- Милости прошу к нашему шалашу, - отозвался приветливый мягкий голос.
Владимир огляделся.
Во-первых, Алеша вовсе не выглядел таким, каким изобразил его Васнецов. Тот, на картине, если можно так выразиться, скорее "себе на уме", чем богатырь русский. А наш - сразу видать... Та же косая сажень в плечах, что и у прочих, прямой взгляд, да и вообще, ему бы лет с десяток скинуть - и был бы он копия Добрыни. А кроме того, судите сами, мог ли изображенный художником персонаж хоть как-то соотноситься с тем, которого запечатлела память народная (а кроме нее, исследование Николая Дашкевича, "Былины об Алеше Поповиче и о том, как не осталось на Руси богатырей", Киев, 1883), которое мы избранно и процитируем ).
"Алеша - единое чадо соборного попа Ростовского. Испросив у отца благословение, он едет с Екимом Ивановичем во стольный Киев град ко князю Владимиру. По дороге он убивает змея Тугарина и еще раз сражается с ним на пиру у Владимира. Он вступил в братство названное с Ильей и Добрыней, но не всегда ладит с ними; особенно он обидел Добрыню, попытавшись жениться на жене брата, которого постарался услать в богатырскую поездку. Он же был виновником и того, что витязи Владимира, отразивши встреченную ими силу несметную басурманскую, после гордого вызова Алешей силы нездешней, не справились с нею, и с той поры перевелось богатырство на Руси.
Историческое существование Алеши Поповича (так был переименован потом летописный Александр Попович) в высшей степени вероятно, хотя не может быть подтверждено современными ему известиями:
Известия летописей об Александре Поповиче не совсем сходны, иногда они даже прямо противоречат друг другу, а один вариант занимает как бы срединное положение.
Первое упоминание об Александре находим в так называемом Академическом списке Суздальской летописи, рукопись которой относится к XV-му столетию. Там читаем в повествовании о Калкском побоище: "и Александр Попович ту убиен бысть с инеем 70 храбрых". Следовательно, по сказанию этой летописи, Александр Попович жил в XIII столетии и принадлежал к "храбрым", которые выделялись из ряда остальных ополчений, составляли как бы особую дружину и погибли на Калке:
Существует, далее, в летописях и позднейших сводах отрывочное упоминание о том, что Александр Попович, предварительно гибели на Калке, служил вместе с Добрынею князю Константину Всеволодовичу Ростовскому и помог ему в бое с братом его Юрием, и, таким образом, об Александре передается биографическая подробность. Упоминание о Добрыне: как бы указывает на былины: в былинах Алеша ставится в тесную связь с Добрынею, но, с другой стороны, могла быть отрывочная летописная запись, в которую потом было вставлено имя Добрыни: Быть может, эта запись относилась относилась к участию Александра в битве на Авдовой горе (1216 г.).
Повесть об Александре Поповиче в Тверской летописи отличается цельностью и видимо представляет свод нескольких данных. Она вставлена под 1224 годом, но передает историю Александра начиная с княжения Всеволода и рассказывает затем об участии нашего витязя в междоусобии Всеволодовичей.
Замечательна подробность в сказании Тверской летописи об Александре Поповиче. По смерти князя Константина, Александр позвал на совещание других богатырей; решено было оставить службу удельным князьям, "понеже князем в Руси велико неустроение и части боевее; тогда же ряд положившее, яко служити им единому великому князю в матери градом Киеве": Рассказ Тверской летописи разъясняет путь перехода Алеши в цикл Киевских былин. При обычном стремлении былевого эпоса к объединению, легко мог быть сделан в былинах об Александре шаг вперед: кратковременность пребывания Александра в Киеве была постепенно забыта, утрачены были и песенные воспоминания о подвигах Александра в Ростовской земле, и его представили как бы богатырем Киевского князя, а так как былевой эпос не знал другого князя, кроме Владимира, то Александр превратился, наконец, в одного из дружинников Владимира.
Отсюда-то, вероятно, двоякие известия об Александре Поповиче в Никоновской летописи: Александр Попович упоминается в ней и при Владимире I, и в начале XIII-го столетия: Но существование Александра Поповича при Владимире в высшей степени сомнительно: о таком богатыре упомянули бы древнейшие летописи, тем более, что тогда им пришлось бы назвать лицо, весьма известное народному былевому эпосу, да и рассказ Никоновской летописи невероятен, как то доказал Н.И. Костомаров".
