* * *
Прошла зима. Погостили и уехали братья весной. Наступило лето, днем как всегда знойное, по ночам прохладное. По селу пронеслась весть – нагрянула из Еревана съемочная группа. В размеренную упорядоченную жизнь селян вклинилось нечто инородное, будоражащее, непредвиденное.
Гостиницы, конечно же, на селе не было, и киношников разместили по дворам. Не обошли стороной и дом Сильвии. С учетом того, что большая часть семьи у нее отсутствовала, к ней прислали сразу троих – девушку и двух мужчин. Девушке Сильвия отдала кровать Сусанны, а мужчины расположились в комнате ее сыновей.
- Мама, какие они из себя? Опиши, - попросила Ншан, когда постояльцы ушли утром на съемки.
- Девушку Жанной зовут. Симпатичная, только уж очень худая, все косточки пересчитать можно... благо полуголая ходит. У нас так не принято.
- Так они ж городские. А как одеваются в городе? – заинтересовалась Ншан.
- Да Бог их знает. А у этой платьишко ну прям как комбинация – ни рукавов, ни ворота. Тонюсенькие бретелечки и грудь нараспашку. Каблуки высоченные, с мизинец толщиной. И как она на них будет по нашим ухабам ковылять?
- А те двое?
- Один высокий, лысоватый, с черной бородкой. Ему лет сорок, наверное. У них, у городских, возраст-то не определить. Все ухоженные такие, молодящиеся. Не то что мы здесь, как ломовые кобылы... На дворе жарища, а он в кожаной куртке ходит. Сафоном зовут.
- Разговаривает низким голосом и все время чем-то озабочен?
- Ага. Вот он и есть. А другой зеленый еще. Тот, с бородкой, его Артуром называл. Ладненький такой, крепыш. На спортсмена похож. Глазищи большие, черные, смешливые. Волосы черные. И сам весь волосатый, как наши парни. Лицо улыбчивое, иногда почти детское. Я бы от такого сына не отказалась.
- Жанна сохнет по нему, - задумчиво проговорила Ншан.
- И то, сохнет! – всплеснула руками Сильвия. – В точку попала! Глаз с него не спускала за ужином. Даже про еду забывала. Голову опустит, а из-под ресниц на него зыркает. Думает незаметно.
- А ты оказывается наблюдательная. Не ожидала от тебя.
- Да как же не наблюдать-то! Ведь чужих людей в дом пустили. Я, доча, за тебя перед Богом в ответе. Тебя ведь обидеть ничего не стоит. Тревожно мне.
Стемнело. Петухи умолкли, зато заливались по дворам не желавшие смириться с чужаками собаки. В домах раньше времени зажгли свет. Сильвия с дочерью ужин собрали. Разложили все на столе и сели ждать.
- Запаздывают что-то постояльцы наши. Темнеет уже на дворе. Какие сейчас съемки.
- Наверное, после работы вместе собрались. Веселятся, поют, - предположила Ншан. – Хотелось бы мне побывать у них на съемках. Знаю, что ни к чему, что ничего не увижу, а все равно интересно.
Сильвия лишь вздохнула. Отщипнула кусочек успевшего подсохнуть лаваша, медленно рассеянно жевала.
- Идут! – встрепенулась Ншан.
- Да нет, тихо все. Ни шагов, ни голосов.
Не прошло и нескольких минут, как в дом вошли постояльцы.
- Заждались мы вас, - упрекнула их Сильвия. – Картошка уж, наверное, остыла.
- Вечер добрый, тетя. Здравствуй, Ншан. – За всех поприветствовал хозяев низкий баритон. Теперь Ншан знала, это Сафон.
Артур сел напротив незрячей девушки, посмотрел на нее с добрым сочувствием. Она ощутила не столько взгляд его, сколько отношение. Ей стало вдруг удивительно приятно, и она улыбнулась. Хороший Артур человек, бесхитростный, подумалось ей. И очень захотелось, чтобы он заговорил с ней.
- Как прошел день, Ншан? – услышала она голос черноглазого юноши.
- Как обычно – в делах, в хозяйстве.
- А что, со двора ты совсем не выходишь?
- Зачем? – Она почувствовала, что ему стало не по себе от ее ответа, и поспешила добавить. – Все, что мне нужно, у меня есть и здесь, дома.
Он деликатно промолчал.
- Но о ваших съемках я ничего не знаю и даже представить себе не могу, что это такое, - снова заговорила она, и неожиданно попросила: - Возьми меня завтра с собой, Артур.
