Василий Шуйский по возвращении рассыпался перед Димитрием в изъявлениях благодарности и клялся в верности до гроба. Лукавил! Как я его понимаю, Шуйский посчитал, что своим восхождением на место Лобное он искупил свой грех пред Господом, а во всем последовавшем за этим увидел знак явного благоволения Небес, поэтому с удвоенной силой принялся за свои дела подлые.
Но то все дела московские, а лучше даже сказать — кремлевские. Я, конечно, немало знал людей, особенно среди чинов двора царского, для которых вся Русь кремлевскими стенами ограничивалась, для которых только то, что при царском дворе происходило, имело значение, а вся остальная держава интересовала их лишь постольку, поскольку доставляла пропитание.
Димитрий, слава Богу, был не из таких, он о стране своей знал не понаслышке, для него народ и держава были на первом месте, а Кремль, включая Думу боярскую и весь двор царский, он рассматривал скорее как средоточие зла, о чем несколько раз и говорил неосторожно во всеуслышанье, и мирился с этим как с неизбежным злом.
Решив все дела с устройством власти, Димитрий обратился к главной своей заботе — народу и державе. Я совсем недавно позволял себе смеяться над обещаниями, которые широко раздавал Димитрий перед восшествием на престол, а ведь он все исполнил! Единственный раз такое случилось на моем долгом веку, а вам, я боюсь, и не суждено никогда такое увидеть.
Первым делом Димитрий удвоил жалованье людей служивых и во всех землях Русских установил новое, более щедрое наделение поместными землями. Теперь в ополчение дворяне должны были идти охотнее, и от них можно было требовать лучшего снаряжения.
Еще приказал Димитрий одним махом выплатить все долги казенные предыдущих царствований. Откуда долги при' полной казне? Так вы, чай, сами в жизни обыденной не спешите долги свои отдавать, а чем казначеи царские хуже. У них это
дущйх, приказал выстроить под Москвой крепость земляную и стал обучать стрельцов брать эту крепость приступом. То есть вначале посадил стрельцов в крепость, а наемников немецких на стены бросил, со всеми их хитроумными лестницами. Но без оружия, лишь с короткими палками, зимой же использовались еще знатные метательные снаряды — снежки. Но даже с этим оружием немцы наших поначалу побили и крепость легко взяли, немудрено, они ведь только этим в жизни занимались, а во всяком деле своя сноровка нужна. Так что на третий раз наши отбились и немцам немного бока-то намяли. Тогда Димитрий немцев в крепость посадил и заставил наших действия их при приступе повторить, и еще раз, и еще раз, пока также ловко, как у немцев, не стало выходить, потом другую тысячу стрельцов пригнал и с ними повторил то же самое, и с третьей, и с четвертой.
А еще принялся пушкарей обучать, установил в поле у Нижних Котлов двадцать пушек, а напротив, в тысяче шагах, двадцать щитов деревянных и приказал пушкарям стрелять, а кто щит ядром разобьет, тому рубль серебряный обещал. Поначалу казна никакого убытку не терпела, Димитрий гневался, кричал раздосадованно, сам бросался пушки заряжать и прицел наводить и частенько попадал в цель, но потом дело у пушкарей на лад пошло, пришлось награду до алтына снизить. Когда же пушкари начали щелкать щиты как орехи, Димитрий удумал поставить между пушками и мишенями стрельцов, чтобы ядра у них над головами летали. Пару раз, правда, промашка вышла, зато оставшиеся уже не боялись ни грохота пушек, ни свиста ядер над головой.
Немцы настаивали, что в дополнение к этим занятиям хорошо бы еще строем походить, чтобы ровно получалось и для глазу приятно. «А вот это дудки! — воскликнул Димитрий. — Не дам над ратником русским измываться! Когда же мне захочется приятно для глаз сделать, я вам прикажу мимо дворца моего ногами топать, оно и довольно!»