мы с братовьями, чтобы не отвыкать, не забывать те наши лес-
ные ночи. Может быть, из-за этого продолжаем видеть лесные
сны, мы расскажем ещё про них. Я и братцы. Летом нам жарко,
мы сбрасываем спальники и живём ночью так.
Можно подумать и решить, что этот берёзовый лес — это
резервация, но нужно точно знать, нужно представлять, что
значит это слово, и тогда уже говорить и решать. (Словарь
Ожегова: резервация — в некоторых странах: территория, со-
хранившаяся для проживания сохранившихся в стране абори-
генов). В лесу у нас нет с собой словаря, и мы не используем
резервации (всё равно не подходит). Это другое. Это всё слу-
чайно. Это из-за войны. Огонь, огонь и огонь. Поэтому солдаты
до сих пор там, никто не знает. И братовья ездят туда средними
вёснами, а у кого получается, тот ездит ещё ранней осенью, а
может быть, живёт половину лета.
Мы покажем тебе что-то в лесу, сказали мне братовья, по-
едем с нами, и я поехала с ними. И увидела лес, белый берёзо-
вый лес, весенние нежные цветы подснежники, лягушек, май-
ских жуков, чернику, бруснику, ягоды клюквы, сухую траву,
солнце, воронки, остатки артиллерийских снарядов, гранаты,
патроны, гильзы, миномётные мины, противопехотные мины,
взрыватели, детонаторы, старые противогазы, старые котелки,
старые сапёрные лопаты, ржавые каски, шинели, ещё годные
винтовки Мосина без приклада, ботинки, остатки звёзд с пило-
ток красных бойцов, офицерские кубики, пуговицы от шинели,
от гимнастёрок, рыжую ржавую землю, совки, щупы, лопаты,
металлоискатель, резиновые и текстильные перчатки, каждый
день видела братиков. Братьев-братовьёв и братьев-солдат.
6. Это слово пришло из других языков, зачем нам тут ещё
резервация? В лесу нет словарей, мы не будем о ней, стоит
лучше поговорить о декабристах. Средняя весна, костёр и уже
темно — самое время вспомнить о декабристах. Мы могли бы
побеседовать о них, хоть немного. Для лесного костра, для
компании у лесного костра этот разговор очень подходящий.
Ещё нет комаров, безоблачное небо в звёздах, тишина, темно-
та. Кто это? — говорит один братец. И другой говорит: кто это?
Мало братьев помнят историю о декабристах, разговор не по-
лучится. Они много знают о братиках, лежащих тут, в берёзо-
вом весеннем лесу. Но почему? Разве не такие же нам братики
декабристы?
Братовьям много, да, многое известно про эту область,
про войну, про то, что тут было больше шестидесяти лет назад,
почти семьдесят. Они могут рассказать всё, показать на карте
(в одном сантиметре пятьсот метров). Но не знают ничего про
декабристов, про ссылку, про их голубушек жён. И про глубину
руд. И у них тоже, у декабристов, уставали руки и опухали. Так
уставали, просто невозможно опустить, если они подняты
вверх и закинуты на подушку, лежат рядом с головой.
Подушек не было у нас, спали на свёрнутой одежде. Мож-
но было принести надувную, например, и надуть, и спать. Но в
рюкзаках было так много всего, что уж подушки точно выкла-
дывали. И спали на одежде, если не пригождалась её надеть. В
этой болотистой области в средние вёсны выпадают такие мо-
розные дни, что вечером не хочешь ложиться спать в этом хо-
лоде, а утром не хочешь вылезать из палатки на улицу, под
кроссовками хрустит иней. Правда, холодно. Если бы была зи-
ма, то холод сочетался бы с красотой. А тут он с красотой не со-
четается. Весенняя красота и зимний холод, только и радости
по утрам — свежий воздух.
