Куда ж тут подашься? И отправился я бродить по Руси. То с каликами перехожими, то с гуслярами, а напоследок со скоморохами. Бродил-бродил, да так нигде и не прижился. Петь да лицедействовать научился, плясать, а уж в свисте мне равных не было. Как засвищу - птицы умолкают, дивуются. Вот и прозвали Соловьем.
Соловей сорвал былинку, сунул в рот и принялся жевать. Прочие безмолвствовали.
- А так Григорий я, по батюшке Отрепьев. Да еще мужики как меда хватят, так со смеху покатываются, Самозванцем кличут. Все из-за Ильи. Прослышал он где-то, что на Киевском тракте Соловей объявился, так и примчался на битву. "Выходи, - кричит, - я тебя одолею да в Киев отвезу. Полно тебе детушек малых сиротить да народ живота лишать!"
- А я, надо сказать, тогда от ватаги своей отбился. В речке мы купались, так шутник какой-то порты мои спрятал. Все одемшись, один я как есть натуральным остался. Туда-сюда - нету. "Ну, говорят, семеро одного не ждут, мы пока потихоньку двинемся, а ты как обмундирование свое отыщешь, так нас и догонишь". Найти-то я нашел, да не догнал...
Застала меня в лесу ночь, так я, от лихих людей да от зверья голодного на дерево залез - там ветви навалены оказались, да и заснул. А поутру слышу - кричит кто-то, аж листья сыплются.
Я спросонья-то слов и не разобрал, уж больно громко он зыкнул, Илья, да и выглянул из гнезда, нет, чтобы отсидеться, вид сделать, что ушел по надобности. Глядишь, и обошлось бы. Он же, как завидел меня, словно окаменел. Потом спрашивает, тихо так, а у самого, вижу, лицо кровью наливается: "Ты кто ж это будешь, щучий сын?" Чую я, врать негоже, и отвечаю честь по чести: "Соловей я..." "Соловей?! - взревел Илья, да так, что я вместе с гнездом с дуба рухнул. - Соловей?! Ах же ты, самозванец! Ужо постой!"
Схватил бревно, что и вдесятером не поднимешь - и на меня. Еле-еле ноги унес. Хорошо, он меж дерев с этим бревном-то и застрял, а то не сносить бы мне головы.
- Чтоб Илья, да вот, за здорово живешь, не разобравшись, да на кого с кулаками полез, не токмо что с бревном - это ты, хозяин, уж не серчай, а такую пулю отлил - с разбегу не перепрыгнешь, - покачал головой Иван.
- Ну, не то чтоб уж совсем за здорово живешь... - протянул Соловей, затем махнул рукой и продолжил, как в омут головой. - Промашка у меня с Ильей вышла. Раз как-то, я еще тогда со скоморохами бродил, повстречали мы ладьи, что ушкуйники волоком тащили, не помню уж, где, так я у них медведя сторговал. Могутный такой медведь, добротный, одна беда - старый. Весь седой, я бы даже сказал - белый какой-то. Да может, они его и сами покрасили, чтоб цену вздуть, мол, чудо чудное, диво дивное. Но старый-то он старый, а видели б вы, как он цыганочку с выходом плясал. И трепака мог, и гопака, и чардаш. Я на него почти все гривны свои ухлопал, а остальные на жеребенка иноземного, ишиас называется.
Соловей свистнул, и из-за кустов, меланхолично что-то пожевывая, неторопливо вышел оседланный ишак.
- Ты не смотри, что он маленький, мешки таскать способный, телегу волочь, меня возит, правда, медленно очень, - но тут хулы на него не положу. Сомнения вот есть. Какой-то уж больно маленький да неказистый. Сколько не кормлю, каким был, таким остался, не растет. То ли не в коня корм, то ли болен чем, а и то сказать, может сглазили, может объегорили. Я уж сколько бился, и к знахарям ходил, и в семи росах купал, и травами волшебными окуривал, все без толку... Второй это у меня. А первого - того я Илье за коня иноземного и продал... Не знал я, что он богатырь... Да и не был он тогда еще богатырем, а так, мужиком-деревенщиной...
Слушатели, хоть и крепились как могли, а все ж таки не сдюжили и дружно покатилсь от хохота.
