— Что ж, хорошо, — сказал доктор Еникнани. Он не пожелал мне удачи, поскольку судьба человека — в руках Бога. Господь заранее знает конец любой истории, а значит, проблема везения отпадает. — Да пошлет тебе Аллах успешного завершения всех начинаний.
Прекрасное напутствие. Теперь, когда мы прощались, доктор определенно начал мне нравиться.
— Иншалла.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел. Я вытащил из шкафа свое нижнее белье, рубашку, ботинки, носки, новые джинсы (не помню, когда успел купить их), и бросил на кровать. Быстро одевшись, попробовал связаться с Ясмин. Длинные гудки… Тогда я позвонил домой: может, она у меня.
Опять никого… Пошла на работу? Рано, еще нет двух часов. Однако я набрал номер Френчи — в баре ее пока не видели. Записку здешнему персоналу я оставлять не стал, и вызвал такси.
Не знаю, что говорится на этот счет в больничных правилах, но никто и не подумал остановить пациента, покидавшего палату без сопровождающих. Санитар отвез меня в кресле на колесиках вниз, и я пересел в машину, сжимая сумку с личными вещами в одной руке, а пакет с училками — в другой. В душе царило смятение, но я не чувствовал ничего — ни радости, ни печали…
Я щелкнул замком и открыл дверь, ожидая увидеть полный беспорядок. Пока я оставался на попечении лекарей, Ясмин наверняка забегала сюда, а за моей подружкой никогда не водилось привычки убирать после себя. Я думал, что на полу будут разбросаны колготки, трусики и лифчики, в раковине — красоваться горы грязной посуды, на столе и плите — остатки еды, пустые банки и бутылки. Но в комнате царил такой же порядок, как и тогда, когда я вышел отсюда в последний раз. Да нет, пожалуй, стало даже чище — я никогда настолько тщательно не подметал и не вытирал пыль, не мыл окна. Как-то подозрительно — а вдруг в мое жилище проник искусный взломщик-маньяк, помешанный на опрятности и гигиене? Возле матраса лежали три туго набитых конверта. Я наклонился и поднял их. На всех напечатано мое имя, внутри каждого — семьсот киамов десятками: семьдесят новеньких бумажек, перетянутых резинкой. Две тысячи сто. Моя зарплата за прошедшие недели. Честно говоря, не ожидал, что мне засчитают время, проведенное в больнице. Вообще-то, я с удовольствием задержался бы там и задаром: соннеин, особенно в сочетании с эторфином — очень неплохая смесь …
Я свалился на кровать и бросил деньги рядом, где часто лежала Ясмин. Я до сих пор ощущал странную пустоту в голове, словно бессознательно ожидал появления чего-то, способного придать смысл моему существованию, или, по крайней мере, намекнуть насчет планов на будущее. Часы показывали четыре без нескольких минут. Я решил не откладывать самое трудное на потом, и сразу покончить с тяжелой обязанностью.
Встал, сунул пачку хрустиков в карман, нашел ключи, спустился вниз. Ага, проснулись какие-то чувства… Однако ничего хорошего я не испытывал — только леденящий страх и инстинктивную уверенность в том, что я сейчас шагаю навстречу очень большим неприятностям, например, взбираюсь по пресловутым тринадцати ступеням к виселице, и горло скоро сдавит петля, правда, пока невидимая. Я прошел к Восточным воротам и поискал безумного американца Билла, но его, как назло, на месте не оказалось. Пришлось сесть в другую машину.
— К дому Фридландер-Бея.
Водитель обернулся и внимательно посмотрел на меня.
— Нет, — отрезал он.
Я вылез и нашел не столь щепетильного таксиста, предусмотрительно договорившись о плате заранее.
Мы добрались до логова Папы; я сунул деньги шоферу и вылез. Я никому не сказал, что появлюсь здесь; думаю, Бей не ожидал меня увидеть раньше завтрашнего дня. Тем не менее его лакей открыл полированную дверь красного дерева еще до того, как я успел одолеть белую мраморную лестницу.
— Господин Одран, — произнес он вполголоса.
— Удивляюсь, как ты меня запомнил.
Слуга пожал плечами (возможно, улыбаясь про себя), и после традиционного приветствия повернулся ко мне спиной, безмолвно приглашая следовать за ним.
— И с тобой да пребудет мир, — отозвался я и вошел.
Он проводил меня в комнату возле кабинета, где я ожидал приема во время первого визита. Я присел, но сразу вскочил и принялся беспокойно мерять шагами пол. Черт, зачем я сюда явился? Мне абсолютно нечего сказать Папе, кроме «здравствуйте, как поживаете?». Но Фридландер-Бей умеет быть хорошим хозяином (когда ему это выгодно); он не позволит гостю испытать неловкость.
