- Не натворил бы чего, - с тревогой смотрела ему вслед Анаид.
- Не натворит, - успокоила ее Ншан. – Дни отчаяния пройдут. У вас нет причин для беспокойства.
Неделю Левон не показывался в доме Сильвии. Ншан стала молчаливой, искала уединения. Соседи к ним и без того заглядывали не часто. Но она сторонилась и собственной матери, стараясь избегать ее расспросов и упреков. А Сильвия и не докучала ей, все еще не теряя надежды, что дочь сама одумается, пожалеет, что так повела себя, и изменит свое странное решение. Замкнутая молчаливость Ншан внушала ей надежды.
Но она ошибалась. Ншан не думала о Левоне. И ни о ком другом. Она вслушивалась в себя. И в окружающее. Все, что было вокруг – вода, небо, деревья, травы, ожило и заговорило с ней. Она вдруг открыла для себя, что каждое фруктовое дерево в ее саду имеет свой характер, свои симпатии и антипатии, свой голос. Одни деревья любили ее, другие – Сильвию. Одни ждали ее появления с радостным нетерпением, готовые поделиться с ней своей генетической мудростью, другие норовили сами забрать ее энергию и силы.
Она поняла, что все вокруг живое, мыслящее, помнящее. А самая мудрая среди них, самая сложная и вездесущая – ее величество Вода. Вода знает бесчисленное множество историй, и не только из человеческой жизни, но и из жизни целой планеты, всего необъятного космоса. Вода может исцелить, спасти, даровать жизнь, и может наказать, погубить. Ее можно наполнить добром, и можно отравить злом. А главное – с ней можно беседовать, спрашивать, и получать ответы – советы, помощь.
Ншан начала понимать, что земля под ее ногами вовсе не земля, а прах –растений, животных, людей, всех тех, кто веками, тысячелетиями, миллионами лет жил до нее на этой планете. Из их праха вырастают и плодоносят новые деревья, на их прахе распускаются прекрасные цветы. Гонимый ветром, прах носится в воздухе, пока дожди не прибьют его снова к земле. Что же такое Земля? – спрашивала себя Ншан. – одно сплошное бескрайнее кладбище или гигантская фабрика по переработке жизни и смерти.
Она поняла, что небо есть дыхание Земли, насыщенное мыслями людей всех поколений –настоящих, ушедших, будущих. И не только мыслями, но и их судьбами, которые можно при желании считывать, как некогда читала она школьный учебник. Потому что дыхание Земли пронизывает человека насквозь, живет и пульсирует в нем.
- Ншан, - услышала она позади себя голос, больно отозвавшийся в сердце. Она не обернулась.
- Я слушаю тебя, Левон.
Он приблизился. Обнял ее за плечи. Зарылся лицом в ее волосах. Она стояла не двигаясь.
- Что же ты натворила, Ншан!
Она хранила молчание.
- Зачем??? Объясни. Разве я обидел тебя? Или ты совсем не любишь меня? Я стал тебе неприятен?
Она молчала.
- Я не сомкнул глаз ни одной ночи. Я ничего не могу делать. Ни о чем не могу думать. В голове только ты. Ты! Ты!!! Я как безумный. Ничего не могу понять. Я решил, что никогда больше не заговорю с тобой, не посмотрю в твою сторону. Видишь, не смог. Скажи мне... Ты обязана сказать, чем я плох для тебя.
- Глупый...
- Издеваешься? Смеешься надо мной?!
Он развернул ее к себе лицом – резко, раздраженно, почти грубо. Зачем, ведь их взгляды все равно не могли встретиться.
- Но ты же теперь моя. Понимаешь, моя! Возможно даже у нас будет ребенок.
- Нет, Левушка. Ребенка у нас не будет. И ничего не будет. Твоим трем сыновьям суждена другая мать. Не я.
- Каким трем сыновьям?! Какая другая мать?! – взорвался он.
- Геворку, Гургену и Грикору.
- Ты не можешь этого знать! Ты все придумываешь, фантазируешь.
- Твои дети родятся далеко отсюда, - продолжала она будто во сне. – В большом городе. Там, где родилась Джулия.
- Кто такая Джулия?
- Твоя будущая жена. Сейчас она учится в школе и время вашей встречи еще не пришло.
- Что ты мелешь! Я не хочу никого, кроме тебя!
