трудней, надо глагол. Но что уж поделать, я загадала красоту и
на этом и сидела. А он опять ходил по комнате как бычок, ска-
зал: дети? Но это было так давно, что я про детей и не загады-
вала, если бы сейчас, то да, он бы угадал сразу, в единый миг, а
тогда я загадала красота, и всегда знала, и уже тогда и знала,
что никогда не забуду его ясные голубые очи, во всё время. Од-
нажды жёны декабристов не забыли своих мужей, поехали за
ними на края света, вот и я об этом же думала тогда, сидя на
качелях во дворе, и о том же говорила подруге. Я сказала: ду-
маю, это на всё время, она сидела на какой-то карусели, даже
карусельке, вертелась во все стороны, но остановилась и по-
смотрела. Ох, — она только сказала, потому что понимала —
ничего не будет. А я думала про декабристов, но кто знал, что
примерно так оно и сбудется, правда, немного наоборот, всегда
вот так загадываешь о подвиге, но думаешь о каком-нибудь
облегчённом варианте, как на контрольной в школе, облегчён-
ный вариант, а оценивается так же, мне попалось задание со
звёздочкой, так и приходится жить, к тому же я дала слово сво-
ему, что никогда не уйду от него, меня не сломать в этом, что
поделать. Я тверда.
Ещё повезло, что его зовут так же, как моего, два слога, а
столько проблем, мой понимает, догадывается обо всём, но ни-
чего не сказал ни разу. Нет, было, он вот что медленно произ-
нёс: да никуда он не делся, найдётся. Это было, когда он поте-
рялся, сажусь я, плачу в тишине, что нет его со мной. Снег сего-
дня идёт с самого утра, сейчас утро, и хочется поскорее всё это
вылить, даже точки не ставить, но правила есть правила, и так
всегда.
Однажды, мы учились ещё, и я тогда не знала много, не
знала алкоголь, была совсем юная, можно сказать, почти де-
вочка, и вот мы пошли в загул, то есть, мы этого не хотели, про-
сто вышли из корпуса, потопали к остановке, я и трое наших,
девки отстали, я одна осталась с парнями, пока переходили до-
рогу на зелёный, эти трое красавцев решили завалиться в «По-
ляну», там хорошая кухня, нам же это важно. Мы зашли. В оче-
реди они думали, сколько взять, сто или пятьдесят, сошлись на
пятидесяти, была суббота, после «Поляны» планировали
успеть на рынок за джинсами для будущего моего, только он не
был тогда моим, просто сокурсник, мы все сокурсники. Но у са-
мой кассы они взяли по сто, мне пиво. Чебуреки с сыром, мы
знали, там хорошие, а нам важно, мы же учимся. Разговор был о
фильмах, на днях вышла какая-то фантастическая лента, и он,
конечно, уже успел сбегать посмотреть, я не видела и не соби-
ралась, а в «Поляну» пошла просто побыть с ним рядом, впере-
ди выходной всё же. Высокий голубоглазый блондин с кривым
носом, оказалось, мечта. Идут люди, смотрят, я понимаю, снеж-
ный карниз вот-вот оторвётся, свалится, упадёт на дорогу пря-
мо, на людей, страшно и красиво, необычная форма. И я так же
точно на него смотрела и смотрю всё время, но тогда старалась
не смотреть, чтобы не выдать себя перед другими, но они, как
выяснилось, всё понимают.
Мы всё сидели и сидели в этой «Поляне», и не шли на ры-
нок, и он отправился ещё за порцией и закуской, а мне за ви-
ном, он ушёл, я посмотрела вслед, и тут будущий мой сказал:
ты думаешь, мы ничего не понимаем? Мы чё, олени? И вызвал
меня будто бы покурить на улицу, а на самом деле на откро-
венный разговор. Ничего нового он не сообщил, я сама всё зна-
ла уже. Ну, что ему никто никогда не будет нужен, блондину, и
что мы так и останемся с ним на уровне дружбы, не больше.