Ну, раз уж свела нас дорожка с Соловьем, обратимся к исследователям и постараемся понять, что же он из себя представляет и воспользуемся трудом В.Я. Проппа, выдающегося российского и советского ученого, "Русский героический эпос", изданной в 1958 году. Но как бы ни была она интересна, увы, приведем из нее выдержку в значительном сокращении.
"На Киев обычно есть две дороги: одна окольная, другая прямоезжая. Но прямоезжей дорогой давно уже никто не ездит, так как на этой дороге засел Соловей-разбойник, который не дает проходу ни пешему, ни конному.
Мнение Всеволода Миллера и других, видевших в нем разбойника, не подтверждается ни одним из записанных текстов. Слово "разбойник" следует понимать не в буквальном, а в более широком, обобщенном смысле, подобно тому как слово "вор" в народном языке имеет очень широкое значение. Соловей-разбойник никогда никого не грабит. Что в народном понимании Соловей не рассматривается как разбойник в узком смысле этого слова, видно по тому, что существует другая былина, в которой поется о встрече Ильи с действительными разбойниками, по-народному именуемыми "станичниками". В этой былине Илья наталкивается на шайку грабителей: они хотят его ограбить, он же пускает свою стрелу в дуб, разбивает этот дуб в щепы и тем наводит на разбойников страх и разгоняет их шайку или даже убивает всех до единого. Былина о встрече с разбойниками часто контаминируется с былиной о Соловье-разбойнике; это означает, что былина о станичниках и о Соловье-разбойнике, а следовательно, и действующие лица их - явления совершенно разного порядка. Когда народ говорит о разбойниках, он называет их разбойниками или станичниками и заставляет действовать по-разбойничьи. Соловей же не разбойник в обычном понимании этого слова.
Чтобы решить вопрос о том, чем в народном сознании представляется Соловей-разбойник, необходимо рассмотреть весь ход встречи с ним Ильи.
Препятствие, ожидающее Илью на пути между Киевом и Черниговом, чаще всего в былинах именуется "заставой". Неоднократно говорится о трех заставах - о лесе и болоте, о реке, о Соловье-разбойнике. Легко заметить, что "лес", "болото" и "река" являются эпическим утроением. Трех застав нет, а есть только одна: Соловей находится в лесу и очень часто у реки.
Слово "застава" в былине имеет очень точный и совершенно определенный смысл. В былине об Илье и его сыне на богатырской заставе находятся лучшие богатыри и охраняют государственные границы и подступы к Киеву. Застава - это пограничный сторожевой пост, задерживающий нарушителей границы.
Но в отличие от этой богатырской заставы застава Соловья ? вражеская. Соловей преграждает путь на Киев, и в этом состоит главный вред, наносимый им...
Дорога заросла лесом, ее давно уже нет, и многие певцы поют о том, что Илья эту дорогу прокладывает, чтобы добраться до Соловья.
Такая роль Соловья устойчива по всем былинам. Никакого другого вреда он не наносит. Он не похищает женщин, как змей в былине о Добрыне-змееборце, и он не грабит людей уже потому, что мимо него никто не проезжает...
Из былин невозможно составить себе ясное представление об облике Соловья. Самое имя его говорит, что он имеет птичий облик, и это подтверждается целым рядом деталей. Он всегда сидит на деревьях, на дубах. Он летает...
Слыша, как Илья Муромец мостит мосты, он летит ему навстречу.
Иногда, впрочем весьма редко, упоминается и о его гнезде... Подстрелив Соловья, Илья привязывает его к седлу или кладет его "во тороки", то есть в ременную сетку, как делают с дичью. Но дать более подробное описание этой птицы по былинам не представляется возможным. Подстреленный Соловей падает отвесно вниз "как овсяный сноп", и есть случаи, когда Илья подхватывает его на лету и привязывает к седлу.
С другой стороны, Соловей представляется одновременно и человеком, но человеческие атрибуты его упоминаются гораздо реже, и они более бледны. Он громаден, "туша страшная"; Илья берет его "за желты кудри"...
Соловей не обладает ни физической силой, ни оружием, ни смертоносными когтями или клювом и т.д. Он обладает только одним оружием: он свистит с такой силой, что все живое падает мертвым, дрожат горы, трясется земля, вода мутится с песком, деревья падают...
