там ему помогли, правда, потом сняли свадьбу и венчание на
камеру и показали всему городу. Это его невеста настояла на
венчании, нашли наполовину восстановленный храм, и пошло
дело.
Иван, как женился во второй раз, сразу бросил пить.
Правда, ненадолго. Через год снова началась старая беда. За всё
время супружества он бросал не однажды, каждый раз у него
получается всё дольше обойтись без пива и прочего. Последние
пять лет он совсем не притрагивается ни к одной бутылке, во-
зит игумена и говорит сыновьям, чтобы искали себе жён в хра-
ме. Такие у него теперь установки жизни.
Устрой о мне вещь
Все в святынях читают молитвы. Утром и вечером. Это
называется правила. Утреннее и вечернее правила. Монахи мо-
лятся при каждом деле. Доят корову и поют молитву. Придут в
трапезную, и тут тоже надо помолиться. Словом — постоянно.
Молитвы разные, но главное, чтобы все они шли от серд-
ца. Только кажется, что ничего особенного тут нет. На самом
деле это довольно трудно. Видимо, в помощь всем молитвы
бывают очень красивыми. Кому-то западают в душу слова «по
велицей милости» — звучит необычно и очень поэтично, мож-
но сказать, что литературно. Кому-то — «паче снега убелюся».
Но есть ещё, например, такие слова: «устрой о мне вещь». Это
выглядит таинственно, причём, тайна эта какая-то очень кра-
сивая. Очень многим запоминаются именно эти слова. Когда вы
вернётесь из поездок по монастырям, можете заглянуть в ин-
тернет, и увидите, что многие посетители форумов просят,
чтобы им разъяснили именно их. Конечно, всегда хочется знать
побольше о том, что тебе нравится.
Классика
Сёстрам из переводческого класса вдруг разрешили чи-
тать классику. До этого они всё читали только о божественном,
брали в библиотеке у сестры Амарантос. Читали-читали-
читали. Эти три сестры несут своё послушание в переводче-
ском классе. Горный монастырь уже большой, всем работа
находится — и тем, кто не смог закончить школу, и тем, кто по-
лучил два высших образования, да ещё и поёт.
Эти три сестры (две послушницы и одна монахиня) все
закончили вуз, гуманитарные факультеты, то есть, работать со
словом могут. Вот их и поставили переводить тексты о боже-
ственном с греческого старого языка на современный русский.
Они переводили и радовались. Монашки всегда радуются, что
могут поработать и принести пользу. Если бы у них было дру-
гое послушание, например, ухаживать за больными, они бы то-
же радовались. Но в этом монастыре такого нет, тут все пере-
водят, пишут иконы, поют в храме, шьют одежды и прочее. Вот
они и переводят. И ещё редактируют тексты проповедей
настоятеля и матушки игумении. Это тоже сложная работа:
нужно, чтобы остался смысл проповеди, остался стиль языка
проповедника, но пропали бы все недочёты речи, рассогласо-
ванности, потери мысли, длинноты и ненужные междометия.
Даже самое радостное дело может усыпить внимание, и вот,
чтобы этого не было, чтобы сёстры видели перед собой обра-
зец хорошего языка, им разрешили читать классику — Пушки-
на, Бунина, Чехова. Но дело в том, что книги — не только об-
разцы, это ещё и пример горизонтального мира. И теперь сёст-
ры живут в двух мирах. В одном — проповеди, в другом —
классика.
Как тут не остаться
Как-то семейный ансамбль «Снежная моя родина» позва-
ли выступить на большом конкурсе. Они приехали с севера в
центр страны, и вот их вместе с другими музыкантами повезли
на автобусе в какой-то дом отдыха, пансионат. Первый раз се-
мья (папа, мама, сын и две дочери) участвовала в таком боль-
шом конкурсе. По дороге всем артистам решили показать
большой монастырь, знаменитую святыню. И вдруг одна из до-
черей вцепилась в перила крыльца и заплакала: мама-мама,
оставь меня здесь, я давно собиралась, оставь, выступайте без
меня, как страшно, мама-мама, я буду тут жить. Как её тут оста-
вишь, тем более, монастырь мужской. Еле отодрали девочку от
перил, поехали дальше.