Вот что он мне сказал и позвал замуж. Видя моё смущение, бро-
сил окурок в урну, обещал ждать, сколько потребуется, слово
своё сдержал. А тогда всё закончилось тем, что мы пропили его
штаны и развели всех по домам, я и мой будущий. Он был, ну, и
до сих пор тоже, крепкий в этом плане, а меня тогда ничто не
брало, это сейчас я могу после стаканов вина вдруг зареветь,
положить ему голову на колени, он всё понимает, гладит, не
ругается, курит, поддержка мне и опора, мой горец парень уда-
лой, сердцу же не прикажешь.
Я ему сразу хотела сказать, ещё в подвенечном, что сына
мы назовём, как его, как моего, их зовут одинаково, но не стала.
Ещё один с таким же именем возле меня, не слишком ли, один,
ещё один, ещё, перебор. Снег всё идёт, а лыжники устали, скоро
и мой придёт, надо готовить суп, котлеты, баранину, без раз-
ницы, он всё съест, скажет спасибо, но мне хочется поскорей
рассказать, позвонила, пусть покупает пельмени, вареники,
манты, пиццу, мне без разницы.
Нынче здесь, завтра там, ну, а что вы хотите от человека,
вот и он пропал, незадолго до свадьбы, хоть собирался прийти,
и даже в костюме. Вообще, он приличный человек, только вот
такой у него характер, такая манера в жизни, он всегда пропа-
дает, тогда это было в первый раз. Мы ждали до последнего, я
хотела отменить свадьбу, раз мой лучший друг не пришёл, но
потом не стала, кольца куплены, билеты в родительский край и
дом — тоже. Не было ни гостей, ничего, так, только у меня но-
вое платье, шляпа, а у моего — новые синие кеды, джинсы,
приехали из загса на синей волге ретро, вот и всё, а на следую-
щий день отправились ко мне на родину, там нас уже ждали,
пришла родня, посидели, выпили. Потом к нему, там то же са-
мое. Конечно, и он был рад, и я рада, всё-таки четверть жизни
за спинами, надо что-то решать, так всё и пошло, и забылось,
ждём, когда будут дети.
Но пришло время рассказать и о любви, любви. После ре-
гистрации он нашёлся, через два-три месяца, точнее не помню,
приехал, позвонил, мой номер в памяти остался, вот как. При-
ходил ко мне на работу, делился своими планами открыть ка-
фе, говорил, есть совершенно свежая концепция у него, скопит
денег, а как, если нигде не работает или устраивается, быстро
потом уходит, не сидится на месте. Так он стал пропадать, я
привыкла, но два года назад случилось так, что год, полтора, а
его нет и нет. Ни по телефону, ни на сайтах одноклассников и
так далее. Нигде. И вот дошло до того, что однажды ночью я
летела на самолёте, страшном, без правого борта, ветер сви-
щет. Там свадьба была какая-то, в самолёте. И вот мне дали
слово, тост. Чтобы все нашлись, говорю я, самая ценная наход-
ка — та, что была когда-то потеряна. Вспомните о блудном
сыне. Но лучше уж не теряться. Я всегда это говорю, потому что
знаю наверняка. Это всё мне приснилось, конечно, но я тут же
оказалась у окошка, где принимают передачи в тюрьму, я при-
несла ему мяч, перчатки, домино и книги. Но девушка в окошке
посмотрела круглыми глазами, не стала брать, говорит: я сей-
час вам зачитаю статью, по которой его обвиняют, решайте са-
ми, стоит ли ему передавать. И читает: шулерство. Шулерство,
мама, мама. Что он мог сделать, мирный человек, в напёрстки
кого-нибудь обжулить? Как это вдруг? Его же самого и побили,
кстати, это уж точно, всё время битый ходил, то нос, то глаз,
зубы как-то уберёг.
