— Король тоже быть риск, господин.
— Спасибо, что объяснил. Скажи, я не очень напугал этих двух девочек? С моей физиономией в приличное общество никак нельзя.
— Не думаю, господин. Эти девочки не то видеть…
— Правда? Ну и ладно. Я все равно не собираюсь здесь долго оставаться, хотя другого шанса сделаться королем у меня не будет.
Снова задумавшись над судьбой великого человека, только что отошедшего в мир иной, в беспроглядную ночь небытия, я догадывался, что, несмотря на множество подданных, он выбрал меня, чужеземца. Мне предстояло решать: быть или не быть. Я имею в виду королем, если не захочу возвратиться в Штаты, где я был ничем. Дафу считал, что я представляю великолепный человеческий материал для любых метаморфоз. Я мысленно послал ему последнее благодарное «прости».
— Нет, у меня не выдержит сердце, если я займу его место, — сказал я Ромилею. — Надо ехать домой. Все равно мне далеко до жеребца-производителя. Как ни крути, скоро пятьдесят шесть стукнет. Стряхну с башмаков здешнюю пыль и оставлю девочек и жен при пиковом интересе. Не желаю жить под опекой Бунама, Хорхо и всего этого сброда. Конечно, жаль, что никогда не увижу королеву-мать, хотя и обещал ей. Давай сматывать удочки, приятель. Чтобы не чувствовать себя незваным самозванцем. Единственная порядочная вещь в моей жизни — это то, что я любил некоторых людей. О-хо-хо, вечная память бедному королю. Может, пора, чтобы нас сдуло с планеты Земля космическим ветром? Если бы нам не был дан разум, мы не знали бы, какая печальная здесь жизнь… Но нас выдает разум и сердце. Меня не пугают эти девочки и жены. Боюсь, что мне будет не с кем словом перекинуться. Я достиг того возраста, когда человеку нужны понимание и душевная теплота. Больше ничего не нужно, только доброта и любовь… А знаешь, ведь смерть короля не была случайностью.
— Не понимать, господин.
— Да, это не было делом случая. Я почти уверен. Эти негодяи могут сказать, что смерть — наказание королю за то, что он держал при себе Атти. Они без колебаний пошли на преступление, решив, что я буду более сговорчив. Просчитались, милые. Ты не исключаешь такую возможность?
— Нет, господин.
— Если кто-нибудь из этих субъектов попадется мне в руки, от него только мокрое место останется.
Я стал на четвереньки, оскалился и зарычал. Все-таки кое-чему я у львов научился. Не красоте и мощи движений, которые перенял выросший среди этих животных Дафу, но звериной жестокости. Никогда не предугадаешь характер и силу влияния, которое испытывает человек.
Ромилея удивил мой резкий переход от скорби к желанию мстить, но он понимал, что я малость не в себе. Человек благожелательный и отзывчивый, он, как любой истинный христианин, учитывал обстоятельства.
— Надо подумать, как выбраться из этого склепа. Давай-ка осмотрим его получше. И что у нас есть?
— Есть нож, господин.
Ромилей показал мне небольшой охотничий нож, который он спрятал в своей густой шевелюре, когда увидел, что ему не дадут уйти из селения. Я взял нож и сделал вид, будто готов пырнуть моего верного спутника в живот.
— Не меня, стену, господин.
— Стену? Это ты отлично придумал. Хотелось бы зарезать этого Бунама, но месть — уже излишество. Ты попридержи меня, Ромилей. Могу черт-те чего наделать, когда выхожу из себя. Мы должны быть осторожными.
Осмотрев стены, мы через минуту-другую увидели чуть повыше моей головы щель между двумя плитами и начали по очереди расковыривать ее ножом. Когда приходил черед Ромилея, я становился на карачки, а он залезал мне на спину.
— Я думаю, кто-то снял стопор с барабана ворот.
— Может быть, господин.
— Никаких «может быть»! Они устроили заговор против нас с Дафу. Король, впрочем, тоже хорош. Втянул меня в историю с Муммахой.
Ромилей старательно ковырял лезвием известку. На голову мне сыпался песок.
— Конечно, надо учитывать, что он жил под постоянной угрозой смерти. Тень нависала и надо мной. Ведь мы были друзьями.
— Он быть ваш друг, господин?