На конкурсе семья неожиданно заняла первое место, за-
кончились эти тревожные дни, вручены горы подарков, всех
повезли обратно. У монастыря в этот раз даже не останови-
лись, не до того — кое-кто из участников мог опоздать на по-
езд. Та девочка грустно смотрела на купола, но в этот раз мол-
чала. Ей же сказали, что этот монастырь — мужской.
Кто кого воспитывает
Толстый не так давно в монастыре, какой-нибудь год, а
уже надоел своему хозяину. Валера мечтал о толстом коте, до
того толстом, чтобы выходил на крыльцо и еле-еле опускал ла-
пу с лестницы. Потом другую. И так постепенно, минут за пять
слезал бы с крыльца. Как кот из мультика про попугая Кешу. А
Толстый не такой. Он худой и очень подвижный. Конечно, кот
любит полежать на солнце, полениться, но что это — капля в
море. Он всё равно остаётся плоским, ловким, прыгает с
крыльца и несётся ловить мышей. Это оттого, что он беспород-
ный. Так думает хозяин.
Он отдал Толстого местному бизнесмену. Думал, может,
хоть так из него выйдет толк. А кот привёл в новый дом жену, с
ней пришли семь котят. Ни один не похож на Толстого. Как го-
ворится, досталась дама с прицепом. Надо всех кормить. И сно-
ва он бегает за мышами и птицами. Какой-то неисправимый.
Но это ничего. У Валеры хорошие отношения с некото-
рыми паломниками, и ему скоро привезут из областного горо-
да хорошего котёнка, может быть, даже породистого. Даже если
это снова будет обычный дворовый зверь, хозяин раскормит
его так, что тому никогда не захочется выходить на охоту. Все
коты тут живут у трапезной, и оттого всегда сыты, никто не
ловит ни мышей, никого. И только Толстый отличается от дру-
гих. Вот он и будет воспитывать нового котёнка. А что, опыт у
него уже есть. Вдвоём они составят отличный дуэт — один бе-
гает, другой лежит.
Праздничные монастыри
Не всегда же в монастырях работают, есть там и праздни-
ки. Монахи и монахини даже очень их любят. Тяжело без них и
паломникам. Многие приезжают специально из-за торжеств. А
когда возвращаются из монастырей, говорят, что у них состо-
ялся большой праздник души, именины сердца, вспоминают и
много других сладких слов. Поэтому некоторые думают, что
жизнь в святынях безоблачна и красива.
Надежда Степановна вот как высказывается вечерами на
кухне: все говорят — святыня, святыня, а приехать и что-
нибудь сделать полезное никто не хочет. Такую мысль она со-
общает каждому новому гостю в доме, если видит, что он бо-
лее-менее подходит, может как-то выручить, подать руку по-
мощи монастырю, тем более что и для него самого (гостя) это
окажется полезным — вот так деятельно провести время. Так
появляются новые трудники. Сама она давно протянула не
только руку, но и подалась вся на помощь дальней святыне.
Каждый месяц Надежда Степановна бывает там, помогает в
трапезной, в храме, придумывает способы заработать для мо-
настыря. Она делает так много всего, мало кто верит, что это
всё один человек. Но это правда. Для неё любой праздник, ко-
торый отмечают в монастыре — тоже праздник. Но и большой
труд, усталые ночи, головная боль, неразличение дней недели.
Часто бывает, что её организм упрямится и не хочет работать
во время праздников. Тем более — все в храме, а она, например,
у печи, готовит рыбу. Или гребёт снег. Или шьёт занавеску для
алтаря. Или ещё чего-нибудь. Но потом, когда проходит празд-
ничная служба (а она на неё и не всегда попадает, работает), то
она чувствует у себя в душе просто именины сердца. Вот и всё.