Ншан не сомневалась, сидящие за столом растерянно и удивленно перегляну-лись. Помедлив, Артур мягко сказал:
- Если так хочешь, обязательно возьму.
После ужина приезжие вышли в сад. Ншан последовала за ними.
- Хотите на ночное ущелье взглянуть? – предложила она, ощутив на себе изумленные взгляды всех троих. – Пусть кто-нибудь из вас даст мне руку.
Предложенная рука была жесткой, нервной, беспокойной. У Артура не могло быть таких рук.
- Иди прямо, Сафон, - сказала она. – Не по аллее иди, а по узкой дорожке. Шагов двадцать, потом свернем направо. А вы идите за нами.
Дотронувшись до большого гладкого валуна, торчащего из земли, Ншан остановилась.
- Это здесь. Только будьте осторожны. Мы на краю глубокого обрыва. Можно упасть.
Она быстро прикинула в уме: Луна должна быть где-то между второй и третьей фазой – почти полнолуние. Воздух свеж и спокоен, и дышется свободно. Значит небо безоблачно и все вокруг залито лунным светом.
- Видите дальние вереницы гор? Они похожи на спину спящего вишапа. Особенно в свете Луны, как сейчас.
Горожане покосились на нее с опаской и сомнением: уж не притворяется ли она слепой?
- А вон там, над обрывом... - держась одной рукой за выступ скалы, другой она указала чуть вправо и вниз. – Там есть дерево, очень старое. Весенние воды размыли его корни. Оно все искривилось от огромного желания удержаться. Посмотрите, оно цепляется корнями чуть ли не за воздух. И очень боится упасть, скатиться на дно ущелья. Оно молит о помощи. Только помочь ему невозможно.
- Я вижу это дерево! – воскликнула Жанна. – В свете Луны оно кажется жутким и сказочным. Оно похоже на осьминога.
- Что такое осьминог? – спросила Ншан.
- Морское животное. У него нет тела, только голова и восемь длинных ног... со щупальцами-присосками.
- Нет, - не согласилась Ншан. – Не надо осьминога! Имя этому дереву Страх. Когда мне бывает страшно, я всегда представляю его.
- Откуда ты о нем знаешь? – осторожно спросила Жанна.
- Так ведь я не всегда была слепой. До тринадцати лет видела, как все, - спокойно ответила Ншан. – я успела излазить все наши горы и ущелья. Там, внизу, течет речка. Летом мы купались в ней каждый день. А место, на котором мы стоим, было моим самым любимым. Я помню здесь каждое дерево, каждый выступ... Артур, это хорошо, что ты рисуешь.
- Откуда ты знаешь, что я рисую!?
- Разве ты не подумал сейчас о том, как красиво выглядело бы это место на картине?
- Клянусь отцом, подумал! – воскликнул Артур, хлопнув себя по лбу. – Ну ты даешь!
- Найди время, нарисуй, - не обращая внимания на его бурные эмоции, посове-товала она. - Ущелье действительно очень красивое. И оно с вами разговаривает. Прислушайтесь...
- Осел прокричал, - заметил Сафон.
- И какая-то ночная птица, - добавила Жанна. – А в деревне лают собаки... Где-то плачет ребенок... или ухает сова.
- Да не то все, не то! Не слышите вы! – расстроилась Ншан. – Почему вы не хотите услышать? Это же так просто. Откройте свои сердца, избавьтесь от всех мыслей. Слейтесь со всем, что вас окружает. Обратитесь в слух... – И, оборвав себя, резко потребовала: - Отведите меня в дом.
Наутро Ншан надела свое праздничное платье, тщательно расчесала и заплела в косу волосы, а косу уложила кольцом на затылке. За завтраком спросила:
- Вы не раздумали взять меня с собой?
- Нет, не раздумали, - за всех ответил Артур.
- А я не помешаю?
- Думаю, не помешаешь. Там все равно собирается вся детвора вашей деревни.
Они вышли за калитку – Сафон и Жанна впереди, Ншан за руку с Артуром за ними.
- Почему ты обратилась со своей просьбой именно ко мне? – поинтересовался он.
- Потому что ты мне приятнее остальных.
- Чем же? Ты меня совсем не знаешь.
- Знаю. Ты добрый и бескорыстный. На тебя можно положиться.
- Ну, этого ты уж точно не можешь знать, - еще больше удивился он.