— А ты что думал? Я любил его как друга… Думаю… нет, знаю, моему отцу хотелось, чтобы там, под Платтсбургом, утонул не мой брат Дик, а я. Думаешь, потому что не любил меня? Нет, дружище, любил. Если бы утонул я, он плакал бы, как маленький ребенок. Он любил обоих сыновей. Дик был хороший парень. Только один раз выкурил сигарету с марихуаной. Но жизнь — не слишком ли высокая плата за единственную сигарету с травой? Нет, я своего старика не виню. Жизнь есть жизнь, и ее не обдурить.
— Да, господин.
Ромилей работал ножом и слушал меня вполуха.
— Жизнь требует, чтобы ее уважали. Для нее без разницы, жив ты или помер. Я говорил королю, что иногда слышу внутренний голос, который говорит: «Хочу! Хочу!» До сих пор не понял, чего он хочет. А вообще на всякое хотение имей терпение.
— Да, господин, — согласился Ромилей, продолжая сыпать известковую пыль на мою бедную голову.
— И все же я догадываюсь, чего он хочет, — реальности. Много вымысла живая душа не выносит. — Стоя на четвереньках, я говорил в пол: — Многие думают, что благородство — иллюзия. Совсем наоборот. Думать иначе— вот что значит предаваться иллюзиям. Говорят, что человек живет иллюзиями. Лично я прекрасно обхожусь без них. Говорят: «Не разменивайся на мелочи. Живи по большому счету». Бред собачий! Но вот величие — совсем другая штука. Ты только вдумайся — Величие! Я не пыжусь, не лелею свою гордыню, не строю из себя титана. Но ведь недаром вся Вселенная живет внутри нас и требует широкого кругозора. Вечность привязана к нам и требует своего места в нашей жизни. Поэтому не стоит мелочиться. Решено, так и будет… Может, мне не стоило никуда уезжать. Может, я должен был целовать благословенную землю Америки. (Я целовал сейчас землю другого континента.) Но если бы я остался, то свихнулся бы. Меня переполняет горе, когда думаю о смерти бедного короля. Какая жалость, что я не успел целиком распахнуть перед ним душу… Но ничего, я расправлюсь со злоумышленниками. Если выпадет случай.
— Есть дыра, господин.
— Уже? И что же ты видишь?
Ромилей молча слез с меня.
Я встал, отряхнулся и прильнул к проделанному отверстию. Там был труп. Тело короля было накрыто кожаным покрывалом. Ноги Дафу были связаны лианами. Рядом дремал, сидя, помощник Бунама. В обоих помещениях стояла немыслимая духота. За спящим сторожем виднелись две корзины с печеным ямсом. К ручке одной из них был привязан львиный детеныш, пятнистый, как и все его сородичи, двух-трех недель от роду. Стерегущий смерть спал крепко, хотя сидел на табурете. Спал сгорбившись, свесив руки с синими жилами.
С заколотившимся от ненависти сердцем я сказал себе: «Погоди, паскуда, доберусь до тебя, устрою тебе желтую жизнь».
— Давай, Ромилей, пораскинем мозгами. Хватит с нас и одной ночи по соседству с трупом. Подведем итоги. Они не тронут меня, ведь я должен взойти на трон. Даже устроят потехи ради пышную церемонию. У них в руках львенок, то есть мой мертвый друг. Они будут действовать быстро. Значит, мы должны действовать быстрее.
— Что задумать, господин? — забеспокоился Ромилей.
— Как что? Рвать отсюда, вот что. Как думаешь, доберемся мы до Бавентая? — Ромилей не мог или не хотел сказать, что он думает. — Трудная дорога, да?
— Вы не болеть, господин?
— Если ты дойдешь, то и я дойду. Ты ведь знаешь, каков я, когда разойдусь. Могу всю Сибирь на руках пройти. Кроме того, у нас нет другого выхода. Мы как Вашингтон на зимовке в Вэлли-Фордж. Нам не сладко придется, знаю. Ты только запасись ямсом. Погоди, может, ты хочешь остаться с варири?
— Нет-нет, господин!.. Они убивать.
— Тогда помолчи!.. Знаешь, я не думаю, что эти девочки-амазонки смогут не спать ночь напролет. Мы в двадцатом веке живем, и не сделают меня королем, если я не захочу. Никто не смеет сказать, что я струсил перед гаремом. А все-таки здорово побыть королем. Подданные берегут тебя как зеницу ока. Кроме того, они сообразили бы, что мы с тобой не такие идиоты, чтобы пуститься в трехсотмильный путь без провианта и пистолета. — Ромилея испугало мое настроение. — Нам надо держаться вместе. Но если вдруг через несколько недель меня убьют — а такая возможность не исключается, — что будет с тобой? Скорее всего тебя тоже прикончат, чтобы сохранить случившееся втайне. Сколько гран-ту-молани у тебя в запасе, парень?
