Начинается следующая лекция, все убегают, и только сейчас я
начинаю есть. Что там говорят в этой аудитории, мне безраз-
лично. Честно говоря, я и так всё знаю. Лучше спокойно поку-
шать. Я ем, и в глазах моих ожидание.
До последней лекции мне приходится ходить по большо-
му зданию. Иногда от скуки я чищу зубы, иногда иду в библио-
теку и читаю в газетах про успехи и неудачи, про хороших и
плохих людей. Все библиотекари уставились в книжки, и, когда
я прохожу мимо, они только кивают мне. Всем грустно, до ве-
черней зори совсем чуть-чуть.
И вот наступает последняя лекция. Я бегу на неё, занимаю
место возле окна и записываю слова лектора. Очень важно за-
писать его слова на последней лекции. Но в это время под ок-
нами проходит оркестр, все высовываются наружу, машут
платками и плачут. После этого многие отпрашиваются почи-
стить зубы, но мы с моим соседом по парте спорим, откуда идёт
оркестр. Я говорю, что он возвращается из манящих далей, а он
говорит, что музыканты просто целый день ходят по городу и
теперь несут инструменты упаковывать в чехлы, постепенно
расходятся по домам. Видишь, говорит мне сосед, их меньше,
чем утром. Но я ему не верю.
Хор
Вот однажды мы стали петь хором. Лучше б нам того не
слышать, как мы пели. Сначала спели мы одну песню. А ну как
споём вторую! Затянули вторую. Заздравную. Может, это была
и не очень заздравная, особенно как мы её пели, но уж очень
слово хорошее. Прибегает соседка и говорит нам: а, вы тут, что
ли, поёте, а то я испугалась. И с нами пошла петь. Голос у неё
такой, как даже и сказать, не пойму. Трубный такой, как труба,
хорошо, как раз такого нам и не хватало. Поём себе. Кончилась
заздравная, началась лирика. Так все и сказали: а теперь будем
лирику. И запели. Поём, а соседка с трубным голосом не поёт.
Говорит, не подходит здесь мой голосина. Молчала, слушала,
потом как заревёт. А это уж совсем было неподходящее для
нашего хора. Мы ей сказали, или пой или молчи совсем. Но это
долго объяснять.
И такая у нас появилась привычка — петь каждый вечер.
Соберёмся и поём. То заздравные, то лирику. Только сейчас
решили по-другому петь. Сначала лирику, пока соседка не при-
бежала, а потом уж, с ней вместе, заздравные. Может, они и не
очень такие заздравные, главное же, чтобы нравилось. Ну вот.
Выходит
Вот взять меня. За что ни примусь — всё у меня выходит
хорошо и ладно, весело и с юмором, легко и просто. Кому-то
это, может быть, обидно, но тут уж я не виновата. Это у меня
лёгкая рука. Это у меня счастливая фамилия. Ничего не подела-
ешь.
Захочу сварить кашу, немедленно приходит подруга и го-
ворит: что-то давно каши не ели, правда? И варит кашу. Или
бывает по-другому. Приходит подруга, а я говорю: что-то давно
не ели каши. И она варит.
Захочу постирать носовой платок и сразу же нахожу но-
вый, чистенький. Вот и ладно, а этот в мусорное ведро. И так
всегда. Всё у меня в руках спорится, всё получается, я даже не
стараюсь. Не могу даже вспомнить, чтобы у меня что-то не по-
лучилось.
Я могу ходить на руках. Я могу работать круглыми сутка-
ми и нисколько не устану. Могу не работать. Могу пойти одна в
лес, плавать под водой могу. Жечь мусор. Могу завести себе ро-
ту поклонников, могу их всех отшить. На солнце смотреть — и
то мне нетрудно. Могу слушать музыку и могу петь. А уж как я
бегаю! А как прибираюсь! Просто рынок невест можно увидеть
только в одном моём лице. Всё могу, всё умею.
Могу помочь сильному и утешить слабого. Или наоборот.