- Это сегодня. И завтра. И еще два долгих, мучительных для тебя года. Запомни: два года. А потом все изменится.
- И я забуду тебя?? – невольно поддаваясь ее убежденности, озадаченно спросил Левон.
- Нет, свою первую любовь ты не забудешь никогда. Хочу я этого или не хочу, я всегда буду с тобой, как боль, как обида, как светлое и грустное воспоминание.
- Но почему, почему мы не можем быть вместе? Это же нелепость.
- Больше я тебе ничего не скажу.
- Хорошо. Ты отказалась выйти за меня замуж. Но мы ведь можем видеться с тобой. Как прежде.
- Нет, Левон, не можем. У тебя своя судьба, у меня своя. Я не та уже Ншан, которую ты знал раньше. И даже не та, какой была в то утро... Знай, я не жалею о случившемся между нами. Ты – единственный в моей жизни мужчина. Другого не будет.
Левон озадаченно смотрел на нее. Все его вопросы и обиды разом испарились.
- Ты хочешь сказать, что избираешь вечное одиночество? – после долгой паузы наконец спросил он.
- Какое же это одиночество, - то ли вслух, то ли про себя проговорила Ншан. Лицо ее озарилось загадочной светлой улыбкой.
И Левон вдруг отчетливо понял, что ему не дотянуться до нее, не постичь мира, в котором она живет. Не сказав ни слова, он молча покинул ее сад, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
Но и жить подле нее, двор в двор, вечно сознавая, что она так близко и так далеко, было ему не по силам. И Левон, несмотря на протесты родителей, уехал из села.
* * *
- Ншан джан, мой сын служит в армии. От него давно нет вестей. Я волнуюсь...
- Он в Афганистане, тетя Маро. Его ранило... в плечо... Он лежит в госпитале. Рука правая. Он пока не может писать... Не надо плакать, тетя Маро! Через месяц... да-да, ровно через месяц он выйдет из больницы и демобилизуется... Вы скоро увидите своего сына...
- Ншан, муж стал поздно домой возвращаться. Уж не завел ли кого?
- Глупости! Муж любит тебя, дом, детей. Но у него появились новые друзья в райценте. И он пристрастился с ними к спиртному. Это может сказаться на его здоровье. Приведи его ко мне завтра. Я помогу.
- Ншан, моя старшая дочь лунатик. Бродит по ночам по дому, скрипит половицами, пугает сестер и братьев. Что мне с ней делать?
- Клади на ночь у ее постели мокрую тряпку. От мокрого и холодного она сразу будет просыпаться и ей уже не захочется бродить по ночам. А в полнолуние приведешь меня к себе домой. Я останусь ночью у вас, в постели с твоей дочерью. И она успокоится, станет как все.
- Ншан, моя свекровь отказывается от еды и не выходит из своей комнаты. Не пойму, может я обидела ее чем.
- ...Женщина готовится покинуть этот мир, а ты ей мешаешь. Ей сейчас не до вас. Но есть у старухи и другая заморочка. В ее комнате, в углу за иконой, тайник, в котором она прячет старинные золотые украшения и несколько серебряных монет. Она всю жизнь не любила тебя, Сатеник – за то, что сын женился на тебе, не спросив ее согласия. Эта обида вросла в ее сердце, разъела его. И теперь она боится умереть, чтобы ее сокровища не достались тебе...
Скоро о Ншан узнали все жители окрестных деревень. Отовсюду к ней шли люди, каждый со своей бедой, со своими проблемами. Двор Сильвии теперь всегда был полон. Пришлось заказать плотнику длинные лавки, чтобы было на что их сажать. Сильвия оставила работу, тем более, что и пенсионный возраст подоспел, и стала помогать дочери принимать людей.
Каждого она старалась угостить – кого фруктами, кого кофе, кого чаем. Но посетителей с каждым днем становилось все больше. Сильвия садилась обычно рядом с дочерью, слушала ее советы, пророчества и дивилась им.
- Откуда ты все это знаешь?! – допытывалась она, когда они оставались одни.
- Иногда вижу все так ясно, будто сама там присутствую. Иногда ответ сам ложится на язык и мне только остается произнести его вслух, не понимая, почему я это сказала.
- Но ингда ты не отвечаешь сразу и даже просишь придти на следующий день, или через неделю.
- Бывает, ответ не приходит. И тогда я думаю о нем, засыпая. И к утру уже знаю точно, что я должна сказать человеку, обратившемуся ко мне за помощью.
