что видел. Но мы-то знали.
Если кто-то возвращался из туманных далей, то зачем?
Что он здесь-то потерял? И что видел там?
Гадания
Вот фиг ли гадать, когда не сбывается? Я не знаю. А то со-
берутся соотечественники, кресты поснимают, зеркала расста-
вят, воску наплавят, чё к чему? Напишут имена, ботинками
прохожих закидают, ниток на пороге нажгут, кольца из стака-
нов надостают. Так и так — по-своему выйдет.
Бог
Вот о чём жалею, так это о том, что подругу потеряла.
Может, так говорить ещё рано, но, видимо, я права. У меня была
подруга, мы с ней дружили сильно, просто даже за руки держа-
лись, особенно в тёмное время. Так дружили. Я ей даже завидо-
вала. Она была в классе самой умной, потом поступила, куда
хотела. Красавица такая, не как я, чего уж там. Сейчас-то, ко-
нечно, я хороша, тогда — нет. И одевалась хорошо моя подруга.
И всё было у неё. Кто-то подумает, что это враки, так не бывает.
Бывает.
А потом она чего-то задумалась, задумалась. Ходила так
несколько недель. Спросишь её: ты чего. А она только отмах-
нётся. А потом говорит мне: ты чё, некрещёная? Мы вместе
оказались некрещёными. Пошли и окрестились, это недолго.
Ладно. Дальше она думает. И как-то редко ко мне заходит, ред-
ко стали видеться. Говорила, что ей некогда. Смотрю, она каж-
дое воскресенье из церкви приходит. Ушла со своей хорошей
работы (уже тогда она работала), устроилась уборщицей в ико-
нописную мастерскую куда-то. Мы почти не видимся, а если
видимся, она всегда говорит, что она жила неправильно, что
наконец-то знает, как надо. С ней разговаривать о человече-
ских вещах уже просто невозможно. Она не слышит просто. Ко-
гда она уходит, мне плакать хочется.
Вот что она говорит: всё, что вокруг, — это сделал Бог.
Даже если у тебя плохо на душе — это сделал Бог. Попросишь
его — и станет легче. Если у тебя не ладится на учёбе или на
работе — это испытание тебе даёт Бог. Мы с тобой редко обща-
емся, но у нас есть Бог, поэтому и грустить не надо.
Я всё понимаю, но терять подругу жалко.
Крыша
Вот полезла я на крышу. Хотелось, а тут как раз чердак
был открыт. Не знаю, кто как, а я пользуюсь любым удобным
случаем, чтобы на крышу залезть.
Или вот видела рекламный щит, чтоб все знали, в городе
прямо. Написано: спасибо за надёжную крышу, наш дорогой
мэр. И подписано строительной компанией.
Это я с крыши увидела, на которую вылезла погулять.
Чердак кто-то закрыл, а на крыше уже темно и страшно. Надо
как-то слазить. Дальше не знаю, надо ли рассказывать. Но ко-
нец у этой истории неожиданный. Подходит ко мне один чело-
век и говорит, чтобы я прыгала. С крыши, с пятого этажа. Снег,
конечно, но где уж тут разбежишься. Нет, я не прыгнула. Он
обиделся и заплакал. Потом уже, через несколько лет понятно
стало, что он давно живёт на крышах и проказничает. Отсюда
все самоубийства.
Пришлось прыгать по чьему-то потолку, чтобы открыли
чердак. Ну не с крыши же!
Грусть
Вот отчего она приходит, грусть. Это так: целый день бе-
гаешь, бегаешь. Стараешься, чтобы получше. Если работаешь —
чтобы работу получше сделать. Если учишься — выучить луч-
ше, понять. Если бездельничаешь — тоже так качественно.
И вот так целыми днями, днями. А никто не понимает, че-
го ты бегаешь, чего суетишься. И такие найдутся, кто скажет,
что суета это, суета. И если кто думает, что это не обидно, когда
говорят про суету, — неправ совсем. Потому что обидно. Тут и
так бегаешь, а тебе ещё такие вещи говорят. И, главное, правда,
суета всё.
