– С чего вы взяли, что я не хочу говорить правду?
– Но вы же не признаетесь в убийстве, так? Хотя улик, указывающих на вас, в распоряжении следствия более чем достаточно.
– Нет у вас никаких улик.
– Почему вы так думаете?
– Потому что я действительно его не убивал. Я собирался жениться на его дочери. Вот вы стали бы убивать своего тестя? Вот и я бы не стал.
(Днем он делал все то же, что и всегда. Беседовал с бизнес-партнерами. Работал с документацией. Ездил на объекты. Обедал в дорогих заведениях. Даже не стал забрасывать тренажерный зал. Но теперь это была не настоящая жизнь. Это была тоненькая пленочка, под которой было скрыто то, что действительно важно.
Этой своей тайной он не мог поделиться ни с кем. Ни с родными, ни с коллегами, вообще ни с кем. Пару раз пробовал заговорить с теми, кого раньше считал друзьями. Но один из них вообще не понял, о чем речь, а второй по секрету сказал, что ему точно известно: узбечки устроены совсем не так, как белые женщины… как бы это поделикатнее?.. короче, у них там все идет не вдоль, а поперек, и при ходьбе громко чавкает… именно поэтому узбечки ходят такой семенящей походкой… Над этим рассказом все долго смеялись. Те, кого прежде он считал своими друзьями, громко ржали, а он смотрел на них, и в голове пульсировала только одна мысль: животные… они же просто животные.
Встречаться часто не получалось. Зато каждую встречу он помнил до сих пор. Потом он подолгу перебирал в памяти все подробности этих встреч, будто скряга свои бриллианты.
Прежде он никогда не любил подолгу целовать женщин. Вовсе не этого он от них хотел. А с ней он готов был ночь напролет просто лежать в постели… кончиком языка щекотать ей мочки маленьких ушей… легонечко целовать маленькую и такую упругую грудь… проводил ладонью по ее бедру… такого, как с ней, у него не было ни с кем. Он вообще не думал, что так бывает.
Руки твои, Фатима… губы твои…
Если бы понадобилось умереть за тебя, я бы умер, Фатима…
Или убил бы.)
– Так о чем вы собирались поговорить с убитым?
– О предстоящей свадьбе.
– Вы собирались жениться на его дочери?
– Да.
– А он был в курсе ваших отношений?
– Думаю, о чем-то догадывался. И точно их не одобрял. Женить сына на русской он, думаю, был бы не против. Но выдать за русского дочь – совсем иной разговор. Он не хотел для Фатимы такого мужа, как я.
– Давайте поговорим об этом поподробнее.
– Я понимаю, о чем вы. Со стороны вроде как вполне тянет на мотив. Восточный папаша заартачился, и я решил его убрать. Но, поверьте, это ложный след. Рашид был не тот человек, чтобы с ним нельзя было договориться. То есть он, конечно, был не в восторге от всего, что происходило… а если бы ему стало известно, что я с Фатимой сплю, то, возможно, он и вообще закатил бы мне скандал. Может, даже сказал бы что-нибудь о своем знатном происхождении и об ущербе, который нанесен его чести. Но все это не повод хвататься за пистолеты.
– То есть вы признаете, что имели с дочерью убитого интимные отношения?
– А я этого никогда и не скрывал.
– Вам не кажется, что для мусульман это вполне тянет на мотив?
– Да при чем тут мои отношения с Фатимой? Может быть, он и не хотел, чтобы мы спали, но при чем тут убийство? Это ведь не он меня застрелил, а наоборот, кто-то выстрелил ему в голову. И потом, не та это публика, чтобы подозревать тут сицилийские страсти. Уж мне, офицеры, можете поверить. Узбеки ведь не кавказцы. Это древний и культурный народ. Они решают вопросы безо всяких лишних криков.
(Она закидывала свои длинные ноги ему на спину, обхватывала его, прижимала к себе как можно теснее… она кричала что-то на своем гортанном языке, и задыхалась, и не могла насытиться им, и прижимала его все теснее к себе, будто боялась потерять… будто знала, что все это ненадолго… подозревала, что все равно скоро потеряет… а он обессилено отрывался от нее, ложился рядом… так, чтобы чувствовать запах ее чистого и такого красивого тела, и слышать, как она шепчет его имя, повторяет его имя много-много раз… по-русски говорит, что станет любить его всю жизнь… никто другой не станет любить его так, как она… просто не сможет… его белые женщины, они вообще не знают, что такое любить… а она знает.