Снег всё идёт, и мой приходил на кухню ко мне, сказал:
пошли гулять, погода славная, полезная. Но посмотрел, понял,
что я работаю, пишу, ушёл. Это правда, у меня такая работа. Ко-
гда он пропал, и этот сон ещё, я утром, вот в такой же хороший
день, только осенью, в дождь, села и написала стихотворение,
такое, в простом шотландском стиле, ты меня оставил Джеми,
восемь строк. Мой увидел, сказал — неплохо, и сел за компью-
тер, быстро сделал мне сайт, где-то рассовал рекламу, теперь
пишу к юбилеям, свадьбам, деньги платят хорошие, можно пе-
ребиваться. Кидают на телефон, я всем говорю номер, потом с
него перевожу на счёт, готово. Стихи получаются хорошие, в
старинном шотландском стиле, но сердцу не прикажешь, я не
могу любить всех этих людей, только в то время, пока пишу,
пока сижу за столом. Я их просто не знаю, едут и едут машины,
смотрю на них, и хочется реветь, почему всё так, конечно, он
потом нашёлся, принёс бананы, любимая его сладость, и он не
любит меня, и никого, сердцу же не прикажешь, мой тут прав.
Он вообще всегда прав, приходит и обнимает, и всё, я ему це-
лую, целую руки, как он прав, прав, если начнётся война, я буду
ждать его. И его тоже.
Огонь и огонь, и нельзя остыть
1. В средние вёсны — не ранние и не поздние, а вот в сред-
ние — да, в средние вёсны, когда деревья дают своим листьям
волю распуститься, бывала я в болотистой области. Да не одна,
а с братовьями, с братцами. Мы бывали там, верно, вместе, и
готовили на огне, и спали в лесу, почти на земле, но лишь толь-
ко в палатках, и подолгу не мылись. И так далее, далее, далее.
Всё это было в болотистой области, и об этом и будет нелёгкий
рассказ, почему нелёгкий?
Сразу скажу, можно сказать, что рассказ этот не из лёгких,
ну, а чего ждать, и дела мы делали там непростые, довольно
тяжёлые, но всё же посильные нам, слабым человекам из
вполне тоже болотистой области. Конечно, иной братец и
сильный, и красивый, и отважный, но и он нет-нет да и напи-
шет кому сообщение, и отправит мобильной связью: мы ма-
ленькие и плачем. Глядишь, и он присядет отдохнуть, а иногда
и ляжет спать. Нет всесильных людей, пожалуй. Не осталось.
Вот и надо приготовиться к тому, что сюжета в рассказе
не будет, а будет только лес, тяжёлый труд, весна, колючая
проволока, снаряды и братовья, которые дышат, и братики, ко-
торые дышат неслышно где-то в других пределах. А сюжет,
наверно, когда-то и был, и кое-кто его даже мог бы повспоми-
нать, но теперь его всё же не осталось.
Вот как начинается рассказ.
2. Братовья сказали: поехали в тот лес, мы покажем тебе
его, а ты будешь нам помогать. Я поехала. Это было впервые, но
и потом мы тоже туда ездили. Добираться в тот лес так далеко,
нарочно и не придумаешь, да тут и нет неправды, в рассказе.
Пока доехали, сменили два поезда, потому что первый истоп-
тал все колёса до полного уплощения, высадил нас, а тут вто-
рой подошёл, но всё равно нам довольно пришлось идти и сво-
ими ногами, но сначала ещё проехались на тяжёлой технике
машине, почти вездеходе. Но и она не смогла пробраться в бо-
лоте. Рельсов нет в том лесу для поезда, вот что, и для машины
там нет дороги. Мы не несли с собой подушек, нет, не было у
нас и оружия, тоже нет. Мы несли хлеб. По земляной дороге с
лягушками в лужах, по лесной болотистой тропе мы несли
хлеб. Хлеб был в сумках, сумки в руках, а за спиной, в рюкзаке,
конечно, была тушёнка, одежда, спальники (спальные мешки),
то есть полностью укомплектовано.
На ногах — болотные сапоги, а ноги внутри — в портян-
ках. В этом что-то есть — нести хлеб через весь лес, а ноги в
портянках. Один братец так и сказал: в этом что-то есть. Хлеб
промок, буханка, но мы съели её быстро, в тот же день, а назав-
тра ели уже следующий, не подмоченный, а простой.
Так начинается рассказ.
3. Тот хлеб мы съели быстро, раз — и всё. Утомились и хо-
тели есть. Но у нас оставался ещё. Каждую весну мы ели подмо-
ченный хлеб, очень голодные, очень быстро, но у нас всегда
оставался ещё. У нас, у братцев, которые дышат здесь. Каждую
весну. Тот, который оставался, мы доедали в другие дни. Впе-
реди было три недели, и хорошо, что он не промокал весь сразу.
