! Строй держать, не выбегать, не отставать!
Развернулся к нему спиной и, даже не удосужившись убедиться в том, как выполнена его команда, зашагал по дороге. Впрочем, если учесть длинные копья, которыми, в случае бунта, могли быть подталкиваемы (в нужном направлении) взбунтовавшиеся, желания неподчинения ни у кого не возникло.
- Что же нам теперь делать? - пробормотал Владимир.
- А ничего, - беззаботно отозвался царевич. - Авось, кривая вывезет. Собирались ведь к Берендею, так и попадем. Поглядим, что там да как. Главное - не отнекиваться сразу, мол, никакие мы не мастера. Глядишь - сослужим службу, а он нам за это...
В этот момент навстречу им показалась небольших размеров заряженная катапульта, которую за длинный канат, перехваченный посредине узлом, тащил еще один ратник - худющий-прехудющий. Было даже удивительно, как он справляется с возложенной на него боевой задачей. Впрочем, судя по тому, что у катапульты имелся всего один-единственный заряд, она вряд ли могла расцениваться как серьезное вооружения и служила, скорее всего, в качестве устрашения.
Как только воевода поравнялся с волокшим боевую машину ратником, он, не останавливаясь, махнул ему палицей и коротко приказал:
- Ариергард, в обратную сторону ша-а-ам арш!
Владимиру даже стало интерсно, каким образом катапульта будет развернута - даже на вид ее массивность явно превышала физические способности ратника. Но дело разрешилось как нельзя более просто. Тот самым обыкновенным образом отцепил канат спереди, прицепил его сзади, да так и поволок в указанном ему старшим по званию направлении.
...Шествуя в окружении ратников, царевич поначалу подпевал им себе под нос, скуки ради пытался шагать в ногу с воеводою, однако, по мере приближения к дворцу, лицо его становилось все более озабоченным. Поравнявшись с первыми строениями окружавшего царский терем села, он и совсем скис.
И было от чего.
Первым делом, при самом входе, их встретила огромная растяжка промеж высоченных сосен: "Нам песня строить и жить помогает!!!" Далее растяжки (с вариациями до ужаса знакомых Владимиру по учебникам текстами первых и последующих пятилеток, а потому мы не станем их приводить) стали встречаться на каждом шагу, то есть на каждом доме, если можно так сказать о тех строениях, которые прятались за заборами справа и слева от дороги.
Чего здесь только не было!
Были груды стройматериалов, сваленных кое-как и аккуратно уложенных, были времянки, в которых, по всей видимости, и проживали хозяева, возводившие новое жилище или ремонтировавшие старое - понять невозможно. Были... недостроенные (недоремонтированные) русские избы, малоросские хаты, какие-то цилиндрические строения, похожие на африканские, нечто, напоминающее развалины средневековых замков, - все это разных размеров, этажности и степени готовности. В общем, повторим, чего тут только не было!..
Не было только одного - порядка. О чем и сообщил царевич, сославшись на слова какого-то неведомого ему медицинского светила, сообщившего миру, помимо прочих медицинских открытий, о том, что "чрезмерное увлечение пением приводит к разрухе". И мы наблюдаем тому живой пример, добавил он и скис уже окончательно.
Впрочем, сказав, что не было только одного, мы несколько погрешили против истины. Не было видно суетящегося, как это обычно бывает на стройках, народу. Равно как и не суетящегося, хотя солнышко стояло уже довольно высоко.
Но и этот непонятный момент вскоре обнаружил свое простое объяснение: откуда-то из-за домов, единым духом в множество голосов ухнула "Дубинушка". То ли народ всем миром исполнял какую-то трудовую повинность по перетаскиванию тяжестей, либо (что более вероятно) в соответствии с главным лозунгом разучивал новую песню.
...Царь Берендей, когда наши путешественники были доставлены к нему и предъявлены одновременно с соответствующим рапортом был занят делом. Каким именно, будет сказано ниже. Перед ним, кучею, без малейших признаков упорядоченности, толпились нарядно одетые мужики. Один мужик стоял чуть впереди всех, сцепив пальцы и вытянув их вперед и вниз. Еще один мужик разместился рядом с обломком древнегреческой колонны (вытесанным из дерева, но весьма искусно), на котором возвышался расписной деревянный ящик с изогнутой рукояткой; из ящика змеей поднимался раструб. Сам царь сидел на троне и до ужаса напоминал известный персонаж всем известного мультфильма. Позади трона кучковались бояре.
Берендей взмахнул скипетром, мужик плавно завертел ручку, а стоявший впереди солист затянул приятным баритоном (из ящика при этом не донеслось ни звука) песенку из того же самого мультфильма:
- Имею я пирожных горы,
И есть что есть, и есть что пить...
Солист сделал паузу, и в дело вступил хор, грянув дружно:
- Но крашу, крашу я заборы,
Чтоб тунеядцем не прослыть!
Нетрудно догадаться, каким именно делом был занят Берендей. Царь красил забор. Методом Тома Сойера. Разной краской и сразу в две стороны.
- Здрав буди, Берендей-царь, - отдал земной поклон Иван-царевич, но царь даже и не взглянул в его сторону, а сварливым тоном осведомился у воеводы:
- Лепту посильную внесли?
- Никак нет, ваше величество, не успели еще.
- Так чего ж ты, поперед лепты пред наши светлые царские очи невесть кого представляешь?.. Вот ужо я тебя!..