Так же, как невозможно из былины создать себе представление о внешнем облике Соловья, так невозможно создать себе представление о его жилище. Оно именуется различно. Реже других встречается обозначение его гнездом или гнездышком. Чаще встречаются обозначения: дом, двор, широкий двор, дворище; высок терем, палаты; подворье, поселье, посельице, мыза, и, наконец, застава, иногда - воровская. У Соловья очень большая семья: жена, девять дочерей и девять сыновей или зятьев. Состав семьи, по вариантам, подвержен большим колебаниям, но обычно она весьма многочисленна. Жена и дети смотрят из окошка и уже издали видят приближающегося Илью. Они всегда принимают победителя Илью за своего отца, а влекомого Ильей Соловья за добычу их отца. Семья Соловья состоит из людей, а не из таких чудовищ, как он сам. Тем не менее она напоминает звериный выводок, гнездо...
...архаические черты, как и весь облик Соловья, указывают на глубокую древность этого сюжета. Генетически Соловей связан с той эпохой, когда человек еще верил в наличие двух миров на земле и снабжал эти миры границей и сторожем, имеющим чудовищный облик: или облик летающего зверя, или облик птицы. Однако предположение о генезисе не объясняет нам ни смысла песни, ни причину ее сохранности. В эпосе никакого "иного" или "тридесятого" царства уже нет. Есть только рудименты, остатки его, и одним из таких рудиментов является Соловей-разбойник, сидящий на своей "заставе". Что эта застава мыслится как граница, видно по некоторым деталям. Соловей часто обитает у реки. Он свистит тогда, когда Илья скачет через реку Смородину. Он никого "мимо не пропускает". Соловей сидит у моста через реку Смородину . Его дочь держит перевоз на Дунае. Илья ее убивает и мостит через Дунай мост. Уничтожая Соловья-разбойника, герой некогда уничтожал веру в какой бы то ни было иной мир. Но этот смысл былины уже давно забыт в Киевской Руси. Заслуга Ильи состоит в том, что он прокладывает пути на Киев. Этой заслугой он прежде всего дорожит сам, и ею дорожат певцы и народ...
Соловей представляет собой заставу, разъединяющую Русь, отделяющую ее от Киева. Образ Соловья - художественное изображение сил, разъединявших Русь, дробивших ее на части, стремившихся к замкнутости, к изоляции Киева как столицы от остальной Руси.
...Чем уж угодили наши путешественники Соловью, про то нам неведомо, а только расстались они чуть не лучшими друзьями.
- А вот клубочек у меня есть, волшебный. Куда он покатится, туда и езжайте. Коли другой Соловей вам на дороге встретится, он по нему враз определит, что к чему. Но для верности - не нарушайте. Тише едешь, знамо дело, дальше будешь, - пожелал он им напоследок.
Клубочек оказался размером с пушечное ядро.
- Только вы уж не обессудьте. Как доберетесь до Кощея, недалеконько вам тут осталось, вы его ко мне обратно пустите. Свитер у меня моль съела... Так я к зиме бабам отдам, новый связать. Зимы пошли уж больно лютые...
И долго махал им вслед своей дубиной, пока не скрылись с глаз, смахнул слезу непрошенную, мужскую, скупую, и, присев на пенек, принялся деловито подсчитывать полученные от Емели в счет уплаты штрафа монеты.
Как и следовало ожидать, Емеля, которому покоя не давал оставленный без присмотру у Берендея товар, не прислушался к словам Соловья и гнал печку что есть мочи, подхватив с дороги клубок шерсти, едва убедился, что строгий досмотрщик за порядком их не видит. Счастливо миновав встречи с несколькими камнями-указателями, и едва-едва не вписавшись в галдящую толпу, сгрудившуюся вокруг чего-то за одним из перелесков, буркнув: "Ну, дальше сами, тут недалече!", сгрузил своих спутников и умчался в обратный путь, даже не сказав, куда идти, а так, небрежным взмахом руки обозначив направление.