Есть хочется каждый день.
Каждый день мы работали. Выходные — только Пасха, и
то она выпадала в это время не каждый год. Когда-то мы при-
езжали и после Пасхи. Каждый день надо было раскапывать
землю. Это не шутка, так оно всё и было. Мы раскапывали и
смотрели, кто там.
Там были брат-солдаты. Их ещё очень много. Они братья
ваши и наши, твои и мои. Земля большая. Места в ней без счёту,
похоже. Война была длинная. Солдат воевало много. Так много,
что кружится голова. Так много, что когда все воскреснут,
встанут и пойдут, то остальным станет страшно, страшно. Кто-
то подумает, что начинается снова война. Но нет. Это идут всем
нам родственники.
4. Каждую весну мы копали землю. Днём копали, ночью ло-
жились спать. Утром вставали с опухшими руками. Они опухали
от работы. У всех от работы так. Ночью руки отдыхают, спо-
койно лежат вдоль тела, всё тело отдыхает. Руки лежат, их не
поднять, даже если захочешь — так тяжело. Надо дать им от-
дохнуть. У всех есть руки. Давайте им отдыхать.
По утрам глаза радуются. Смотришь и видишь берёзы.
Никаких ёлок, никаких сосен, ничего хвойного, только белые
стволы с чёрным. Разве только осина иногда. Одна на тысячу
берёз. В средние вёсны в болотистой области мы брали сок из
этих берёз. Надрезали немного дерево, подходили вставали ря-
дом, совсем близко, трогали кору губами, на них оставался сок.
А может быть, дерево было слегка надломлено, какая-нибудь
из веток, ставили кружку, в неё набирался сок, его и пили. Вот и
весна, поглядите. Вот и весна, повторяли мы и отхлёбывали
понемногу. Каждому доставалось чуть-чуть. Мы набирали по
кружке в день. Это же надо следить, менять посуду, куда-то пе-
реливать. Искать подходящую берёзу, чтобы надрезать ещё и
ещё набрать. А нам некогда.
Можно подумать, что и сны в таком лесу тоже берёзовые,
тоже пахнут соком и средней весной. Но это не так. Сны тут тя-
жёлые. В лесу ночами было темно, на душе тяжело. Руки боле-
ли, спина тоже. Вот и сны плохие. Не будем их пока вспоминать.
Как-нибудь потом. В рассказе пока полно места. Он только
начался.
Если там и было что-то берёзовое, то сам лес. Не смотреть
под ноги — и покажется, что живёшь в сплошной благодати. Но
смотреть надо — можно наступить на гранату, сапёрку, оско-
лок снаряда, колючку, противогаз и на много чего ещё.
Война была большая. Боеприпасов требовалось много.
Вот и остались следы. А эти берёзы тогда тут не росли. Были
другие. Это же разное время. Прошло даже больше шестидеся-
ти лет, почти что семьдесят. Тогда ещё были солдаты, теперь
их нет. Не осталось.
5. Сейчас мы с братовьями едим сахар, соль, булочки и дру-
гое, но тогда, в лесу, мы этого не ели, потому что всё это быстро
кончалось, заканчивалось, тратилось. Мы так и жили там без
сахара и почти без соли, так. Соль как-то раз замочили, и она
стала камень. Этот твёрдый камень можно разбить, и тогда по-
лучится снова соль. Соль снова станет. Если же человек, то его
нельзя вернуть.
Кроме того, по дороге мы можем промочить хлеб, чаще
всего мы так и делаем. О, эта нескладность — промоченный
хлеб. Вот кто-то оступается в болоте или нога случайно опуска-
ется не на тропинку, а мимо — и половина братца уже в ворон-
ке, и руки с хлебом в воде — стоят средние вёсны, и любое
углубление полно водой, конечно. Вода всюду в земле, земля
вся мокрая, чёрная от сырости, она сама родит воду.
Мы спим дома под спальниками (спальными мешками),