Воевода благоразумно не стал дожидаться ни окончания речи, ни воплощения абстрактной угрозы в конкретные действия, отдал своей рати короткую команду и подвел наших путешественников к большой глиняной корове, раскрашеной на удивление халтурно. На спине у коровы имелась солидная щель, через которую, по-видимому, и осуществлялось требуемое внесение. Под коровьим выменем стоял бочонок, на дне его виднелось несколько монеток.
- Ну, давай, - махнул рукавицей воевода, - вноси!..
Иван пожал плечами.
- Сколько ж вносить-то? Да и на что? - буркнул он, явно озадаченный оказанным приемом.
- Сказано ж тебе - посильную. На дворец царский новый. Да на перестройку царства. Ты не разговаривай, а дело исполняй, какое сказано.
Иван опять пожал плечами, развязал калиту, изъял несколько медяков и опустил их в щель. Звякнуло.
- Ты это, шутки шутить дома будешь, а здесь шутки шутить нечего. Мы это и сами с усами умеем. Сказано ж тебе - посильную. Нешто у таких детин силушки маловато?.. Вон лбы какие... Кидай, кидай, не задерживай.
Пришлось делать взнос в соответствии с местным толкованием слова "посильную", после чего путешественники наши опять предстали пред светлые царские очи.
А поскольку церемония представления вроде бы как уже частично состоялась, то Берендей решил не тратить слов попусту (он вообще оказался человеком дела), и сразу приступил к сути.
Рассказ его, если опустить неизбежные длинноты и отступления, выглядел приблизительно так.
Было у него, как водится, три сына, как водится, три Ивана - старшой, средний и меньшой. Вот настала пора им жениться. И опять, как водится, завязанные глаза, три стрелы, три снохи... Двоим-то сыновьям, старшому и среднему, тем ничего так невесты попались: одному боярская дочь - бела да румяна, кровь с молоком, все при ней, другому купеческая - и та под стать первой, любо-дорого посмотреть. А младший как был непутевым сызмальства, так им и остался. Угодил стрелой в болото, добыл себе лягушку, то бишь царевну, ну, там, с Кощеем переведался, то, се...
Кончилось все свадебкой, да пирком, а ежели точнее сказать, с него-то все как раз и началось.
В общем-то, все это описано в сказках, но как-то не до конца. Помните? Младшая невестка кушает лебедушку, кости в рукава прячет, выпьет чару вина - не допивает, остатки туда же выливает... Антисанитария, скажем прямо. Потом плясать, махнет одной рукой - оттуда брызги - и вот тебе, пожалуйста, озеро, махнет другой рукой - поплыли по озеру белы лебеди... Красота, да и только. Кому на зависть, кому на удивление...
Сказки на этом скромно умолкают.
А вот что дальше случилось.
Царь Берендей тоже поначалу обрадовался. Да и как не радоваться: озеро хоть и небольшое, а рыбное, прямо под окнами дворца. Окончил дела царские - и пожалуйте с удочкой на заслуженный отдых, на зорьку там вечернюю, или на утреннюю. Больше, конечно, на вечернюю - потому любил Берендей поспать, был за ним такой грешок.
Угрей - это рыба такая - развести собирался, да вот незадача: сколько ни запускали молодь, за золото в королевствах заморских купленную, а как поймать - ни одной нету. Куда только девалась? Вот ведь напасть какая. Не успеешь яблочки золотые развести (это Берендей жаловался), как тут тебе по ночам, да что там по ночам - дошло уж, что и средь бела дня! - то Жар-птица прилетит, то какой-нибудь Иван-царевич, за фруктами-то... Зелеными рвали... Вот и с рыбой с этой, небось, то же самое, хотя браконьеров и не уловили, несмотря на строжайшие меры предпринятого охранения.
Ну, да не в ней дело. Дело в озере.
Нарушил этот самый водоем рукотворный баланс вод грунтовых (при этих словах обалдели не только волки с Иваном, но и Владимир), и так нарушил, что дворец царский покосился поначалу, а затем медленной, но уверенной поступью принялся дрейфовать в сторону нарушенного баланса.
Царевич с женой, понятное дело, удрали, видя такой афронт, а государство осталось с разрушающимся дворцом и опустошенной казной, поскольку средства были потрачены невозвратным образом на приобретение заморской рыбы.
Дальше - больше: и другие дома в царстве разрушаться потихоньку начали, то там чего отвалится, то там перекосится - латать не успевают.
Вот посреди таких-то невеселых дел отправился царь Берендей на охоту. Да какая там, правду сказать, охота, с таким-то настроением. Ничего не добыл царь, и совсем уже было повернул к дому, как видит - летят три утицы. Кряквы. Ну, не кабаны, конечно, но пусть хоть так. Только было прицелиться велел, а утицы - батюшки светы! - хлоп оземь, да и обернулись тремя красными девицами. Василисами Премудрыми. Они, вишь ты, со слета возвращались, по обмену премудростями. Ну, и напустились на Берендея, да так напустились, что от него самого пух и перья полетели. Это что ж, кричат, окаянный, удумал - с катапультой, да на охоту. А царь, кстати, на охоту и впрямь с катапультой отправился. Со всех сторон выгода: и орудие не простаивает, и кучность стрельбы высокая (он ее мелкими камушками заряжал).