«Лагеря военнопленных в гор. Рованиеми расположены на северной окраине города, на правом берегу реки Кеми-Йоки. Метрах в 150–200 расположен второй лагерь военнопленных. Каждый лагерь занимает площадь длиной до 150 и шириной до 80 метров, обнесенный в два ряда проволочным заграждением, расстояние между рядами до 2 метров. Этот промежуток между проволочными заграждениями забросан спиральной проволокой, на которую подвешены металлические предметы, издающие лязг, в случае если на эту проволоку наступить. По углам двора имеются 4 вышки для постов с прожекторами. Для входа и выхода со двора лагеря имеются одни проходные ворота, в которых стоит часовой.
Охрана лагеря
Лагерь военнопленных, в котором содержался Своеволин, охраняется исключительно немецкими солдатами. Гарнизон охраны состоял до 70 человек из солдат СС.
Солдаты размещены в отдельном помещении в 100–120 метров в 4 бараках. Начальником лагеря был немецкий майор, фамилии которого я не знаю. В помещении, где размещались пленные, начальник лагеря заходил очень редко, не больше как один раз в месяц.
Переводчиков в лагере было двое, оба из числа военнопленных, один из них из немцев Поволжья, второй украинец. Их фамилии также неизвестны.
В дневное время лагерь охранялся одним часовым в воротах и два подвижных поста по одному человеку, которые ходят вокруг двора вблизи проволочных заграждений.
В ночное время охрана усиливается на 2 человека, так что во дворе ночью ходят 4 человека, а в воротах так и остается 1 человек».
Приблизительно такая же система охраны существовала и в финских местах размещения военнопленных. Территории лагерей были обнесены заграждением из колючей проволоки, а по периметру стояли вышки для наблюдения. Структура организации лагерного руководства менялась несколько раз за время войны 1941–1941 годов, но в целом соответствовала следующей модели:
1. Руководство лагеря
— отдел учета и регистрации пленных,
— медицинский отдел,
— разведывательный отдел, в чьем ведении были допросы военнопленных.
2. Отдел обслуживания лагеря.
3. Отдел охраны. В зависимости от величины лагеря пленных охраняли от роты до батальона.
Военнопленные размещались в бараках, как правило, по 150 человек, оборудованных двухъ— или трехъярусными нарами. В производственных лагерях пленные жили по 25–30 человек в дощатых времянках или землянках.
Говоря о лагерях для военнопленных в Финляндии, нельзя обойти стороной один немаловажный вопрос, а именно: нарушения лагерной дисциплины и последовавшие за этим наказания. Наиболее распространенными проступками во время войны были: кражи продуктов питания в лагерях и у гражданского населения, нарушения трудовой дисциплины и отказ от работы, а также побеги. В компетенции начальника лагеря было назначение наказаний провинившимся пленным. Исполнение наказания возлагалось на командира охранной роты. Начальник лагеря имел право посадить провинившегося в карцер сроком на 30 суток, офицер охраны — на 14 суток и офицер барака — на 7 суток.
Тяжелые условия жизни в лагерях, стремление к свободе толкало военнопленных на побеги. По разным данным, за время войны Продолжения из финских лагерей бежали около 700 советских военнопленных. Путь их был разный. Многие, особенно из северной части страны, старались бежать в Швецию. И некоторым это удавалось. Например, брат известного советского поэта А. Твардовского — Иван совершил побег и в 1944 году оказался в лагере для интернированных лиц. Он вернулся в СССР в 1946 году и был осужден к 10 годам исправительно-трудовых работ. Другие старались пробраться в СССР Некоторым тоже это удавалось: пройдя до 800 км по лесам, они выходили в расположение советских частей. После фильтрационной проверки их направляли в действующую армию.
Побеги были достаточно распространенным явлением среди военнопленных. Закрывать на это глаза руководство лагерей не могло. В 1944 году был издан специальный циркуляр, касающийся мер по поимке беглецов.
«С наступлением лета ожидается увеличение попыток побегов пленных. Для организации быстрой и эффективной погони в случае предпринятой попытки приказываю создать так называемую ударную группу при основных лагерях, а также во всех лагерях-филиалах и трудовых лагерях… У командира ударной группы в планшете всегда должны быть наготове карта округи и компас. В продовольственном складе должен быть всегда наготове 3-суточный паек на каждого члена ударной группы и на собаку. Оружие тоже должно всегда находиться в боевой готовности… По мере необходимости группа должна сниматься в погоню без особого на то приказа. Время не должно теряться впустую ни капли, ударная группа должна при ступать к своим обязанностям мгновенно и выполнять их быстро и на уровне. В случае отбытия в отпуск члена ударной группы начальник лагеря-филиала должен найти на его место подмену. Отличившиеся члены ударной группы могут поощряться отпусками (например, в случае задержания беглого пленного».
Значительную часть из бежавших, как правило, ловили или убивали во время погони. Это неудивительно: беглецы оказывались в абсолютно незнакомой для них местности, изобилующей водными преградами и лесами. Запасы продовольствия, накопленные к побегу, быстро заканчивались, и они вынуждены были красть еду у местного населения. Это не оставалось незамеченным. Гражданское население охотно помогало властям задерживать пленных.