Вот и грустно.
Зубы
Вот, кажется, чего там проще, бери да вырывай зубы. Но
жалко же. Вот мама моя. Давно могла бы вырвать все зубы и не
иметь больше обязанностей ни перед собой, ни перед обще-
ством. Так нет, она ходит так. И никто не заставит её идти к
врачу. Так и я.
Швартовы
Вот раньше я была ненормальная, правда. К примеру, как-
то услышала такое выражение: отдать швартовы. И так оно по-
нравилось, что я целый день ходила и говорила: отдать швар-
товы! А ну отдать швартовы! Не отдам швартовы! Нет, отдай!
Какие ещё швартовы, нету у меня, не отдам. Отдай швартовы! А
сколько надо? Пять. А у меня столько нет. Тогда давай, сколько
есть. Не отдам!
И так целыми днями я ходила и говорила. Потом перешла
уже на другие слова и их тоже говорила. Родители чуть не вы-
звали врачей. Окончательно их доконало, когда я сказала, что
счёт в футболе 3:0:5. Это совсем их вывело из себя. Они решили,
что дочь ненормальная у них. От врача меня спас отцовский
ремень. Он выпорол меня и на том успокоился.
Я обиделась на швартовы. Мало того, что меня выпороли,
у меня из-за этого нет ни брата, ни сестры. Я всё время просила
сестру, но родители говорили, что им и одного сумасшедшего в
доме хватает, и смотрели на меня с жалостью.
Друзья
Вот что значит — друзья, соотечественники. И не так себе
на словах, а на самом деле. Настоящие друзья. Эти не бросят.
Пить хочется — на тебе воды. Холодно — на тебе одеяло. Изо
рта пахнет — на тебе жвачку. Это я понимаю.
А не так что — ну что пришла, ну как твоя жизнь? Может,
хорошо, а может, плохо. Что-то ты грустишь? Может, что слу-
чилось? Надо ли помочь? Или радость? Пойдём праздновать.
Вот этого не люблю.
Рашпиль
Вот так нежданно-негаданно узнаёшь новые слова. Раз
вылезет какой-нибудь рашпиль. Бабушка тебе говорит: возь-
ми-ка пасхальное яичко, похристосуйся. А нет, так вот тебе ра-
шпиль. А что такое рашпиль — узнаешь, когда свои будут вну-
ки. Без рашпиля ты никуда тогда. Нет, пропадёшь без рашпиля.
Возьми-ко. Когда-нибудь ты поймёшь.
Сами посудите, какая бабушка без рашпиля! Не бывает
таких, даже в глухих деревнях редкость.
А ну как придёт советская власть! А бабушка мало того,
что в ночнушке, да ещё без рашпиля.
Или настанут чёрные дни. Хвать — а рашпиля нет! Даже
если и не настанут — как же без него? Хоть в светлые, хоть в
тёмные времена без рашпиля не обойтись.
Или захочешь подарить что-то китайским гостям — а тут
как тут и рашпиль. Хорошо и культурно, сувенир — не гвозди
же они им будут забивать. Оригинально опять же.
Наследство без рашпиля тоже попробуй оставь. Что же
вы, издеваетесь, что ли, над старым человеком?! Тоже мне.
Нет, рашпиль незаменим.
Дыня
Вот иду по улице, где продают дыни, а иду я вся такая ви-
тальная и пассионарная отчасти, а тут дыни такие витальные.
Ну и купила, раз они витальные. Ещё думала: может, не надо
покупать, денег жаль, но потом всё-таки купила. Плохо, что ли?
Нет уж. Вот разные есть дыни. Я дорогую купила. Можно бы и
дешевле. Вот есть люди с другим складом ума, мышление у них
совсем не то, что бывает. А у меня вот так.
И тут я с этой дыней иду. Через стадион. Завтра мне дадут
пейджером по башке, а сегодня я буду дыню есть. Иду и несу
дыню соотечественникам. Съедим мы её, витальность разо-
льётся по нашим отчаянным жилам, и мы громко и радостно
крикнем: мать твою!!! Сразу все увидят, какие мы витальные. И
пассионарные на каждом углу. Что ни угол, то стоит на нём мой
пассионарный соотечественник. Вот так. Бывают всякие. И не
бывают. Я ещё и не то могу сделать. Были бы дыни.