7. Мы вспоминаем зимний холод, зимнюю красоту, когда
всё белое. Так было непривычно приехать сюда, в болотистую
область, где нет снега. Кажется, только вчера он лежал у нас
под ногами, только вчера ещё не было листьев на деревьях,
мать-и-мачехи на земле. И вот — ни снега, ни льда, только хо-
лод, нежные зелёные листья, майские жуки (хоть ещё не май),
берёзы задеты зелёной листвой, скоро она пойдёт в рост, цве-
тут белые подснежники, в некоторых местах их столько — как
веснушек на носу, целые футбольные поля, на дорогах радуют-
ся жизни лягушки, но рядом с нами их мало, странно, болото, а
их нет. Птица дергач кричит каждый вечер, хочет помешать
нам спать. От этой красоты вокруг какое-то безумие может
охватить нас, в голове вертится слово «прекрасно», однако,
надо быть серьёзными. Нельзя забывать и об опасностях.
Если смотреть на весенний берёзовый лес, когда живёшь
в нём, то есть через него, сквозь, в него — то в сердце возника-
ет чувство, а в голове слова: нельзя остыть. Что это значит, кто
его знает, ни один брат не скажет, никто-никто. Глаза хотят
сохранить эту красоту — надолго. Очень надолго. Смотришь на
берёзы, сквозь них, так, будто в глаза что-то попало, может
быть, дым. Но такой, не едкий, а маскирующий. Может быть,
из-за этого даже успокаивающий. Это только одна опасность,
потому что красоту можно сохранить в глазах, только глядя
вверх, на берёзы. А надо смотреть вниз, в землю.
А вторая опасность — мины и взрывучие вещи.
8. Снова язык. Мина — синоним опасности и смерти. И гра-
ната, и колючая проволока бывает таким синонимом, и газы, и
много чего, а война тем более. Это самое главное тут слово, оно
дирижирует всеми синонимами смерти. Но смерти нет, это
надо сразу же сказать. Запомните, а то больше ничего не выне-
сти. Есть братики, которых уже нет, то есть, другие думают, что
их нет, их дети и внуки так думают, их родственники. А на са-
мом деле они есть, просто в других пределах, там они дышат. А
тут лежат, в нашей земле. И надо их как-то найти. Один брато-
вей искал кого-то, может быть, свою любимую, в то же самое
время, когда искал братиков. И их, и кого-то ещё, каждый день
искал, копал, каждый день куда-то звонил, когда выходил в ме-
сто, где есть связь. Потом возвращался в лес, приходил груст-
ный, забирался глубже в лес и снова искал, повторял: вы соль
земли, чем же ещё сделаешь её солёной. Ну, нет, говорите вы,
нет, только не надо солить землю, нет, кидать в неё эту самую
соль. Но это всё же продолжается и продолжается. Некоторые
думают, что ничего особенного, и что соль снова станет — и
начинается война. Значит, не всякая соль. Если же человек, то
его нельзя вернуть, повторим это снова. Язык это говорит, и
мы можем всегда повторять.
9. Эти братики, брат-солдаты, которых нет, они в других
пределах. Но они доподлинно здесь. Правда. Их можно найти.
Если не смотреть попусту по сторонам, не терять время, а взять
щуп — железную вицу, втыкать его в землю и слушать звук, мы
услышим их.
Услышим солдат. Услышим, как говорят их кости. Их по-
тревожили, и они говорят гулко. Больно ли кости, когда через
землю её касается железо? Жалко их. Камни под щупом звучат
звонко, железо скрежещет. И кости звонко-глухо. И звонко, и
глухо, но чаще глухо. Некоторые корни, некоторые несуразно-
сти деревьев вводят нас в заблуждение. Если задеть их, будет
тот же звук, что у костей. Начнёшь копать, думаешь: вот сейчас
покажется под землёй солдат, сейчас его можно будет достать,
заплакать над ним, сказать — вот он, он здесь, а смерти всё-
таки нет. Но это оказывается шишковатость, сучок, который
когда-то впился в дерево, дерево потом истлело, а он остался,
упал в землю и звучит. И сбивает с толку братовьёв. Скоро вес-
на станет поздней, вылезет много зелёной сочной травы, не
продраться в землю через неё, скоро нам уезжать, а он отвлека-
ет, путает, вводит нас в заблуждение.