Здесь же располагались три шатра, неказистые, из грубого полотна, размером малы, каменная баба, три здоровенных ствола, обмазанные поверху смолою, в расстоянии метров пяти друг от друга, в ряд, и небольшой, явно рукотворный, прудик, затянутый травой. Пылал костер, над костром, благоухая на всю степь пряными травами, булькал гречневой кашей с зайчатиной помятый котел, чуть поодаль от него раскинут выцветший ковер, долженствующий изображать скатерть, здоровенные деревянные плошки, ложки, кувшины и кружки, хлеб и что-то еще, что Владимир не рассмотрел. Его внимание почему-то привлекли стволы.
- А зачем они? - набравшись храбрости, шепнул он стоявшему рядом Коньку. Ему почему-то вдруг представились половецкие пленники, привязанные к столбам и дающие показания под строгим надзором богатырей.
- Как зачем? - удивился Илья. Как ни старался Владимир говорить тихо, а все ж таки был услышан богатырем. - Не простые то столбы, - сигнальные.
- А почему три? - полюбопытствовал Владимир.
- Как почему? - еще больше удивился Илья. - Самый малой зажечь - знак подать, степняки на подходе. Средний - напали они на заставу. А уж высоконький - подмога нужна. Так от заставы к заставе огонь и передается, до самого Киева. А чтобы с толку не сбивать, всегда один должон гореть, ежели что приключилось. К примеру сказать: ежели средний запылал, так малой погасить надобноть.
- Так как же его погасить, если он смолой обмазан? - удивился Владимир.
Илья и Добрыня недоуменно переглянулись.
- Зришь озерцо, аль не зришь? А столб из земли вынуть - разве велик труд?..
- Долго вы там баять собираетесь? - Алешка уже сидел около блюда - сказать миски язык не поворачивается - полного ароматной дымящейся каши. - Гостей дорогих, чай, баснями не кормят. Как у нас принято: накорми-напои, в баньку своди, а там уж и разговоры веди. - И совсем неожиданно: - Давайте, садитесь, пока все не остыло.
Уж не отюда ли пошел обычай, описанный генералом Манштейном в своих Записках? Сделаем совсем коротенькое отступление.
"...отряды запорожских казаков беспрестанно бродили в поле, около крымской линии, наблюдая за каждым движением татар, и тотчас давали знать, если замечали, что неприятель поднялся. Для того, чтобы дать весть всему краю, вдоль границы, через каждые полумили, были выстроены по три столба, снабженные на верхушке смоляными бочками с сухим лесом и соломою. Как скоро делалось известно, что татары выступили, то зажигают огонь на первых сигнальных столбах по всей линии: этим предупреждали караулы и жителей быть настороже; если же неприятель показывался поблизости одного из постов, зажигали огни на вторых столбах; а когда неприятель уже вторгся в страну в каком-либо месте, то зажигали огонь на третьих столбах. Тогда все войско немедля выступало навстречу неприятелю и шло по направлению завиденного огня, стараясь отрезать хищникам отступление".
Все расселись, и чинно принялись за ужин. Конек также расположился за общим столом, перед ним поставили большую лохань, до верху наполненную отборнейшим овсом.
Владимир работал ложкой - оголодал за день - а нет-нет, да и поглядывал в сторону котла. Тот выглядел помятым, с одной стороны его ровно как лицо человеческое отпечаталось. Странный, в общем, котел.
- Да ты смущайся, не бойся, не колдовской он, - наконец заметил и по-своему расценил его взгляды Илья. - То басурманы... Нагрянули, понимаешь, не во время, а у Алешки меча богатырского под рукой не оказалось, только котел вот этот. Ну, отбился, как смог... Кстати сказать, пока не забыл. Тут гости наши порассказывают, будто Баба Яга пошаливать стала. В полон людишек берет да задарма работать на себя заставляет. Ты бы, Алешка, порешил с этим как-то, что ли. Ты у нас по этой части большой мастак.
Тот аж поперхнулся.
- Да ты что, Илья? Я ж богатырь русский. причем не из последних. А тут женщина все-таки. Как же я...