Послушание у сестёр
Конечно, собирать грибы любит каждый. Но это не всегда
возможно. Как-то раз Юлия ходила вокруг горного храма и
увидела красивый белый гриб. Взяла и сорвала его. Принесла и
показывает сёстрам в трапезной — смотрите, какой красавец. А
они говорят: да, мы его видели. Юлия спрашивает: а почему не
сорвали? Сёстры ответили: нас не благословили. Вот и в любом
деле они спрашивают благословления.
Хлеб
Иван хотел стать поэтом. Он говорит: я могу сочинять
стихи, целыми тетрадями. К дню рожденья или на свадьбу. Мне
это легко. Вижу — одно слово с другим рифмуется, и ставлю. Я
даже хотел стать поэтом, показал стихи батюшке. Но отец
Леонтий сказал: нет, Иван, в поте лица своего будешь зараба-
тывать хлеб свой. Ну, наверно, батюшке виднее. Ему, наверно,
что-то открыто.
Ещё Иван думал стать священником. Говорит, что его это
интересует. Но отец Леонтий снова сказал про хлеб в поте лица.
Но какой уж тут труд — Иван просто возит игумена из мона-
стыря в город и обратно, и всё. И какой такой особый хлеб.
Кормит семью, и хорошо. Все сыты, одеты, обуты. Как-то полу-
чается так, что всё откуда-то появляется. Не было ничего в хо-
лодильнике, а тут Иван привёз отца Леонтия — а у него в сумке
полно еды. Тем более, жена работает, так что не пропадают, не
голодают. И то хлеб. Ну да, хлеб.
В автобусе
Мне приснился монах Михаил. Как будто я сижу в автобу-
се, читаю книгу. Подходит ко мне кондуктор, а я не глядя про-
тягиваю ему деньги за билет. И еду себе дальше. Вдруг он са-
дится рядом со мной, и я вижу, что это брат Михаил. Такой вы-
сокий, в сидячем состоянии почти до потолка. Он говорит: по-
чему тебя давно не видно у нас? Что тут ответишь? Я подумала
и сказала, что, пожалуй, правда, давно не была в той святыне, и
появлюсь, как только смогу. Смотри, — улыбается Михаил, —
приезжай, пока у нас не наступила синайская жара, ты же не
любишь. Он уходит, а на его место садится сестра Амарантос. У
меня в библиотеке новые книги, — говорит она, — и не только
о божественном. Так что загляни ко мне. Кстати, ты не сдала
месяцеслов позапрошлого года, для газеты он всё равно уста-
рел. Но к вам так долго ехать, сказала я. Посмотри на меня, как-
то тихо-тихо сказала сестра Амарантос, я же добралась до тебя.
Так и ты сможешь приехать к нам. И сдать месяцеслов, не за-
будь. Тут автобус остановился у светофора, открыл дверь, и она
вышла.
Так что скоро снова я поеду куда-то. Предупреждаю, что
вернусь, и мы сможем поговорить о горизонтальном или вер-
тикальном мире. Или сразу о двух.
Варжа, где-то на Варже
Всё ходим и ходим по Варже, по её долине, от истока к
устью. «Похороните меня на Варже», — просит нас наш стар-
шой, а сам живой. Живой. «А расскажите про Варжу, про её до-
лину, про её жизнь», — просим мы, и он говорит, перечисляет
деревни не от истока к устью, и не устья к истоку, а так. Он рас-
сказывает, живой, говорит об умерших деревнях.
Селиваново
В Селиваново жили хорошие мужики, да все разошлись на
голбцы да филёночки. Смотришь — был мужик, и нет. Вот сей-
час ещё был. Только его жена сидит, протирает светлой тряпи-
цей филёнку и плачет.
Началось всё с Вениамина. Он был первый красавец в Се-
ливаново — высокий, рыжий, жилистый, губы толстые, весь в
веснушках, руки, спина. Как глянет на женщину, та останавли-
вается — и забыла, куда шла. Рассказывает о встрече подругам,
а те пристанывают от счастья. Дом его стоял в центре деревни,
полная чаша, жена красавица, у детей глаза ясные. Всё было у
мужика, чего ещё надо? Но однажды Вениамин решил научить-
ся рисовать на дверных филёнках. Красил слева направо, спра-
ва налево, сверху вниз и снизу вверх, то одним цветом, то дру-
гим, подбирал колор. Подобрал. Начал рисовать предметы на
дверях. Топор, рубанок, молоток. Гвоздь, лампу, ботинок. Коло-
кол, трактор, колодец. Получалось красиво, но что-то не то.