10. Все слова толкаются в голове, особенно много их, если ча-
сто смотришь на берёзы. Правда, не выговариваются, не выхо-
дят наружу, не вылетают. Пожалуйста, можно и помолчать,
пусть толкаются себе дальше, пусть бродят себе, только бы не
отвлекали — нам так некогда, у нас так мало времени. Эта об-
ласть такая болотистая, приходится вычерпывать воду из не-
которых мест, некоторых воронок. Берёшь котелок и черпаешь
воду, выливаешь рядом, быстро, быстрее, отдохнём после обе-
да. Если будет обед, потому что он бывает не всегда — так не-
когда, надо точить щупы, лопаты, менять порванные перчатки,
и так далее, далее, далее. Мы вернулись к началу рассказа, там
тоже были слова — и так далее, далее, далее. Что же это полу-
чается — всё ходит по кругу, и слова ходят по кругу, всё повто-
ряется без устали слово «война». Оно ходит за нами повсюду. В
городе, на собраниях, на улицах города — особенно перед
праздником Победы, за праздничными столами — как пожела-
ние, чтобы её не было, в поезде, на школьных уроках, во многих
и многих книгах, в обещаниях политиков — прекратить хоть
какую-нибудь войну, в обывательских разговорах, в песнях, а
нынче и в телефонной трубке. Всё повторяется слово «война».
Но это не только слово, надо запомнить.
11. Самое сложное — каждый день смотреть на берёзы. Не-
которые думают, что у нас растут одни только берёзы, кто-то
ещё помнит про ёлки, про большие леса. Может быть, они бы и
хотели каждый день ходить меж берёз, тонуть в снегах, смазы-
вать лыжи и пересекать на них белое пространство, вёснами
пить берёзовый сок, говорить — идёт активное сокодвижение.
Может быть, кто знает. Но это сложно — каждый день смот-
реть на берёзы, надо бы им понимать. В глазах рябит и слезит-
ся от этого. Сразу же понимаешь, где ты живёшь — ты нахо-
дишься теперь в лесу. Конечно, в городе есть разные деревья, и
без берёз тут тоже не обошлось, но не в таком же количестве.
Ладно, мы — мы бываем в болотистой области, в этих деревьях
средними вёснами только по три недели. А как же тут были
братики, как были тут солдаты? Этого мы не знаем. Каждый
день они смотрели на берёзы, если появлялось время отвлечь-
ся от сражений. Бои были большие, и времени не оставалось.
Каждый день огонь, огонь и огонь. Берёзам тоже доставалось,
но они выросли новые. Если же человек, то его не вернуть.
Теперь каждый день они в земле, всегда. Что увидим, если
будем смотреть в землю? Вот, например: саму землю, грунт,
корни травы, самой обычной, как в поле сорняк — белые,
длинные, спутанные. Потом ещё — корни деревьев: красные
тонкие, толстые тёмные — у берёз. Какие-то красные точки,
спутанные клубки — это папоротник, корни и само растение.
Кроме этого видим, как портится в земле дерево, скоро закон-
чится его срок, не отличим от грунта. И гильзы от патронов, и
сами патроны, железные детали от оружия, например, рожок
пулемёта, алюминиевые ложки, противогазы, камни, малень-
кие круглые железки — окалину, кости.
И запах будет, если начнём копать. Пахнет землёй, весной,
травой. Если стукнешь сильнее совком по патрону, он зашипит,
станет пениться, а в нос шибанёт тебя запах пороха. Только за-
пах — это не страшно. Бывает, что пахнет шоколадом. Это не
объяснить, этот шоколад. Копали, искали одного братика, и
вдруг — как будто рядом тут шоколад. Проверили у себя — нет
ничего ни у кого. Может, он был сластёной? Может, хотел в
войну конфет? Ни у кого в кармане не было и сухаря, а ему бы
конфету, варенья, нет, хоть кусочек сахара.