- А вот так. Видишь, тяжело старушке. Надрывается она, бедная, а помощи ждать не приходится. Вот и лютует. Да тут любой взлютовал бы - глянь, сколько бездельников окрест. Вот ты бы и помог ей по хозяйству, чай, силушкой не обижен стать, к работам хозяйским сызмальства приучен. Али мужиков каких попросил помочь...
- Мужиков? - Алеша отложил ложку и раздумчиво потеребил бороду. - Мужиков, говоришь?.. Это можно.
- Только ласково, ласково попросить, а не то знаю я тебя, - с доброй укоризной глянул на него Илья.
- Вестимо, ласково...
Алеша поднял ложку и продолжил трапезу.
- Ласково, Алеша, значит - ласково, уговорами. А ты чуть что - за розгу хватаешься. Сам, небось, ведаешь, какое тебе прозвище мужики за глаза дали?
- Так пущай сами стараются. Что я им, Святогор, что ли, хозяйство ихнее подымать?
Увидев, что Конек навострил уши, Илья по-доброму улыбнулся и принялся объяснять.
- Да, история приключилась... Прослышал как-то наш князь, что в землях его, далеко на восток от Киева, к Мурому моему родимому, мужикам туго приходится. Как ни бьются, а все, почитай, неурожай. Вот и уговорил он Святогора, - первого богатыря земли Русской, - помочь им с хозяйством справиться. Тот поначалу все отказывался: как, мол, так, богатырь я, али кто? Мне бы силу неведомую, супротивника, а тут пущай Микула помогает. Ему это сподручнее, привычнее он к труду крестьянскому. А Микула, к слову, занят шибко оказался. Он новый способ вспашки как раз осваивал - на змеях. И провел-то всего одну борозду, зато такую - на коне добром не перепрыгнешь. Шибко осерчал на него князь тогда. А как не осерчать - чуть не до моря овраг устроил. Велел, пока не закопает своей борозды - на глаза не показываться... К чему это я? Ах, да. В общем, уговорил Святогора. Согласился он на свою беду. Сам посуди: в землях тех что ни год, все не по задуманному. То зимой снег внезапно выпадет, то осенью бездорожье, то кроты репу поедят, то бабочки капусту... Бился-бился Святогор, да так ничего и не добился. Понятное дело: куда ж на кротов али бабочек с мечом-палицей богатырскими... В общем, загоревал он и подался с горя в горы Карпатские. Может, оно и к лучшему? Он и раньше супротивникам спуску не давал, - к слову сказать крут, но справедлив, - а нонче вражья рать за сто верст к горам подойти боится. Потому как насчет справедливости дюже сомневается...
- А что там слышно нового в Киеве? - спросил Алеша.
- Да я в Киев лет сто уже как не наведывался, - отвечал Конек, несколько удивленный. - А вы разве...
Богатыри переглянулись. Потом Илья сказал, полувопросительно:
- Поведать, что ли?
- А чего ж не поведать, поведай, - отвечал доселе молчавший Добрыня.
Илья потеребил бороду.
- Мы, вишь ты, давно из Киева. Как раз когда эта история приключилась... Явился, понимаешь, к нашему князю грек один, старый-престарый, звездочтец. Явился, и говорит: "Хочешь, князь-батюшка, я тебе подарочек сделаю. Очень полезный подарочек. Не за безвозмездно, конечно, но очень даже полезный". (Где ж это видано, чтобы грек - да за бесплатно...) И достает из сумки петушка золотого. А князь наш как увидел, так и закричал, ногами затопал. "Знаю вас, греков, кричит, и петушка этого знаю. Посадить его на спицу, а он, коли беда откуда грянуть собирается, повернется туда да и запоет. А тебе, старому, за это шемаханскую девицу подавай, слово за слово, а потом по лбу - в общем, одни неприятности. Думаешь, мы здесь совсем деревенщина неотесанная, думаешь, читать не обучены?.." "Да нет же князь, отвечает грек, - куда мне эту девицу девать, ты мне золота отсыпь, сколько скажу, и столкуемся". "Золота, говоришь? И столкуемся?.."
И начали они тут торг великий. Казна, вишь, княжеская совсем оскудела. Только хотел князь взаймы взять, а тут еще грек этот со своим подарком. Причем в долг - ни в какую. Сходились - расходились, били по рукам и опять спорили, а кончилось дело тем, что князь всю свою казну как есть до последней монетки выгреб да греку и отдал. Тот его чем прельстил? "Ты, говорит, коли в ком из бояр не уверен, - ну, в том смысле, может, он зло на тебя какое замыслил, вызови того боярина к себе пред светлы очи да за хвост петушка и дерни - коли правда, что злое замыслил, запоет-закричит петушок. А дальше уж сам решай, что делать".