Сильвия лишь качала головой и цокала языком.
В знак благодарности люди приносили с собой подарки, иногда оставляли деньги. Поначалу Сильвия возмущалась, уверяла, что они ни в чем не нуждаются. Но со временем привыкла и даже начала выставлять в уголке беседки специальный керамический горшочек на подносе – для приношений.
К Ншан шли с утра до поздней ночи. Она уставала, порой выматывалась. Лицо ее осунулось, побледнело.
- Так нельзя! – взбунтовалась однажды мать. – Если уж ты не можешь никому отказывать, назначим приемные дни и часы. Пусть приходят, скажем три дня в неделю – во вторник, четверг и субботу. А то у нас с тобой тут не дом, а проходной двор какой-то. И ты так долго не протянешь.
Ншан не только не стала возражать, но и обрадовалась. На том и порешили. Теперь у нее снова появилось свободное время.
...Стояла поздняя осень. Дожди не прекращались уже несколько дней и нужно было спешно спасать урожай винограда. Сильвия, забыв, что она теперь пенсионерка, вместе со своей бывшей бригадой провела под холодным дождем на виноградниках целый день. Домой вернулась насквозь мокрая и продрогшая. За ужином пожаловалась на озноб, укутавшись шалью до самых бровей. Но согреться так и не смогла. Не помогли и несколько чашек чаю с малиновым вареньем. С трудом добравшись до постели, она укрылась целой горой одеял. И наконец заснула.
Все ночь Ншан тревожно ворочалась, прислушиваясь к неровному дыханию матери, окликала ее. Беспокойство мешало понять, что с ней происходит. С посторонними легче. Там она вполне владеет собой. А тут...
Ншан пыталась расслабиться, прогнать из головы все мысли, чтобы решение пришло, как обычно, само собой. Но у нее ничего не получалось, и ею овладела паника: неужели с мамой так безнадежно плохо, что неведомые силы, с некоторых пор направлявшие ее, отказывают ей в помощи.
Под утро Сильвия начала бредить. Она вся горела, отталкивала еду и питье, не узнавала дочь. Ншан села у постели больной, вызвала с детства врезавшийся в память образ матери: ее забранные в пучок волосы, ее строгие и ласковые глаза, узкие усталые плечи, низкую, едва приметную грудь, большие, сильные, натруженные руки... Где у мамы болит? – спросила себя Ншан, и сразу же ощутила, как сильно заломило в груди, как стеснило и перехватило дыхание. Возникла уверенность – это воспаление легких и пожар во всем теле.
Ншан представила себе болезнь живым огненным сгустком, пожирающим ее собственные легкие, и начала мысленно сгонять этот сгусток от краев к центру, как пролитое на столе вино. Осторожно, но уверенно она гнала и гнала огненный клубок к одной точке. Они сейчас с матерью были единым целым. Их обеих убивал опасный недуг, от которого следовало как можно скорее освободиться. Она нисколько не сомневалась – они либо поправятся, либо умрут вместе. Когда же ей, наконец, удалось собрать болезнь в плотный тугой шарик, она исторгла его из груди резким свистящим выдохом... А затем вообразила себя этаким прохладным горным ветерком, живитель-ным дуновением, освежающим, охлаждающим их воспаленные тела...
Боль в груди и во всем теле утихла, дыхание стало ровным и легким, а в мыслях – бездумная пуста. Устало откинувшись на спинку стула, безвольно свесив голову и руки, Ншан погрузилась то ли в сон, то ли в прострацию.
- Ншан джан... Ты спишь, дочка? Дай мне попить, - послышался голос Сильвии, и буйная радость захлестнула Ншан.
Вскочив, она отыскала лоб матери – он был мокрый, но холодный.
- У тебя что-нибудь болит, мам?
- Ничего не болит. Только сильная слабость, как будто я тащила на себе тонну винограда.
С того дня Ншан стала по-новому лечить больных.
* * *
Зима навалилась сразу, за одну ночь. Деревья на склонах гор и фруктовые сады еще удерживали желто-бурое одеяние осени, а трава по-летнему зеленела. Но утром селение проснулось по окна заваленным пушистым, нестерпимо белым покровом. Ветки деревьев гнулись и стонали под его непосильной тяжестью. Они очень боялись сломаться – Ншан явственно ощущала их страх и боль.