12. Маленькие братовья смотрят фильмы о войне, говорят:
мы так делать не будем. Не говорить же войне спасибо за это.
За то, что она съёжилась до песен, книг, фильмов и фотогра-
фий. А больше её как будто и нет, а может быть, даже не было.
Что же, почитайте пока и вы сказку про войну.
Её рассказал один брат-солдат, который слышал сказку
от другого, а тот тоже от кого-то, это была длинная цепочка, и
кто рассказал первый, установить, пожалуй, не удастся. Гово-
рят, это сказка от одного из тех, кто когда-то лежал под корня-
ми берёз. С ним рядом лежал другой солдат, не наш, он всё
бормотал что-то на своём языке. Их нашли в земле совсем не-
давно, за долгие годы наш братик выучил чужой язык, давно
понял, о чём эта сказка. Так она и попала ко всем остальным. А
кто ещё не слышал, когда-нибудь всё равно узнает её. Вот она.
С к а з к а п р о Г и т л е р а
Войны долго не было. Гитлер всё хотел её устроить, но
никак не мог. Вызывает однажды к себе солдата, говорит: «Я
начинаю войну, давай, иди на фронт». А солдат отвечает: «А я
не буду воевать». А Гитлер: «Я тогда тебя убью». Что ж де-
лать, снял солдат фуражку, и Гитлер его убил. Вызывает дру-
гого солдата, тоже велит собираться на войну. И этот солдат
отказывается, и его тоже убивают. Третьего вызывает Гит-
лер, четвёртого, пятого. . Целый день разговаривал с солдата-
ми, ни один не послушался его приказа. Устал главнокомандую-
щий. И толку мало. Передохнул маленько, и на следующий день
снова начал вызывать солдат. То же самое. Что делать? Крик-
нул он очередного солдата, говорит: «Видишь, сколько воинов
уже погибло?» «Вижу», — отвечает солдат. «Хочешь и ты уме-
реть?» «Да нет,— говорит солдат, — умирать я не хочу, но на
войну не хочу ещё больше. Убивай!» — и снимает фуражку. Но
Гитлер не стал его убивать, выдал сухой паёк и отправил на
крутой берег Рейна к прекрасной девице Лорелее, спросить со-
вета, что ему, главнокомандующему, делать, как заставить
солдат воевать, уже июль, а война всё не начинается и не начи-
нается. Делать нечего, пришёл солдат к Лорелее, как увидел её,
тут же память всю потерял. «Что ты хочешь?» — спрашива-
ет его девица. «Да вот, — говорит солдат,— принёс тебе ту-
шёночки». Лорелея увидела тушёнку, рассердилась: «Что, — го-
ворит, — я тут сижу, мясо из банок поедать, что ли? Говори,
для чего пришёл, солдафон несчастный!» С вояки сон как будто
спал, вытянулся он в струнку и как гаркнет: «Гитлер хочет
начать войну, а мы не хотим никто, и погибаем от его веролом-
ства. Что делать?» Лорелея взяла свою расчёску, поскребла в
волосах и говорит: «Так продлится до конца июля, пока солнце
значительно яркое. Потом, в августе, сопротивление ваше бу-
дет не таким крепким, и кое-кто согласится пойти на войну, а
кто-то погибнет от Гитлера. Но и тот, кто попадёт на
фронт, всё равно погибнет. Вам бы в августе отправить его в
гости куда или в отпуск, лучше в Арктику, он там поостынет,
глядишь, и вернётся другим человеком. Проживёте август-
сентябрь — дальше будет лучше. Начнутся другие заботы, сля-
коть эта, октоберфест. В октябре пусть он ко мне придёт, я
вихры его расчешу, ум-то и прибавится. И войны не будет».
Приходит солдат к Гитлеру, рассказывает: «Лорелея ве-
лела тебе ехать в Арктику. Говорит, что там есть какая-то