Князюшка и смекнул, какова ему прибыль будет с петушка того. Только грек с казной за ворота, а в светлицу княжескую гурьбой бояре потянулись. Вестимо, казну пополнять. Да вот незадача приключилась: то ли бояре верными оказались, то ли механика заморская подвела, а только князь петуху тому весь хвост оборвал, а толку никакого.
Плюнул с досады, разбил в гневе вконец чудо заморское, да велит гонца посылать. "Ты, гонцу наказывает, грека того догони, да объяви, что князь, мол, передумал, что жалует он тебя девицей шемаханскою, буде объявится, а казна - что казна? - деньги, они промеж людьми только вражу порождают. И казну у него забери... Да, и в лоб не забудь, чтоб уж заранее..."
Умчался гонец, а князь в нетерпении по горнице ходит. Видит, задержка происходит, делать нечего - призвал к себе какого-то купца заморского, взял у него денег в долг, расписку выдал, а тут и посланный вернулся. "Ну что, князь спрашивает, исполнил поручение?" "Исполнил, отвечает, да только наполовину". Как так? А вот так. Не оказалось, говорит, денег при греке, сбыть успел куда-то; трясется на своей лошаденке, и ничего при нем не найдено. Ну а вторую половину исполнил как наказано было.
Погоревал-погревал князь, а делать нечего. Может, оно ничего и не вышло бы, да только выяснилось, что те самые деньги, что в долг под расписку взяты, как раз тому купцу греком оставлены были в рост. И получилось, что князь сам у себя занял, да еще и должен остался... Ох, что тогда началось! А мы потихоньку в седло, и сюда. Здесь тихо...
- Тихо, тихо: - подтвердил как-то многозначительно Алеша.
Илья вздохнул.
- Чего уж там, рассказывай, коли начал, - заметил Добрыня.
- А чего рассказывать-то? - смущенно начал Илья. - И не такое случается: Случилось как-то, вишь ты, что князюшка наш перевооружение затеял: половину дружины в отпуск отпустил, а остальные старое оружие сдали, а новое не получили. И дружина богатырская о ту пору вся в разъездах была. Время-то мирное: Прознали то бусурмане, и подступили к самому Киеву. Окружили, дань требуют. Они, понимаешь, поиздержались, а в долг никто не дает - веры им потому что нету. Вот и нагрянули. Давайте, говорят, нам дани, а мы вас за это от других бусурман защищать будем. На постоянной основе. Или даже целый год. А коли не будет дани, сами понимаете, было ваше - станет наше. На войне как на войне. И каким-то еще алягером обзываются: Зовет меня князюшка, - я тогда один в Киеве остался, - и говорит: выручай, Илья, заступись за казну княжескую, и, заодно, за землю Русскую, как получится. Ладно, говорю, выручу. Ты, - это он мне, - об вознаграждении за службу не беспокойся, как сослужишь службу - сразу в отпуск, в Тавриду там, или в Новгород - куда сам выберешь. На полном княжеском довольствии.
Потом об том потолкуем, отвечаю, а ты вели-ка пока, княже, насыпать золота-серебра-меди в мешки дырявые да положить на подводы, сам дань хану бусурманскому повезу. Нам главное время выиграть, пока дружина возвернется. А она через пару-тройку дней непременно возвернуться должна.
Сделал он по моему прошению, я тот обоз хану и доставил. Да только сам понимаешь, из мешков дырявых все на дороги просыпалось: Начал хан дань принимать по описи, а там и смотреть нечего. Разволновался он шибко, руками машет, ногами топает. "Да что ж это, кричит, такое делается! Второй раз войной прихожу, и второй раз одно и то же:" А я ему: "Не извольте беспокоиться, ваше величество, дороги у нас такие, просто жуть. Пошли-ка ты своих подданных, они тебе враз все отыщут и как есть в целости доставят". Как же, доставят! На то и расчет был, что там, где одну монету в мешок клали, в описи три писали: Думали, недосчитаются бусурманы дани, поищут-поищут, ссориться станут, подозревать друг друга, смута затеется, а там уж и наши на помощь подойдут.