- Им надо помочь, мама. Они не выдержат.
- Кому помочь? – не поняла Сильвия, озираясь.
- Деревьям. Разве ты не видишь?
- Я-то вижу. А ты...
- А я чувствую. Надо взять длинные палки и оббить с веток снег.
Они надели высокие сапоги, обвязались теплыми пушистыми платками из овечьей шерсти и, вооружившись палками, принялись за работу. Сторонний наблюдатель вряд ли заметил бы, что одна из них незрячая.
- Чувствуешь, как облегченно они вздохнули? – просветлев, проговорила Ншан.
- Да ну тебя, ей-богу! – отмахнулась Сильвия. – Фантазерка.
- Они такие же живые, как и мы с тобой, - насупилась Ншан.
- Конечно живые – растут, цветут, плодоносят.
- Не только. Они двигаются. И гораздо быстрее, чем ты думаешь.
- Уж так прямо и двигаются. Может гуляют ночами по саду, когда мы спим? Или меняются местами?
- Нет, конечно. Но если дереву что-то мешает или не нравится, если другое дерево загораживает ему солнечный свет, оно может развернуться вокруг своей оси, отвести в сторону ветки. Одно дерево может подчинить себе другое, даже погубить его. А еще они переговариваются между собой.
- Э-э-э! – рассердилась Сильвия. - Хватит морочить мне голову.
- Ну, понятное дело, не так, как мы с тобой. У них свой язык. Но если придешь в сад с топором, чтобы срубить куст или дерево, об этом тотчас узнают все деревья сада. И не только нашего, но и соседнего. Среди них поднимется настоящая паника. А еще у них очень хорошая память. Они ничего не забывают. Правда-правда. Вон там, в конце сада, есть старая яблоня. Она ужасно тебя боится. Вся дрожит, когда ты проходишь мимо. Несколько лет назад ты отпилила у нее совершенно здоровую плодоносящую ветку.
- Так ведь ветка загораживала проход к сараю!
- Но яблоня тебе этого не простила.
Сильвия покосилась на дочь с недоверием и опаской: кто ее знает, может и не сочиняет. Не спроста ведь люди к ней валом валят. Но чтоб деревья обижались! Нет уж, в такое поверить невозможно.
Они вернулись в дом. Обмели веником снег с сапог, разулись, встряхнули платки.
- Жаль, что снег выпал именно этой ночью, - сказала Ншан задумчиво.
- Какая разница, сегодня, завтра...
- Если бы завтра, Армен прогостил бы у нас целый месяц, пока не открылись бы дороги. Теперь ты увидишь его только весной.
- Не понимаю, о чем ты.
- Он ехал навестить нас. И застрял на перевале. Дороги занесло сугробами. Он провел всю ночь в машине, продрог. А сейчас... сейчас, кажется, вынужден вернуться назад, в город. Думаю, снег будет идти несколько дней подряд. Нас отрезало от города и других сел. Так что мы с тобой можем отдыхать от посетителей.
- Господи, ну откуда... откуда ты можешь все это знать?! – не удержалась Сильвия. Она все никак не могла привыкнуть к таинственному дару дочери. И все же верила ей. Не могла не верить. – Неужели Арменчик, мальчик мой, ехал ко мне? Проклятая непогода!
- Не расстраивайся, мама. Все случается так, как должно случиться.
- Да-а? Что ж ты тогда вмешиваешься в болезни и судьбы людей? Зачем меня вылечила? Может мне в тот день положено было предстать перед Господом Богом.
- Нет, - твердо возразила Ншан. – Не положено. Болезнь это нарушение порядка. Сбой. А в теле, как и в природе, должен быть порядок, смена «времен года»: рождение-детство-юность-зрелость-старость-смерть. Все своим чередом. Вмешиваясь, я только стремлюсь восстановить порядок.
- И где ты всего этого набралась? Книжек не читаешь...
- Книжки – зеркало и хранилище человеческих знаний. Те, кто их пишет, знают, ох, как мало. А то и просто заблуждаются. Есть другие знания, настоящие. Меня учит Природа, небо, земля. Даже деревья. Я прислушиваюсь к ним. Природа не может ни заблуждаться, ни ошибаться. Она – мать всему. И нам с тобой, в том числе. Надо только научиться понимать ее, ее постоянные подсказки... Если бы у меня не отняли физическое зрение, я наверное осталась бы такой же слепой и глухой, как все.