И вот я прихожу домой, приношу дыню своим соотече-
ственникам, мы едим её, и витальность разливается по нашим
упрямым жилам. И мы громко и радостно кричим: мать твою!!!
Ну мать же твою!!! Громко и радостно.
Ну не пророк?
Армия
Хорошо, мне не надо бриться. Парням я не завидую. Каж-
дый день, это же каждый день. Нет, нет. И машину водить не
обязательно. Даже и не надо. И драться на улицах. Бывает, ко-
нечно, но реже, значительно реже. И с девушками на улице зна-
комиться не надо, это со мной надо знакомиться. И цветы мне
будут дарить. И можно плакать. И не надо в компьютерные
машинки играть сидеть. И пить с мужиками на работе тоже не
надо.
Но больше всего радует, что в армии служить не надо. И
бегать от военкомата не надо. Один служил, да не вернулся.
Убили. Один служил, да пришёл психом. Один бегал от воен-
ных, да его поймали, но он обманул их и сбежал. А врать не лю-
бит. Нет, нет, мне этого ничего не надо. И мама плакать из-за
этого не будет. Хорошо у нас жить. А вот если бы в Израиле…
Ракушка
Вот простая радость — раковина морская. Приложишь её
к своему уху — шумит в ней море. Такая простая история, что
можно её и не рассказывать. Ракушка когда-то была в море,
была красивой утопленницей, горько плакала. Хотелось ей
быть снова живой.
Странная была история. Очень смешно она утонула. Как-
то была на корабле с любимым, и говорит ему: а теперь я ки-
нусь в море, а ты меня спасай. Он говорит: давай, не поверил.
Она и кинулась. Он не стал спасать её, забыл, наверно. И рако-
вина теперь грустит, зовёт море. И от этой её грусти тебе ра-
дость.
Правда
Вот зачем я это написала, могу сказать, не таясь. Прямо, в
полный голос могу заявить. Сначала-то и сама не понимала,
зачем это всё. Но вот только что, только что вот поняла. Уйду я
в манящие дали, и всё. Вам всё равно, конечно, вы тоже уйдёте.
А кто-то и расстроится. Но я точно уйду, стопроцентно. Вот для
того чтобы меня немножечко вспоминали, это всё. Для этого.
Ещё немного осени
Конец октября в электричке
В самую грустную пору осени — в конце октября — ехать
на электричке, почти совсем пустой вагон, на скамейках спят
пассажиры, иногда проходят по вагону железнодорожники в
оранжевой форме. Кто-то сзади грызёт семечки, но не выплё-
вывает очистки, а складывает в пустую пачку от сигарет. За ок-
ном темнеет, но ещё видно осенние беззащитные деревья,
сухую траву, провода над железной дорогой. Самая тоска, в это
время неважно, куда ехать, но лучше всего ехать. Сидеть дома
плохо, ещё хуже, чем ехать — как же нам увидеть ещё немного
осени?
Книга и лес
Однажды осенью мы ехали на машине. Водитель был в
ударе, он разгонялся всё быстрее и быстрее, мы ехали и видели
дорогу, по которой едем. На дорогу смотреть приятно почти
всегда. Но ещё лучше было смотреть на то, что находится по
краям от дороги, на смешанный лес. Была золотая осень. Все
мы знаем, что это такое, это самая красивая осень. Когда зелё-
ные ели стоят вперемешку с жёлтыми берёзами и красными
осинами, то ты просто не можешь оторваться от вида за окном,
у дороги. Меня спрашивали о чём-то, водитель шутил и смеял-
ся, музыка в его машине громко играла, но мне было не до того.
Только что мы проехали мимо одного человека. Он сидел на
опушке леса на табуретке и читал какую-то книгу. Что можно
читать в таком месте?