Пока я раздумывал, дверь открылась и один из истуканов-охранников жестом дал понять, что можно пройти. Я протиснулся мимо него и увидел Папу. Он выглядел утомленным, словно занимался решением неотложных финансовых, политических, религиозных, юридических, военных вопросов (и что там еще определяют за нас столпы общества) много часов без передышки. На белой рубашке проступили пятна пота, волосы растрепались, глаза покраснели от усталости. Когда Папа поднял руку, обращаясь к Говорящему Булыжнику, она заметно дрожала.
— Кофе, — приказал он тихо, хрипловатым голосом. Потом повернулся ко мне. — Подойди, подойди к нам, племянник, присядь. Как твое самочувствие? Хвала Аллаху, операция прошла успешно. Я получил доклады доктора Лисана. Он вполне удовлетворен результатами. В этом отношении я тоже доволен, но, разумеется, истинным доказательством эффективности устройств станет их правильное использование.
Я молча кивнул.
Вернулся Булыжник с напитком, что дало мне несколько минут передышки. Пока мы угощались и перебрасывались пустыми фразами, я чувствовал на себе внимательный взгляд Бея; его брови сошлись в единую линию, на лице появилось слегка брюзгливое выражение. Я опустил веки, проклиная собственную глупость: как же меня угораздило явиться в такой одежде! Джинсы и ботинки выглядят нормально в клубе Чири или когда я слоняюсь по городу в компании Махмуда, Жака и Сайеда, но для визита к Папе нужна галабийя. Слишком поздно: раз уж сел в лужу, придется как-нибудь выбираться из нее.
После второй порции я слегка покачал чашку, показывая, что больше не хочу. Кофе унесли; Папа прошептал что-то Булыжнику. Второй охранник тоже вышел из комнаты. Впервые меня оставили с Беем наедине. Я терпеливо ждал.
Старец, сжав губы, напряженно думал о чем-то.
— Меня радует, что ты настолько проникся моими заботами, что согласился на операцию, — произнес он наконец.
— О, шейх, — начал я. — Я…
Он сразу поднял руку, прервав меня.
— Однако это не решает наши проблемы. Увы, мой племянник, никак не решает. Мне передавали также, что ты медлишь, не решаясь применять в полном объеме возможности, которыми мы тебя одарили. Ты полагаешь, что выполнил соглашение, модифицировав мозг, но не обязан использовать электронные устройства. Не обманывай себя. Нашу общую задачу нельзя осуществить, пока ты не смиришься с необходимостью задействовать оружие, которое я тебе вручил, причем в полной мере. Сам я не имею такие… приспособления, ибо считаю, что они противоречат основам веры, следовательно, возникает вопрос, вправе ли я давать советы. Думаю, я обладаю нужными знаниями в данной области. Ты не хочешь обсудить со мной, какой модуль выбрать?
Он читает мои мысли; что ж, ведь это Фридландер-Бей! Как ни странно, чем сильнее я запутывался в его паутине, тем легче становилось общаться со старым пауком. Например сейчас, отказываясь от его «предложения», я не трясся от страха перед последствиями.
— О шейх, мы пока даже не обговорили, кто наш противник. Разве можно, не обнаружив врага, найти наилучшее орудие мести?
Молчание. В моих ушах, словно удары колокола, отдавалось биение собственного сердца. Папа чуть приподнял брови, потом лоб его разгладился.
— Ты вновь доказал, племянник, что я не ошибся в выборе доверенного помощника. Ты прав. С чего же ты предлагаешь начать?
— О шейх, сначала я упрочу сотрудничество с лейтенантом Оккингом и выужу собранные полицией факты. Я знаю о жертвах кое-что, неизвестное ему, и не вижу веских причин делиться информацией. Он ее получит позднее. Затем опрошу наших общих друзей: наверняка отыщутся какие-то ниточки, ведущие к тем, кого мы ищем. Итак, первым делом я предлагаю тщательно, применяя научные методы, изучить имеющиеся материалы.
Фридландер-Бей задумчиво кивнул:
— Оккинг располагает данными, которых нет у тебя, ты — сведениями, которых нет у него. Кто-то должен составить единую картину, и я предпочитаю, чтобы это был ты, а не наш верный слуга закона. Да, я одобряю твое предложение.
— Те, кто видят тебя, живут в мире, о шейх.
— Пусть дарует тебе Аллах счастливое возвращение из похода.