Пойманных военнопленных возвращали в лагерь. В большинстве случаев беглеца наказывали розгами. Порка была распространенным явлением в финских лагерях. Пленных выстраивали перед бараками. Посередине площади устанавливался помост, на который животом должен был ложиться обнаженный до пояса пленный. Пороли розгами, иногда, если попадался охранник-садист, ими служил привязанный к деревянной ручке пучок изолированной медной или стальной проволоки. Количество ударов было заранее известно и провинившемуся, и экзекутору. Бывший военнопленный Елкин так вспоминает порку, которой он подвергся вместе со своими двумя товарищами после неудавшегося побега:
«Собрались наши, рядом бараки были. Я-то не кричал, когда били меня, а эти двое кричали. Одного заставили на аккордеоне играть громко. Тот играл на аккордеоне, а в это время били. А внизу на полу стоял офицер, он считал удары. Мне накрыли заднюю часть и спину и двое с обоих сторон лупили. Один солдат, другой сержант. И сержант был русский. Русские тоже были в финской армии. И сержант это русский был. Он зверски бил, что есть силы, а этот — финн — он почему-то слабо. Чувствовал ось, что вид делает. Поднимает, а опускает потише».
Другим наказанием дисциплинарного плана считалось выдерживание пленных по стойке смирно с тяжелым рюкзаком за плечами. Такое же наказание при менялось и к финским солдатам. Естественно, что такую меру взыскания многие военнопленные, ослабленные постоянным голоданием, долго не выдерживали. Кстати, существует легенда о генерале Кирпичникове. Когда он находился в лагере, его адъютант подвергся такому наказанию. Генерал попросил выдать и ему такой же ранец и встал рядом с ним, мотивируя это тем, что он и в плену несет ответственность за своих солдат. Руководство лагеря приняло решение отменить наложенное на военнопленного взыскание.
Если же проступок, совершенный пленным, выходил за рамки компетентности начальника лагеря, последний обязан был передать его в военно-полевой суд. К таким проступкам относили, например, порчу государственного имущества, поддержание связи с находящимися за пределами лагеря лицами с целью ведения шпионажа, распространение большевистской пропаганды, бунт, саботаж и т. п. За некоторые из этих проступков полагался расстрел.
Конвой тоже имел право применять оружие в случае нападения на него или при попытке военнопленного к бегству. Подобное часто случалось в производственных филиалах лагерей, например на лесозаготовках.
«Протокол допроса в Куусиваара 5.12.1941 по поводу смерти пленного А № 1709 Симакова Николая Ивановича. 4.12.1941 в 16 часов при выходе с лесоразработок он напал на рядового Ф., бывшего в конвое. Тот для самообороны выстрелил. Пуля попала пленному в грудь, вследствие чего смерть наступила мгновенно. Другой конвоир партии сказал, что с Ф. все так и произошло. Старший конвоя сержант Сёдерлинг Э.».
Впрочем, вызывает сомнение, что обессиленные голодом военнопленные могли причинить существенный вред здоровью охранников. Однако подобных случаев убийства пленных якобы при нападении или при попытке к бегству известно довольно много.
Итак, подводя некоторый итог данной главы, можно заметить, что, как и Советский Союз, Финляндия оказалась не готова к размещению большого количества военнопленных. Так, финский исследователь Пиркка Миккола установил, что уже в начале войны Продолжения проявились существенные изъяны в организации содержания советских военнопленных, которые были связаны с недостаточно четким решением нормативно-правового вопроса о соподчиненности организаций, отвечавших за прием советских военнопленных. По сути, структура их приема, учета и обслуживания стала разрабатываться только в 1942 году, а окончательно отладить все моменты соответствующего порядка удалось лишь к осени 1943 года. С этого времени, считают многие исследователи, Финляндия в полном объеме стала соблюдать нормы международного права обращения с военнопленными в части их размещения и продовольственного снабжения.
Порядок первичного учета военнопленных
Во время Зимней войны и финские, и советские власти были заинтересованы в сборе полной и, по возможности, достоверной информации о количественном и качественном составе пленных, находящихся на территориях обеих стран. Финские военные и гражданские власти, в ведении которых находились советские военнопленные, установили довольно простой порядок первичного учета русских пленных. Он сводился к их предварительному допросу и составлению учетной карточки, в которую записывались имя, фамилия, отчество, год и место рождения, семейное положение, сведения о родственниках, национальность и вероисповедание военнопленного.
Во время первичных допросов офицеров и политработников Красной Армии отделяли от основной массы. Эту категорию лиц затем допрашивали более подробно, особенно тщательно. Для общения с военнопленными в качестве переводчиков привлекались как военные лица (в основном из числа бывших офицеров царской армии), так и гражданское население. Например, финские военные власти из-за нехватки переводчиков были вынуждены привлечь к этой работе директора банка из Кайани Тирраненa, который родился в Северной Карелии и понимал русский язык.