Почти что ива
Есть интересное дерево, название которого я не знаю, по-
тому что увидеть его вблизи мне пока что не удавалось. Всё
время я его видела из окна автобуса, зато в больших количе-
ствах. Дерево похоже на иву, может быть, это и есть ива, только
какого-то другого, незнакомого мне сорта. Оно растёт на обо-
чинах дорог, так же, как растёт обыкновенная ива. Она так же
похожа на иву, из одного места на земле выходят несколько
стволов. Но осенью у обычной ивы уже ничего не остаётся,
кроме листьев. Потом они облетают, конечно. Но сначала ниче-
го нет. Все вербы или сломали за неделю до Пасхи, или они уже
давно распустились и прошли свой жизненный цикл. А это де-
рево стоит как будто бы всё в вате. На ветках у него что-то бе-
лое, какие-то клочки. Это и наводит на мысль, что когда-то тут
была верба. Мне всё время хотелось выйти из автобуса, по-
смотреть, что это за дерево, но всегда было некогда, приходи-
лось ехать дальше.
Осеннее письмо
Самое странное — получать письма осенью. Я говорю про
письма, которых ты не ждёшь. Например, ещё в самом начале
весны вы расстались с любимым человеком, разъехались в
разные города, а кто-то, может быть, поехал в деревню. И вот
выходишь в свой пустой осенний сад, даже не в сад, а просто
стоишь под навесом и смотришь на мокрые деревья, только
что прошёл дождь, по небу летит чёрная ворона, и тебе вспо-
минаются разные хорошие вещи. Ты смотришь на черноплод-
ную рябину, всю в красных листьях, смотришь на мокрый ствол
яблони, на самой верхушке ещё висит яблоко. Изо рта идёт пар,
хотя на улице даже выше ноля градусов. Кажется, если посмот-
реть ещё немного на эту осень, то упадёшь на землю, и станешь
травой, станешь смотреть на небо до тех пор, пока не пойдёт
снег, и не скроет тебя до весны. А весной — известно, что про-
исходит с травой каждую весну. Её остатки сгребают граблями
и жгут в кострах. Но до этого не доходит, ты не становишься
травой, не получается, а всего лишь возвращаешься домой. Это
довольно просто — открываешь дверь, переступаешь порог —
и ты дома. И тут приходит письмо, от которого ты как будто
перестаёшь дышать, но на самом деле дышишь. Всё оттого, что
твой любимый вспомнил о тебе, написал письмо, и ты читаешь
и читаешь его несколько раз, до тех пор, пока не заслезятся
глаза. Но потом ты всё же ложишься на спину и так лежишь до
вечера. Правда, не на землю, а на свою кровать, дома. Вечером
приходят люди, включают свет, и ты смущённо встаёшь. Ещё
немного, и можно было бы раствориться в этих сумерках. Но ты
встаёшь, чтобы жить, и продолжаешь наблюдать осень.
Фотографирование осени
Эту историю давно рассказывают в наших краях. Но мож-
но ли в неё верить, трудно сказать. С одной стороны, она до-
вольно странная, но с другой стороны — у нас и не то происхо-
дило.
Одна молодая женщина, фотограф, она как будто всё вре-
мя была в спячке, а осенью просыпалась. То есть, конечно, она
не была ни в какой спячке, просто чаще всего её видели именно
осенью. Она фотографировала и в другие времена года, и это
получалось у неё всегда отлично, постоянно проходили вы-
ставки, все газеты в городе печатали её снимки, часто их поку-
пали столичные издания. Но она так редко бывала где-то, не
догадаешься даже, когда она работает. Но зато в конце августа,
когда в воздухе появляется что-то едва осеннее, и паутин на
деревьях становится всё больше, все жители её постоянно ви-
дели. Причём, невозможно было понять, где её можно увидеть
чаще, в городе или за городом. Самые ранние дворники гово-
рили, что видят её с первыми лучами солнца, работники же-
лезнодорожных станций рассказывали, что она вдруг возника-
ет у них почти на закате, когда кажется, что ничего невозмож-
но увидеть и сфотографировать. Она бывала и за городом, и на
кладбищах, забиралась на городские крыши, висела на столбах,