- Если бы ты был лучше знаком со мной, не удивлялся бы так часто на все, что я говорю.
- Признаться, я не прочь поближе познакомиться с тобой. Ты меня заинтригова-ла. Ты очень необычная девушка – слепая, а видишь лучше, чем зрячая.
- Молодец, Артур! Ты правильно сказал.
Для съемок отобрали двор одного из старожилов села. Артур усадил Ншан на лавку за изгородью, пошептался с режиссером фильма и, вернувшись, сел с ней рядом, радостно сообщив:
- Полный порядок. Тебе разрешили присутствовать.
- Я помню двор дяди Гагама. Он большой, каменистый со старым деревом посредине. Я в детстве лазала на него, рвала для дяди Гегама зеленые еще грецкие орехи. Ну и мне за труды перепадало. Они, когда свежие совсем, особенно вкусные.
- Дерево шикарное. Развесистое, узловатое, такое же старое, как сам дом. Оно у нас главный объект мезансцены.
Пропустив мимо ушей незнакомое слово, Ншан поинтересовалась:
- А почему вы выбрали именно этот двор? Разве нет домов поновее?
- Наш фильм о Второй Мировой Войне. Отец героя живет в глухой горной деревушке. Сегодня мы снимаем грустный эпизод – старик получает с фронта похоронку. Он решает скрыть ее от своих внуков, невестки и жены, и читает им вслух письмо сына, которое, задержавшись в пути, пришло одновременно с извещением о его смерти.
- И правда грустная история. – Ншан помрачнела, задумалась, уйдя в себя. Наконец, спросила: - Кем ты здесь работаешь, Артур?
- Ассистентом режиссера.
- А Сафон?
- Он оператор.
- Что такое оператор?
Артур удивленно взглянул на девушку и терпеливо объяснил:
- Он снимает на кинокамеру сцены, подготовленные режиссером, художником и артистами. От него во многом зависит, каким получится фильм. Практически глазами этого человека люди и смотрят на экран.
- Поняла. А Жанна кто?
- Ассистент художника-постановщика.
- А она что делает?
- Помогает художнику фильма во всем – выбирает вместе с ним место съемки, следит, чтобы сцена была поставлена правильно, чтобы в ней присутствовало все, что намечено художником. Если надо, рисует декорации. Проверяет реквизит...
- Что-что?
- Реквизит – это аксесуары... ну, дополнительные предметы, необходимые в каждом кадре. Скажем, стул, графин, ковер в комнате, телега, лопата, домашняя скотина во дворе...
- Понятно. Она вроде хозяйки в доме.
- Можно сказать и так, - юноша улыбнулся.
- Артур! – раздался резкий, раздраженный окрик режиссера. – Убери отсюда этого старого борова! Живее! И куда ты только смотришь, черт тебя подери! Разве может быть в военное время в кадре такая жирная скотина?
Артур вскочил, сломал на ходу хворостину и с гиканьем выпроводил за калитку хозяйскую свинью, громко и возмущенно хрюкающую.
- Проезд почтальона на кобыле... Стоп! Все посторонние из кадра! Убрать детей! Ар-ртур! Я сказал, дети в кадре! Местные дети... Очистить площадку! Где сумка почтальона? Почему я должен за всех думать, вашу мать? А остальные что, прохлаж-даться сюда приехали?
- Жанна, - позвал Артур, - сумка почтальона по твоей части. – И, обращаясь к толпившейся за изгородью детворе, попросил: - Пацаны! Все дружно отступили к соседнему дому. Побыстрее. А то влетит и вам, и мне.
Он снова присел рядом с Ншан.
- Тебе из-за меня досталось? – виновато спросила она. – Наверное, мне не следовало напрашиваться идти с вами. Ваш режиссер... он так кричал на тебя.
Артур весело рассмеялся.
- Режиссеры для того и созданы, чтобы кричать и взвинчивать всех на съемочной площадке. Какая ж съемка без крика и нервов.
- Разговорчики там! – гаркнул на них режиссер. – Приготовились... Внимание... Мотор!
- Почему...
- Тсс, - шепотом предостерег свою гостью Артур, прикладывая палец к губам. – Идет съемка.
- От-ста-авить! Ар-р-ртур-р!!! Где должна стоять массовка? Вы доведете меня сегодня до инфаркта.
Помреж сорвался с места. Жанна присела рядом с Ншан, спросила шепотом:
- Тебе не скучно?