Жена посоветовала нарисовать радугу, чтобы получилось как
на фотографии, даже лучше. Вот тут Веня и попал. Рисовал ме-
сяц, полтора, весь зарос бородой. Жена уже и не рада, что по-
просила, говорит ему: «Отступись! Будет тебе, какая нам раду-
га?!». А он всё рисует и рисует, смывает и снова берёт кисти. С
каждым разом изображение всё лучше, а Вениамин всё тоньше.
Однажды утром жена и дети встали, смотрят, на всех филёнках
радуга сверкает — лучше, чем на фотографиях, совсем как
настоящая. А Вени нет. Весь ушёл в филёнки свои, весь. Ки-
сточки на полу лежат.
Потом и других мужиков охватила такая же страсть. Си-
дят по домам, разрисовывают филёнки и голбцы. Так все и вы-
шли.
Сыновья, внуки продолжали дело, только у них получа-
лись всё какие-то трали-вали. Потом, когда Селиваново стало
нежилой деревней, приходили музейщики и хорошие филёнки
забрали — львы, цветы, райские птицы. А потом пошли крае-
веды, и им-то и достались эти трали-вали. Они и этому были
рады.
Нынче в Селиваново никого нет, ни мужиков, ни филёнок.
И вообще никого. Да и в других деревнях с этим плохо.
Ивернево
В Ивернево всем заправляли Дарька да Варька, а как они
уехали, так и вся деревня поразбежалась. У Дарьки волосы
длинные как плат, густые и тёплые. Зимой она вместо шали в
них заворачивалась и так ходила. По ночам ими укрывалась.
«Тебе, Дарька, поди и печь не надо топить», — шутили соседки.
Но она топила избу, и баню раз в неделю, как надо. Уйдёт Дарь-
ка в баню с утра, и до вечера её нет. Всё отмывает да чешет.
В морозные зимы деревенские несли в дом к Дарьке ма-
лых детей — она всех могла волосами обернуть, всех грела. В
такие-то времена печь топили соседи — а Дарька сидела и с
места не двигалась. Дети в волосах играют, возятся, бегают ту-
да-сюда, теряются. Как морозы пройдут — отправляются по
домам. Правда, иногда не враз. Допустим, из одной семьи отда-
дут Дарье на прогрев Петьку и Сашку, а домой возвращается
только Сашка. Ну, родители не волнуются, знают, что и он вер-
нётся. В банный день Дарька найдёт в волосах Петьку, вычешет
его, отмоет, отправит домой.
Если у кого случалось горе, и он не мог потом опомниться
и прийти в себя, земляки вели его к Дарьке. Она его своими во-
лосами оборачивала, грела, дышала на темечко. Сколько сол-
дат, обиженных в армии, спасла Дарька, сколько мужичков,
лупленных скалкой или сковородой, не сосчитать — ещё бы,
приходили не только из Ивернево, но даже из Стрюково, из Ма-
карово, из Пожарово. А из Мякинницыно нет, не приходили.
Однажды даже притопал пешком мужичонко из Великого
Устюга. Долго жил он в Дарькиных волосах, неделю или две. А
потом Дарья вышла из дома с ним, закрыла дверь на замок и
ушла. Грустно стало в деревне.
А Варька — та совсем другая. У неё такие были груди —
сама встанет у стены, а они в окно смотрят. Дома еле помеща-
лась, ставила рядом две кровати, и так спала, все это знали, вся
деревня.
Вот кого мужики любили, так это её, ни на кого другого
смотреть было им неохота. И она их любила, никому не отка-
зывала, всех пускала рядом прилечь. Жёны не ревновали, знали