Утешить слабого и помочь сильному. Могу прочесть молитву,
хоть вслух, хоть так, для себя. Могу накормить голодного,
напоить жаждущего. Могу не поить, не кормить. Могу плакать,
могу смеяться. Могу рвать на себе волосы, просто колотиться
головой в стену. Я могу всех любить. А могу и не любить.
Кама-Сутра
Вот почему бы и не подумать нам о Кама-Сутре. Эта книга
лежит под подушкой у многих, у многих соотечественников. И
многие почитывают её на досуге, да, почитывают. Кому-то про-
сто интересна вся эта система, всё то, что пишут в книжке. Не-
которым нравится читать, а уж если есть картинки, то совсем
хорошо. Кто-то учится по ней.
Кама-Сутра — интересное слово. И не только слово. Всё
здесь не так просто, как может показаться на первый взгляд. И
не так просто освоить эту книгу. Даже только прочитать полу-
чается не с ходу. Многие бились, ну что ж? Попробуем и мы.
Любимые
Вот любимые наши поют нам. Вот едят суп на кухне. Вот
здороваются с нашими родителями низким грубым голосом.
Вот курят в форточки. Вот пьют на посошок.
Вот наши мамы говорят нам, чтобы мы не ходили замуж
за наших любимых. Чтобы расстались с ними. Но мамы выхо-
дят за дверь — и появляются любимые. Вот они поют нам. Вот
достают вино. Вот улыбаются странной улыбкой, которую не
видят мамы, но понимаем мы. Вот засыпают, повернувшись к
стене. Вот наши мамы кричат, ругают нас, плачут, что надо было
осторожнее. Вот отцы гонят из дома и пьют валидол. Все пере-
живают. Вот успокаиваются и решают, как всем разместиться.
Вот соседки судачат за нашими спинами. Перешёптываются.
Вот отцы волнуются за нас, покупают нам тёплые вещи. Только
не простудись, знаешь, что ребёночек может быть глухим?
Вот любимые наши стоят в нерешительности. Думают,
как дальше быть. Вот кладут руку на наш живот. Вот родители
принимают любимых наших с недоверием. Вот живём и ждём
маленького.
Телевизор
Вот, например, телевизор. Антенна стальная, а сам дурак.
С утра до вечера говорит, говорит. И всё говорит, говорит,
главное. Больше ничего не умеет, только говорит, а выбросить
жалко. Не будем про него. Ну его.
Гостиница
Вот как ходили гулять возле гостиницы. Там стоят такие
швейцары, разодетые, в зелёном, никого не пускают. И на нас
зыркают. А мы на них не глядим, просто так себе гуляем.
Там останавливаются машины, из них выходят мужики с
волосатой грудью, в волосах запуталась золотая цепочка. Тол-
стая, а всё равно запуталась, некрасиво. Они смотрят на нас
пронзительно, но мы не смотрим на них. Мы гуляем.
Они сигналят нам, чтоб вам всем. Больше не хочу расска-
зывать, нельзя уж выйти погулять.
Манящие дали
Вот что ни день — хочется отправиться в манящие дали.
И немедленно, только проснёшься — сразу же. А что там, в этих
далях, — бог весть. Вот идёт парад, куда он идёт? Едет спортс-
мен на велосипеде, куда он едет? Бежит бездомная собака, ку-
да? Летят облака по небу, куда летят? Неизвестно.
И вот всё, что мы не знаем, назовём это всё манящими да-
лями. Можно с большой буквы назвать, можно с маленькой.
Можно и не так, но говорить не буду, как. Остановимся на этом
названии — манящие дали.
Летит комар, откуда он летит? Начинается родина — от-
куда она начинается? Дантист выкидывает вырванный зуб, ку-
да он его выкидывает? Всё, всё это имеет отношение к маня-
щим далям. Может быть, не прямое, может быть, очень даже
косвенное, может быть, опосредованное, можно не верить, но
отношение такое есть.
Вот идёт жизнь, куда она уходит? В манящие дали.
Яре альт
Вот почему не знаю иностранного. Спросили меня: ви
хайст ду? Я сказала, как меня зовут. А потом спросили: вифель
яре альт? Что же это делается? Это сейчас каждый начнёт у ме-
ня такое спрашивать? Да ни за что! Никогда! Распоясались. Нет.