– Ты не бросишь меня?
– Конечно, нет! Зачем, Фатима?
– Не бросай. Я хочу, чтобы ты всегда был мой, хорошо? Я буду такой, как ты захочешь. Стану любой, лишь бы ты не уходил.
– Я не уйду, Фатима.
– Правда? Не уходи. Никто не сможет тебя любить так, как я.
– Я не уйду. Мы всегда будем вместе. Уж я об этом позабочусь.)
Осипов, которому опять выпало вести протокол, строчил уже восьмую страницу подряд. Прекрасно понимая, что конца-края этой беседе не видно. На этот раз, похоже, ничего-то их майор не добьется. А Стогов сидел у себя за столом, молчал, вертел в пальцах дешевую прозрачную зажигалку, и непонятно было даже, слушает он или задумался о чем-то своем.
Только один раз он уточнил вдруг, ни с того ни с сего:
– А почему вы упомянули о знатном происхождении убитого? У него действительно было какое-то особое происхождение?
– А вы не знали? Рашид рассказывал эту историю каждому встречному. Мол, его прадедом был не хухры-мухры, а сам эмир бухарский. Знаете? На Петроградской стороне есть особняк, который так и называется «Дворец эмира Бухарского». Напротив него еще строят этот нынешний тоннель под дном Невы. Пару раз мы пили алкоголь, и могу сказать, что уже после первой рюмочки Рашид затягивал эту свою песню: вот оформит он все необходимые документы и потребует, чтобы дворец вернули ему, как единственному законному наследнику.
– А он и вправду был наследник?
– Понятия не имею. Да мне, честно сказать, и наплевать. Эти восточные ребята любят хвастаться своими выдуманными предками. Кого ни спроси, – каждый минимум бай. Непонятно только, почему при таких предках она работают на стройке и получают двести долларов в месяц.
Стогов выбрался из-за стола и прошелся по кабинету.
– Я ведь к чему спрашиваю? Мне кажется, что если подумать надо всем, что известно нам об эмире бухарском, то и нынешнее убийство станет куда как более понятным. А вы как думаете?
Прикованный наручниками к столу парень поерзал на стуле, пытаясь сменить позу, но сменить ее не смог и отвечать не стал. Просто посмотрел на Стогова внимательнее, а потом все равно снова опустил глаза.
– Вы вот, например, видели кольцо у него на указательном пальце?
Парень лишь хмыкнул:
– Разумеется! Этим кольцом он прожужжал мне все уши. Утверждал, что это подлинный перстень этой… как ее?
– Царицы Савской?
– Точно! И что с помощью этого перстня его предки были в состоянии повелевать джиннами и ифритами.
– А о том, что именно с помощью этого перстня последний бухарский эмир мог одновременно находиться сразу в нескольких местах, он вам не рассказывал?
– Не помню. Может, и рассказывал. Я в эти истории не особенно вслушивался. А почему вы спрашиваете?
– Потому что во всей этой истории с убийством именно это является главным вопросом. Как так вышло, что на записи из кабинета четко видно: в девять сорок вы находились там и выстрелили будущему тестю в голову, а на записи из кафе так же четко видно, как в то же самое время вы вовсе не махали пистолетом, а спокойно пили кофе?
Парень молчал и смотрел Стогову в лицо. Потом сказал:
– Это уж вам решать. Вы же милиционеры, а не я.
– Почему же обязательно нам? Давайте подумаем вместе: какие тут есть варианты? Неужели только мистика, связанная с кольцом царя Соломона и проклятьем эмира бухарского?
– Не знаю. Но похоже, только она. А к чему вы это?
Стогов встал ровно напротив него.
– Вы не понимаете? Я вот тоже долго всю эту историю не понимал. Пока не сделал очень простого умозаключения. Может ли человек одновременно находиться в двух местах? Нет, не может. А коли так, значит…
– Значит?