- Почему он так нервничает?
- Обычный стиль работы, - равнодушно отмахнулась Жанна. – Мы привыкли. Творческий запал. Экстаз. И демонстрация своей власти над всеми нами. Режиссер на площадке – царь и бог... Ты сидишь под солнцем. А мы будем в этой жарище целый день снимать и переснимать одну и ту же сцену. Хочешь, я отведу тебя домой?
- Отведи, Жанна, отведи. Не по мне ваш творческий запал.
Жанна проводила Ншан до дома и убежала обратно. А у Ншан все валилось из рук. Ей не хотелось сегодня заниматься привычными домашними делами и она вышла в сад, не понимая, что с ней происходит. В какой-то странной отрешенности она прислонилась спиной к стволу старой яблони, завязавшей тугие, терпкие еще плоды. Ближе к осени эти плоды отяготят ветви дерева, прогнут их до самой земли. Всем своим телом Ншан ощущала, как по его жилам струится густой яблоневый сок, как трепещет оно в предвкушении обильного потомства.
Ншан представила себя беременной, чутко ловящей каждое движение своего будущего ребенка... И остро ощутила вдруг, какое невыразимое блаженство готовиться стать матерью, носить в своем чреве дитя, ощущать, как оно растет, крепнет, наливает-ся внутри, как толкается ручками и ножками, заявляя о своем присутствии. Она вздох-нула: тяжело стоять одной в саду, тяжело быть бесплодной яблоней.
- Привет, Ншан! Почему ты ушла со съемок? – Это был Артур.
- Я не понимала, что происходит.
- Потому что ты... только слушала.
- Нет, не потому. Все суетятся, бегают, нервничают, кричат. Зачем?... Зачем ты выбрал такую профессию? Разве нет другой?
Артур присел рядом с ней на траву и, посерьезнев, попытался объяснить:
- Это самая лучшая в мире профессия. Я мечтал о ней с раннего детства. Я не мыслю своей жизни без кино.
Ншан ощутила волну энтузиазма и воодушевления, обдавшую ее. А он уже не мог остановиться:
- Понимаешь, кино – особый мир. В нем все сказка, и все реальность. В каждую сцену, эпизод, в каждый фильм мы вкладываем себя целиком, без остатка. И с каждым новым фильмом начинаем все заново. Меняются эпохи, ситуации, взаимоотношения. Мы перевоплощаемся с каждым актером, вживаемся в каждую роль... Правда, я пока лишь помощник режиссера, но надеюсь, что следующий фильм уже буду делать самостоятельно.
- Ты станешь режиссером, как он?
- Всенепременно!
- И будешь так же кричать, как он, на своих подчиненных?
- Пойми, он не горлом кричит, а сердцем. Его фильм – его детище.
- Может быть, - задумчиво проронила Ншан, не желая продолжать спор. Но она-то почувствовала, чем кричал режиссер – горлом или сердцем, и что на самом деле так взвинчивало его. Он оставил в Ереване молодую красивую жену – актрису, и сходил с ума от ревности. Он думал только о том, чтобы поскорее закончить эти скучные, нудные сцены и вернуться домой. Поэтому его так нервировала любая проволочка.
- Как ты думаешь, Ншан, стану я режиссером? – вдруг спросил Артур, достаточно уже наслышанный о ее удивительных способностях.
- Не могу сказать. Что-то мешает мне заглянуть в твое будущее, - призналась она.
- Что именно?
- Не знаю... Странно... Я сама ничего не понимаю.
Артуру нравилась непривычность ситуации. Он для нее – что телефонный собеседник. А ей от него укрыться некуда.
- Знаешь, ты очень красивая, - сказал он, все еще испытывая чувство превос-ходства над нею. – Я не встречал такой... такой естественной, неподдельной красоты. Наши актрисы тратят уйму времени и усилий, чтобы привлечь к себе внимание, казаться лучше и ярче других, а за тебя все сделала природа.
- Зачем мне это? Кому нужна моя красота.
- Не говори так.
- Я знаю, что говорю, Артур. Но мне приятны твои слова.
- Рад это слышать. – Его голос прозвучал интимно и глухо.
- Я не вижу твоего лица... твоих глаз, но вижу душу. У тебя светлая и чистая душа, Артур. Душа ценнее лица, ценнее всего. Моя мама сказала, что хотела бы иметь такого сына, как ты. Я никогда раньше не слышала от нее таких слов. Это многого стоит.
Он промолчал.