Нет.
Вот и не знаю языков.
Писатели
Вот писательница Лидия Чуковская говорила, чтобы я
пригласила на день рождения Анну Андревну. Говорит, она
стихи вам почитает, говорит, проведёте время культурно. А я
думаю — ну как её позвать, да ещё в кафе, когда денег нет даже
на своих. Соотечественники и так сами будут тратиться, а на
Анну Андревну у меня денег нет.
Это сон был.
Пивом обошлись.
Деньги
Вот все говорят: деньги, деньги. А чего это — деньги. Это
так грязно бывает, что и не представить. Например, было
громкое убийство, показывали даже по центральному телеви-
дению, говорила страна. А никто не знает, что там были ещё
деньги. Этот убитый упал прямо на деньги, на свои. Убийцам
велели ничего не брать. Но мимо шла старая нищенка. Мили-
ция ещё не приехала, убийцы уже убежали. Она взяла эти день-
ги, хоть были нечисты. Пришла домой, положила их себе в са-
поги, так и жила дальше, не тратила их никуда, так же просила
подаяния, так же впроголодь жила, хотя могла бы припеваючи,
но она припеваючи не захотела. Потом померла, упала где-то в
городе под забором, тоже, кстати, по телевизору показывали,
потому что нашли у неё в сапоге миллион. Но ими никто вос-
пользоваться уже не смог, потому что прошла реформа, и ни-
кому не нужны были эти деньги. А так могли бы в детский дом
сапоги купить. А говорят: деньги, деньги, деньги…
Диета
Вот какие бывают диеты.
На ночь не есть. День начинать с кефира. В обед кефир. На
ужин кефир. На следующий день повторить, плюс сто граммов
куриного мяса несолёного. На следующий — минералку весь
день. Снова кефир. Снова минералка. И так неделю. Остаётся и
дальше вести здоровый образ жизни, немного есть.
Или такая. Водка. И минералка, чтобы здоровье не поса-
дить. Неделю. И после этого не знаю какой поддерживать образ
жизни.
Контрольные
Вот так проходит наша молодая жизнь. Приходится на
контрольных писать ерунду про мучнистую паршу, про чёрную
росу. А нам так мало лет. Мы так хотим жить, носить белые
кофточки, гулять, наконец, просто пройти по карнизу. А нет.
Культура
Вот идём мы как-то по улице. И навстречу идёт тётка в
ватнике, выползла откуда-то посреди лета. А в руках — бала-
лайка. И она не играет на ней никаких произведений из музы-
ки, а прохожих по спине ударяет. Раз — ударила, раз — удари-
ла. Я стала на неё пальцем показывать. А мой любимый мне по
рукам стучит и говорит: некультурно так делать, нельзя. Я не
стала. Потом тоже ходили по музею. Мне сказали, ты же там не
бываешь, с тобой уже не о чем разговаривать. В музее неинте-
ресно, но ради культуры можно вытерпеть. И там вдруг встре-
тилась знакомая, с которой мы не виделись много лет. Стали
радостно разговаривать, только не о чём-то там большом и вы-
соком, а о себе. А любимый сказал, что это некультурно. И мы с
ней спустились на первый этаж, где буфет был. И там сидели,
все деньги вышли. И тоже оказалось, что это некультурно — в
музее все деньги просиживать. Ну и ладно.
Карандаш
Вот как поступать в таких случаях — я не знаю, и никто
не знает. Идёшь по лесу, видишь, валяется карандаш. Кому рас-
сказать — не поверят. Или поверят, но скажут так: и подума-
ешь, карандаш. А хочется же, чтобы поняли. Просто так каран-
даши в лесу никто не находит.
Во-первых, его мог потерять шпион. А разве нет такого у
нас, разве не стоит теперь задача перед любым и каждым в
наше суровое время: увидел неопознанный карандаш — стучи!