Однако на этом простота решения проблемы кончалась. Финские военные и гражданские власти, согласуясь с требованиями Женевской конвенции об учете воинского статуса военнопленных, делили всех пленных на несколько групп для их последующего раздельного содержания в лагерях:
1) политическое руководство (независимо от звания);
2) офицеры;
3) младшие командиры;
4) строевой состав;
5) доброжелательно относящиеся к Финляндии — национальные меньшинства;
6) перебежчики.
Но, таким образом, они решали и прагматические цели создания благоприятных условий для идеологической обработки пленных. Они изолировали советских политработников от основной массы военнопленных, предотвращали влияние советских офицеров на рядовой состав из национальных меньшинств, создавали особую среду для работы с перебежчиками.
Таких специализированных лагерей и сборных пунктов для советских военнопленных в Финляндии было семь: лагерь № 1 — Кёюлиё (Кoуlio) и лагерь № 3 — Пелсо (Pelso), в которых находились политработники, офицеры и младшие командиры; лагерь № 2 — Карвиа (Karvia) и лагерь № 4 — Линтукумпу (Lintukumpu), где были размещены рядовые военнослужащие, представители национальных меньшинств и перебежчики; лагерь № 5 — Хуиттинен (Huittinen), предназначенный для содержания военнопленных 4 и 5 групп; а также сборный (пункт) лагерь в Утти (Utti) и сборный (пункт) лагерь в Париккала (Parikkala)12. Впрочем, правило раздельного содержания военнопленных в зависимости от группы не всегда соблюдалось.
Еще при первичных допросах военнопленных финны старались определить национальность красноармейцев. Для этой цели был разработан «Проект руководства по допросу военнопленных. Установление национальности военнопленного». В нем, в частности, отмечалось, что национальность военнопленного необходимо установить еще на стадии первичного допроса. В крайнем случае, по прибытии в лагерь для военнопленных. Это объяснялось тем, что к нерусским пленным «следовало относиться более внимательно, так как уже во время войны их можно использовать в различных целях или же, по крайней мере, подготовить из них людей, которые после обмена военнопленными, вернувшись в Советский Союз, расселятся среди советских людей». С другой стороны, отмечалось, что «во время допроса следует остерегаться давать военнопленному такие представления, из которых он может понять, что принадлежность к нерусской национальности дает преимущества и наоборот».
В отношениях с военнопленными других национальностей финские власти исходили из идеологической доктрины о неразвитости их национального самосознания из-за низкого образовательного и культурного уровня. При этом опирались на тезис-ориентир, согласно которому советская пропаганда, фальсифицируя «даже самые наипростейшие сведения и обстоятельства, задушила самосознание нерусских народов».
К категории национальных меньшинств при делении военнопленных финны относили всех нерусских солдат и командиров Красной Армии. Выделенные в отдельную группу нерусские, по замыслу финских властей и в целом без нарушений международного права, должны были содержаться отдельно от остальных — русских пленных.
По финской классификации, в категорию национальных меньшинств попали люди титульных в СССР наций с численностью в миллионы человек и имевших свои государственно-национальные образования, например: украинцы, татары, белорусы, узбеки и грузины. К последним финны, например, относили людей всех национальностей, проживающих на Кавказе, что, конечно, не устраивало ни грузин, ни людей других национальностей, тщательно в течение веков оберегавших на Кавказе и за его пределами свое национальное достоинство. Также естественно, что, например, украинцы не могли согласиться с отнесением их к группе национальных меньшинств, под которыми в СССР понимали, прежде всего, малочисленные народы и народности, не имевшие в царской России не только своих национально-государственных образований, но и даже письменного языка, многих видов современного искусства и культуры.
По неполным данным, за время боевых действий были пленены около 1928 человек, являвшихся представителями 32 наций и народностей Советского Союза, то есть приблизительно 35 % от общего количества военнопленных. Думаю, что эти данные не вполне соответствуют действительности, так как, несмотря на учет, многих нерусских военнопленных записывали русскими. Особенно часто это происходило с украинцами, проживавшими до призыва в армию на территории РСФСР. Всего же в плену находились около 5546 солдат и командиров Красной Армии. Рассматривая эту категорию, стоит отметить, что большинство из них были украинцами, белорусами, карелами и ингерманландцами, татарами, евреями, мордвинами, чувашами, узбеками, башкирами и грузинами.
Лагерная администрация старалась компактно содержать лиц одной национальности, хотя это не всегда было возможно. Впрочем, в тюрьмах иногда и удавалось содержать представителей различных национальностей отдельно друг от друга. Военнопленный Борис Кожевин из 273-го стрелкового полка рассказал следователю НКВД:
«Нас в тюрьме рассаживали по национальностям. Русских отдельно, украинцев отдельно, белорусов отдельно, карелов отдельно. Коммунистов и комиссаров сажали в одиночки».
Считалось, что «национальные меньшинства» должны пользоваться некоторыми привилегиями, как то: более мягкий режим содержания, добавочное питание и т. п. Но на деле лишь у так называемых дружественных наций (советских ингерманландцев, карел и вепсов) были некоторые привилегии. Только они пользовались особым расположением лагерной администрации, поэтому, в частности, работали помощниками надзирателей и переводчиками.