Ромилей не успел ответить, так как к нам вошел Хорхо. Негодяй улыбался, но держался более официально, чем всегда. Он назвал меня «ясси» и показал язык — вероятно, знак почтения.
— Как поживаете, мистер Хорхо?
Он поклонился, держа над головой указательный палец. На нем, как всегда, был тесный красный жилет, придворный костюм. На мочках ушей висели большие красные камни.
Я смотрел на него, старательно скрывая неприязнь, поскольку ничего не мог сейчас сделать.
— Вы теперь король. Roi Хендерсон.
— Да, Хорхо, король. Мы оба скорбим по Дафу, верно?
— Да, это большой dommage.
Подонок любил запустить к месту и не к месту французские словечки.
«Человечество не перестанет лицемерить, — подумал я. — Тип не понимает, что поздно изображать любящего дядюшку».
— Вы теперь не Санчо, вы — Ясси.
— Переведи этому джентльмену, что я счастлив быть Ясси, — сказал я Ромилею. — Это большая честь для меня. Когда официальная церемония возведения на трон?
— Надо подождать, — перевел Ромилей, — пока изо рта покойного короля не выползет червь. Затем он станет львенком, а тот, в свою очередь, станет Ясси.
— Если бы вместо львов здесь водились свиньи, я стал бы императором. — Я порадовался своей удачной фразе и пожалел, что ее не слышит Дафу. — Скажи мистеру Хорхо (тот, улыбаясь, поклонился; алмазы в ушах опустились к земле, как утопающие ко дну. С каким наслаждением я отвернул бы ему голову и выбросил ее на помойку!), что я горд, мне оказана высокая честь. Покойный король был более значительной фигурой, нежели я. Но свои обязанности я постараюсь выполнять как можно лучше. Думаю, что перед племенем варири открываются грандиозные перспективы. Я убежал из своей страны, потому что мне нечего было там делать. Теперь передо мной — широкое поле деятельности. — Я вовсю старался, чтобы моя первая речь звучала искренне. — И еще спроси: долго ли нам сидеть взаперти в этом склепе?
— Говорит, всего три-четыре дня.
— Это недолго, о’кей? Зато потом будете мужем tout les дам. — Он начал показывать пальцами, сколько у меня будет жен. Оказалось, шестьдесят семь.
— Не беспокойтесь, — уверил я его. — Постараюсь не ударить лицом в грязь.
Церемонно раскланявшись, Бунам ушел. Решил, что заманил меня в ловушку.
— Сегодня же ночью сматываемся, — сказал я Ромилею. Тот раскрыл от испуга рот. — Да, ночью, — повторил я. — Найдем дорогу при лунном свете. Вчера ночью было так светло, что можно было читать телефонный справочник. Сколько мы тут пробыли — целый месяц?
— Да, господин… Что я делать?
— Ночью поднимешь крик, что твоего господина ужалила змея… или укусил скорпион. Что у него раздулась нога. А сам станешь у двери, чтобы не закрыли. Войдет тот малый в коже. С ним будут две стражницы. Если они не войдут, придумаем что-нибудь другое. Но они войдут как пить дать. Тогда ты засовываешь этот камень между дверью и косяком как раз под петлей, понял? Это все, что нам нужно. Где нож? У тебя в кармане? Хорошо. Он нам пригодится.
Спустилась ночь. С середины дня меня начинала трясти лихорадка, и с каждым часом жар усиливался. Я напрягал все силы, чтобы не впасть в беспамятство. Перед глазами проплывали видения: горы и кумиры, коровы и львы, чернокожие амазонки, лицо короля, решетка над западней…
Так было и сейчас. Я сосредоточился над деталями задуманного побега. Я ждал, когда придет пора действовать. Ромилей тоже не спал. Он сидел, прислонившись спиной к стене.
— Вы не передумать, господин?
— Нет, не передумал.
«Пора», — решил я и сказал Ромилею:
— Давай!
Тот завопил истошным голосом:
— Ясси кмути!