Впрочем, это его указание и не понадобилось, во-первых потому, что прямо перед ними волновалась толпа самого разношерстного народу и было у кого спросить, а во-вторых, немного в стороне и чуть поодаль торчал из земли столб, на котором было прибито два указателя. Один из них, стрелкой направо, гласил: "К Кощею", второй - стрелкой налево: "Туда". Так что заблудиться было попросту невозможно.
Тем более, что первое оказалось не так-то легко осуществимо, поскольку, занятый обсуждением чего-то важного, люд вопил на все лады, и любая попытка обратить на себя внимание путем аккуратного подергивания за локоть, терпела неудачу. Дернутый или отмахивался, или же, ни на мгновение не прекращая ора, оборачивался, бросал короткий очумелый взгляд и возвращался к прерванному занятию.
Решив уже было понадеяться на судьбу, положившись на указатель, наши путешественники осторожно принялись обходить толпу, как вдруг посреди нее возвысился, взобравшись на какое-то невидимое возвышение, дюжий детина с рупором, - свернутым соответствующим образом куском бересты - и гаркнул повелительно во всю мочь своих легких (не прибегнув почему-то к помощи рупора:
- Ти-и-ха!
Гомон мгновенно стих.
- Не та-а-алпись!..
Толпа несколько рассредоточилась, так что стало видно глашатая, взгромоздившегося на солидный пень. Рядом с ним примостился маленький тщедушный мужичонка, державший в руках кипу бересты.
- Все тут к Кощею на битву, али как?..Ежели кто не все, па-а-апрашу па-а-акинуть!..
- Все, все... - нестройно загудели собравшиеся.
- Тогда слушайте указ княжеский... - Он развернул рупор, повертел его в руках, примериваясь то так, то эдак, но поскольку очевидно грамоте был не обучен, принялся излагать наизусть. - Поскольку Кощей, как явствует из его прозвания, суть бессмертный, и, следовательно, одолен в честной битве быть не может, турнир сей отменить следует, а направлять соискателей удачи по адресу хранения смерти Кощеевой, а именно... - Тут оратор запустил лапищу в бороду и речь его полностью утратила былую ясность. - На Инди... на Инде... на Индейском окияне, на острове Зан... Зар... Зарзибане...
Вперед протиснулся какой-то мужичонка, с куском бересты и стилом в руках.
- Не мог... мог... могли бы вы... говорить потише, - произнес он заплетающимся языком, - я запи... записываю...
- Это кто? - с недоумением наклонился детина к своему сопровождающему.
- Кто ж его знает, - пожал плечами тот. - Должно быть, летописец. Али соглядатай... может, от князя блюсти послан...
- А... ну, тады пусть его, - промычал детина и обратился к толпе: - На чем бишь я остановился?
- На мори-окияне, на острове Буяне... - нестройно загудели соискатели.
- Ага, вспомнил. - И детина продолжил в том же духе, нещадно путаясь и запинаясь. Из его слов следовало: чтобы отыскать смерть Кощееву, нужно обладать умом острым как игла, быть зорким как орел, плавать как рыба, обладать сметкой зайца, и что-то там еще. И все это нужно для того, чтобы достичь дубовой рощи посреди острова, где, собственно, и получить дальнейшие указания.
- Вишь ты, - шептались рядом с нашими путешественниками, - иглу надо найти, а она в орле сокрыта...
- Как так в орле? Да неужто можно в живой птице иглу скрыть?
- А чего ж нельзя? В яйце она, а яйцо в орле...
- Разве ж в орле может быть яйцо? В утке оно, в утке...
И так далее, в том же духе, пока не сложилась у народа та присказка, которая всемнам извсетна с детства: "смерть Кощея на конце иглы, игла яйце, яйцо в утке..."
Наконец детина расстался с последним словом и отер лоб.
- А чтоб не заблудиться, вот тут карты есть, с указанием подробным, как добраться. По десять кун штука... Кому надо - тот становись в очередь.
Владимир тоже хотел было приобрести себе карту, но кто-то из волков потянул его в сторону.
- Пойдемте, - застенчиво произнес он. - Дорога нам ведома, мы вас короткой тропкой проведем.
- Чего там дорога ведома? - Иван указал рукой вдаль. - Да вон же он, дворец Кощеев-то.
- Он да не он, - как-то загадочно отозвался Аристарх, - пойдемте, сами все увидите.