Стогов наклонился почти к самому уху прикованного парня и тихонечко сказал:
– Значит, это были два разных человека. Скажите, у вас есть брат-близнец?
8
Вот наступило утро и стало совсем светло. Рассказывал Ибн Шамим, со слов Йазирда бен-Сауда, которому передали знающие люди, что на следующее утро все жители города собрались на площади перед священным камнем аль-Мааса, что означает «Нелживый». Всем им хотелось увидеть, как станет выходить из положения дочь их эмира, ибо что бы она ни сказала в ответ на вопрос, заданный ей суровым отцом, смерть ее в любом случае была неминуема. Признает, что лежала в объятьях юного путника ас-Сакалибы, – смерть ей! А не признает и солжет, – поразит ее молния с небес, ибо от начала времен никто еще не слышал, чтобы солгавший у священного камня ушел бы от заслуженной кары.
На балкон дворца вынесли мягкий диван, и вот на диване возлег сам Сейф ад-Даула. Чернокожие невольники опахалами разгоняли над его головой полуденный зной, а на пальце эмира поблескивал древний перстень – знак его непререкаемой власти. Вид у эмира был неприступный и грозный. Плащ, сшитый из бород его противников, ниспадал до самого пола. Эмир был полон решимости покарать дочь за ее поведение.
Покрутив усы, он произнес:
– Не приступить ли нам, достопочтенные, к тому, ради чего мы все здесь собрались?
Приближенные в ответ покрутили собственные усы и отвечали так:
– Отчего ж не приступить? Самое время, пожалуй, взять да и приступить.
– Тогда приведите сюда Фатиму, которая раньше считалась моей дочерью, но запятнала это звание и опорочила благородное имя нашей семьи.
Фатима вышла вперед.
– Знаешь ли ты, зачем мы тебя сюда позвали?
– Воистину нет, о отец мой!
– Не называй меня так, а называй меня, как и все жители оазиса, просто «эмир», ибо твое поведение бросает тень не только лишь на меня, но и на всех моих благородных предков!
Заломив руки, Фатима пала перед отцом на землю и заголосила:
– Откуда это?! Кто оклеветал меня, о отец мой?! Назови его имя, и я вызову его на благородный суд перед священным камнем! О, пусть нас рассудят!
Грозный и насупленный эмир еще раз покрутил свои пышные усы. Теперь он делал это немного не так уверенно, как раньше. О коварство женщин! Все-таки трудно мужчине не поверить той, кто смотрит на него с обычным женским коварством.
Подумав, он сказал:
– Хорошо, Фатима. Допустим, слухи, ползущие по городу, это не более чем слухи. Но готова ли ты предоставить доказательства?
– Воистину готова!
– Ты знаешь, что речь идет о проверке твоей честности перед священным камнем аль-Мааса, что означает «Нелживый», и что тот, кто осмелится солгать, положив на него руку, тут же будет поражен молнией с небес?
– Воистину, это мне известно!
– Поступим же следующим образом. Снимите покровы, укрывающие камень, и пусть Фатима положит на него свою руку! Левую или правую, неважно, главное, чтобы ладонь была плотно прижата к камню.
Покровы были сняты, Фатима приготовилась произнести торжественную клятву. Но уже открыв рот, она замялась и убрала руку с камня аль-Мааса, что означает «Нелживый».
И вскричал эмир:
– Ага! Не можешь поклясться! Так значит, все-таки ты виновна?
– Нет, о отец мой, которого я все равно буду называть этим словом! Нет, о грозный, срезавший бороды себе на плащ с многих сотен голов! Не в этом дело.
– А в чем же, коварнейшая?
– Как я могу поклясться, что никогда в жизни не бывала ни в чьих объятиях, если все горожане видели, как вчера какой-то неизвестный человек опрокинул меня на землю и упал вместе со мной? Будет ли искренней моя клятва? Не поразит ли меня за это молния с небес, ведь слова мои будут неправдой?
Эмир нахмурился, но тут же перестал. Разумеется, визири докладывали ему, что случилось накануне, и о том, что неловкого декханина, не сумевшего удержать падающую дочь эмира, так и не нашли. Поэтому он сказал:
– Это не страшно. Поклянись в том, что лишь этот человек сжимал тебя, лежащую, в объятиях, а больше никто!