А я громко застонал, словно от боли. Я уже знал это слово — «кмути». Я слышал его, когда короля несли в склеп. «Кмути» означало «умирает». Наверное, это было последнее слово, дошедшее до слуха Дафу.
Человек в черном спал крепко. С вечера ни разу не пошевелился. Но наше шумовое оформление его разбудило. Дверь открылась, он что-то крикнул.
— Ой, господин! Он звать два ведьма!
— Ты лучше дверь камнем подопри. Если сейчас не выберемся, нам жизни не видать!
Пришли две амазонки с копьями и факелом. Внешне я был спокоен, хотя кровь кипела и руки чесались. Я чувствовал прилив сил. Мне бы только добраться до Бунамова прихвостня. «По крайней мере хоть этого гада прикончу», — думал я. Одна женщина набросилась на Ромилея, но ударом ребра ладони я свалил ее с ног. Этому приему научил нас взводный. Я не посмотрел, что она женщина. Обстоятельства не позволяли. Острие ее копья царапнуло по стене, но Ромилея не задело. Факел погас. Я слышал, как стала закрываться дверь, но наткнулась на упор. Бунамов человек и вторая стражница принялись за меня. Я дрался как лев. Ночная свежесть придавала мне силы. Скоро она была на полу, а ее начальник отбежал к другой стене склепа. Три шага — и я схватил жалкого труса за волосы и поднял на вытянутой руке. Негодяй трепыхался, как марионетка на веревочке. Рыча, я схватил его за горло.
Подбежал Ромилей:
— Не надо, господин!
— Я задушу этого ублюдка!
— Не убивать, господин!
— Не твое дело! Он убийца. Король погиб из-за него.
Вместо того чтобы задушить жреца, я бросил его на пол. Тот шлепнулся, как половая тряпка.
— Бунам не гнаться за нами.
— Я бы кости переломал и Бунаму, и этому тоже. Уж так и быть, послушаюсь тебя, никого больше не трону.
Ромилей отобрал у амазонок копья. Мы заперли всю троицу и перешли в соседнее помещение.
Взошла луна, высветив каждый предмет. Ромилей взял корзину с ямсом.
— Идти, господин?
Я подошел к покойнику, отвернул край покрывала. Лицо Дафу так раздулось и побелело, что я отвернулся.
— Прощайте, король. — С этими словами я направился к выходу. Но что-то заставило меня оглянуться. Жалобно мяукал привязанный к корзине львенок. Я взял его на руки. — Берем малыша с собой.
XXII
Ромилей был недоволен, но я прижал львенка к груди. Тот негромко зарычал и начал царапаться.
— Я выполню наказ короля. Этот детеныш должен выжить.
Перед нами расстилался чистый, залитый лунным светом горизонт. Даль приглашала мыслить логически. Предстояло пройти около двухсот пятидесяти километров. Если покроем это расстояние, мы спасены.
Ромилей мог бы спросить, зачем я взял львенка, которого принесла моя заклятая врагиня Атти. Я бы ответил, что дети не отвечают за родителей.
— Ромилей, послушай. Я пощадил человека, погубившего короля… Не будем заниматься пустой болтовней. Не могу бросить малыша на произвол судьбы. Посажу его в свой шлем. Все равно он мне ночью ни к чему.
Благодаря прохладному ветерку жар у меня прошел совершенно.
Ромилей сдался, и мы двинулись с места в тени, которая лежала на нашей стороне оврага. Прошли загон и направились в горы. За грядой начинался прямой путь на Бавентай.
Ромилей шел быстро. Я с детенышем едва поспевал за ним. В первую же ночь мы прошли приблизительно пятнадцать километров.
Не будь со мной Ромилея, я и двух дней не протянул бы из тех десяти, которые потребовались нам, чтобы добраться до Бавентая. На четвертый день кончился ямс, но мой проводник знал, где найти воду, а где — съедобные корни, ягоды и насекомых.
— Тебе бы инструктором в воздушно-десантную часть, — сказал я Ромилею, — учить пацанов, как не помереть с голоду, когда кончаются запасы провианта. Тебе бы там цены не было… — Помолчав, я добавил: — Вот и я наконец живу на акридах, как апостол Иоанн. Это его слова: «Глас вопиющего в пустыне».
Кроме всего прочего, надо было заботиться о кормежке для львенка. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь сталкивался с такой трудностью. Я ножом нарезал на мелкие кусочки червей, личинок, муравьев, делал кашицу и с ладони скармливал малышу.