Подбегаешь к дереву — туки-туки-туки! — я первый, как в
прятках в детстве. Тот и молодец. Тому попутный ветер. Даже и
не в том дело. Можно и не быть первым, но карандаш — это не
просто. Если его оставил шпион. А как же наша любимая роди-
на? Во-вторых, если всё чисто, если это не шпион, уже хоро-
шо. Тебе достаётся карандаш, а шпион остаётся ни с чем. И пла-
чет. Надо, чтобы плакали враги наши. Хорошо, если они плачут!
Мы будем смеяться.
В-третьих, карандаш — полезная вещь. Особенно в лесу.
Спросите дедов наших — да ни разу такого не было, чтобы они
в лес ходили без карандашей. Это ещё раз доказывает, сколько
на протяжении всей истории у нашей родины было врагов.
Давайте беречь её!
Цветы
Вот однажды мне подарили цветы. То есть, дарили не од-
нажды, это чтобы никто не сомневался, я говорю, будто одна-
жды. Красивый букет, большой, в прозрачной обёрточке. Так
вот, подарили цветы и просили, чтобы пока замуж не выходила
ни за кого. И кто дарил, ушёл в армию. Я обиделась и не пошла
замуж. И теперь тоже не иду, хоть он уже вернулся.
Клоуны
Вот если кто-то думает, что клоуны у магазинов — это
хиханьки и хаханьки, тот далеко не прав. Далеко.
Это сложно объяснить, но бывает такая болезнь, которую
вот эти самые клоуны и разносят, да уж. Простуда обычная, но
какое коварство! На себе испытала. Это получается так. Идёшь
мимо магазина, а там уже прогуливается клоун. В рекламных
целях. Или доктор, около аптеки. Или ещё какой—нибудь чу-
дик, вот лапоть, бывает, гуляет. Идёшь себе, идёшь. И тут —
ветер. И неуклюжий клоун (или кто там) падает на землю, пря-
мо на пыльный асфальт. А что остаётся — приходится его под-
нимать. И вот в это самое время простуда пристаёт к тебе, за-
раза. И приходится болеть.
Тогда два выхода. Или она так пройдёт, что вряд ли. Или
нужно искать клоуна (или кого вы там поднимали) и снова его
ронять. Вот тогда придёт выздоровление. Только тогда.
Любовь
Вот как бывает. Никогда не угадаешь, никогда не пой-
мёшь. Любишь-любишь. Любишь-любишь. Свидания там и так
далее. Цветы, ириски, записочки, плюшевые зайцы. Свири-
стель.
Весна уж не весна, уж больше, чем весна. Голова болит,
простуда, мокрые ноги, а всё равно свидание не пропустишь.
Потому что любовь. Нет, если кто-то не согласен, можно и по-
другому называть. Но тянет же к человеку! Не всех, конечно, к
нему тянет. И это даже хорошо бывает, а то бы плохо, ревность
там, всякое такое.
А потом всё, тебя тоже не тянет. А его, бывает, тянет. Или
тоже. Это хорошо, если так. Легче разбежаться тогда. Всё.
Ириски
Вот ириски, допустим, застревают в зубах. Вкусные, но
приставучие. Что там с ними делать, ещё неизвестно. Только
отлипнет, как берёшь следующую. Если есть. И снова та же мо-
рока. Так и в жизни.
Прятки
Вот мы играли в прятки. Холодно-горячо, весело-грустно,
белое с чёрным не берите, да и нет не говорите, вы хотите по-
играть? Солнце, небо, ветер, высокая трава, прятки на дереве,
прятки во дворе, прятки в тёмном подвале, забитый пылью
нос, драка на подушках, ходули, рогатки, ножики, пробки, све-
тофор, стрелки и одиннадцать палочек. Догони меня, кирпич.
Халихало. Думай, думай, голова. Думай, думай. И хоть бы что.
Потом бежали и стучали, кто быстрее. Кто предложа, тот и во-
жа, кто последний — молодец, так нечестно, я так не играю, не
ходи к нам во двор.
А если кто не возвращался, того искали, но только для
порядка, в самом начале, недолго. Он уходил в манящие дали.
Когда возвращался, молчал, никому не рассказывал, где был и