– Клянусь!
– Точно?
– Воистину призываю в свидетели священный камень аль-Мааса, что означает «Нелживый»!
Все замерли. Много раз горожане видели, как произнесший ложную клятву у камня бывал поражен молнией. И они ждали: разверзнутся ли небеса и теперь? Но они не разверзлись. И Фатима избежала гибели, а эмир избежал позора.
9
Вторник, 17 октября, 23–47
Голос в динамиках объявил, что поезд прибыл на станцию метро «Маяковская». Стогов захлопнул книжку, сунул ее под мышку и вышел из вагона. Это был длинный день, и вот он подходил к концу. Над проходом, ведущим к эскалатору, висели электронные часы. Стогов посмотрел на большие светящиеся цифры и засунул руки поглубже в карманы. Чтобы закончиться окончательно, дню оставалось протянуть меньше пятнадцати минут.
Поднимаясь из метро, он по инерции пытался считать лампы, освещающие эскалатор, но на восьмой сбился. Вчера он сбился на девятой, а позавчера на седьмой. Здесь, на «Маяковской» жила девушка, в квартире которой он жил уже почти неделю. Если быть точным, то сегодня ему предстояло переночевать там седьмой раз. Он не был уверен, что поступает правильно, но вместо того, чтобы остановиться и хорошенько обдумать то, что делает, просто пытался, поднимаясь по эскалатору, считать лампы.
Прежде чем выйти на улицу, он натянул на голову капюшон. Сигарет почти не осталось, и он подумал, что хорошо бы купить по пути еще одну пачку. Невский был почти пуст.
Подозреваемого отпустили из отделения около часу назад. Майор лично подписал все необходимые бумаги, и парень отправился домой. Через окно служебного кабинета Стогов глядел, как он уходит. Окно было маленькое и сто лет немытое. Но даже через него Стогов запросто разглядел: снаружи подозреваемого дожидалась его узбекская возлюбленная. Тоненькая фигурка в нелепой куртке, из-под которой торчали национальные шаровары. Когда парень вышел, девушка попробовала обнять его, но застеснялась, и они просто пошли рядом, даже не касаясь друг друга руками. Наверное, теперь, когда строгий отец мертв, никто не помешает им зарегистрировать-таки их странный брак.
Рядом стоял Осипов. Он спросил:
– Ты слышал, что наш майор вернулся к жене?
– Я не слышал даже, что он от нее уходил.
– Ты что! Такая love-story! Весь отдел обсуждал.
– Ты же знаешь, обычно я не очень в курсе общественных настроений.
– Майор заподозрил супругу в неверности. И собрался разводиться. Но вот несколько дней назад кризис миновал, и любящие сердца вновь соединились.
– То-то я смотрю, он мне какие-то странные истории рассказывал.
– Странные истории?
Стогов сделал большой глоток прямо из бутылки и спросил:
– А ты мог бы встречаться с узбечкой?
Прежде чем ответить, Осипов подумал.
– Черт его знает. Встречаться, может, и мог бы. А жениться точно нет. Представь, что твои собственные дети будут узбеками, а?
Стогов хотел спросить его, а смог бы капитан вообще встречаться продолжительное время хоть с кем-то? Но не спросил. По пути в квартиру, где ему предстояло провести ночь.
(Седьмую подряд ночь.)
…Он успел подумать над этим вопросом еще раз. Мог бы он встречаться со смуглой узбекской девушкой? Или вообще хоть с какой-нибудь девушкой? Жить не сам по себе, а рядом с кем-то еще… вместе с кем-то еще… в печали и радости, болезни и здравии… пока смерть не разлучит их… смог бы или нет?
Жалко, что в школе нет такой учебной дисциплины: «Правильный способ проведения жизни». В головы маленьких людей вкладывают кучу никому не нужного фуфла типа того, что значит слово «гипотенуза», или дат Северной войны. А самому главному – тому, как прожить доставшиеся жизни, никто их не учит. Может быть, потому, что правильный ответ не известен и самим учителям.