Я не считал нужным посвящать его в свои истинные планы: присмотреться как следует к герру Люцу Сейполту. То, что я знаю о Никки и обстоятельствах ее убийства, придает делу гораздо более зловещий смысл, чем соглашаются признать Папа или Оккинг. Вдобавок, у меня имеется неизвестный модик, лежавший в сумочке Никки. Я никому о нем не сказал. Необходимо с ним разобраться. Буду держать рот на замке и насчет других находок — кольца и скарабея.
Потребовалось не больше пары минут, чтобы покинуть дом Фридландер-Бея, но найти такси оказалось невозможно, и в конце концов я отправился в Квартал пешком. Но я особо не огорчался, потому что всю дорогу вел с собой мысленный спор. Вот какие аргументы рождались в моей голове:
Мое первое «я» (боится Папы): «Почему ты не желаешь работать так, как он хочет? Собери факты, а босс пусть сам решает, что предпринять дальше. Смотри, пойдешь по другому пути — сделают инвалидом! Или даже убьют!»
Мое второе «я» (боится смерти и прочих несчастий): «Потому что каждый новый шаг неумолимо приближает меня к парочке — парочке, умник! — психопатов, которым сто раз наплевать, живой я или труп. Вообще-то, если хорошенько подумать, любой из них не пожалеет усилий, чтобы всадить мне пулю между глаз или перерезать глотку. Вот почему!»
У воображаемых оппонентов имелся богатый арсенал вполне разумных, безупречно логичных доводов. Похоже на призрачный турнир по теннису: один мощным ударом посылает свое умозаключение, словно мячик, через сетку, другой — отбивает на сторону соперника, опровергая его. Силы примерно равны, так что поединок может продолжаться вечно… Спустя какое-то время я заскучал и перестал следить за ходом игры. В конце концов, у меня теперь есть возможность стать аль-Сидом, Хомейни, или другой великой личностью — так в чем же дело? Почему меня до сих пор мучают подозрения и страхи? Ни одного из тех, кого я знал, не терзали никакие сомнения! И трусом я не был. Вопрос: сколько еще мне потребуется копить решимость, чтобы наконец вставить модик?
Ответ не заставил себя долго ждать. Заходя в Ворота, я услышал вечерний призыв муэдзина. В городе их голоса звучат по-ангельски кротко, но стоит попасть в Будайин, и в них уже слышится упрек… Или у меня разыгралось воображение? Я забрел в ночной бар Чириги и сел у стойки. Хозяйку я не застал. Посетителей обслуживала Джамиля, проработавшая здесь две недели. Она уволилась, когда подстрелили русского, а теперь, значит, все-таки решила вернуться. Люди у нас часто бегают с места на место: нанимаются в один из клубов, затем их выгоняют или они, повздорив из-за пустяка, уходят сами, устраиваются в другое заведение, но в конце концов, словно попали в заколдованный круг, спешат к началу пути. Джамиля завершала свой цикл быстрее других. Если девочке удается где-нибудь продержаться дней семь, это для нее выдающееся достижение.
— А где Чири? — спросил я.
— Придет в десять. Выпьешь?
— Бингара и джин со льдом.
Джамиля кивнула и повернулась, чтобы приготовить коктейль.
— Ой, чуть не забыла, тебе звонили. Оставили записку. Сейчас посмотрю.
Я удивился. Кому я так срочно понадобился, и откуда он знал, что я зайду сюда сегодня вечером?
Джамиля вернулась с напитком и бумажной салфеткой, на которой было нацарапано два слова: «Позвони Оккингу». Я заплатил, и она молча отошла.
Подходящее начало для новоиспеченного супермена: не успел освоиться после госпиталя — и сразу таинственное задание! Нет покоя грешным душам… Тянет на мой персональный девиз. Я отцепил от пояса телефон, пробормотал код Оккинга и стал ждать ответа.
— Слушаю, — отозвался он наконец.
— Марид Одран.
— Отлично. В больнице сказали, что ты уже выписан. Я связался с твоей подружкой, она не в курсе; позвонил в «Солас», где ты обычно ошиваешься, но тебя не видели. Поэтому я оставил записки в разных местах, где ты бываешь. Жду тебя через полчаса.
— Непременно приду, лейтенант. Где ты?
Он продиктовал номер комнаты и адрес отеля, принадлежащего Содружеству Фландрии, расположенного в самом богатом квартале города. Никогда не заглядывал в него и даже близко не подходил. Там живет другой сорт людей.
— А что случилось?
— Убийство. Всплыло твое имя.
— Ничего себе! Я знаю жертву?
— Да. Странное дело, как только ты лег в больницу — никаких новых трупов. Почти три недели тишина и покой. Стоило тебе выйти, и в тот же день вернулось царство ужаса…
— Ладно, лейтенант, сознаюсь, ты меня поймал! Будь я посообразительнее, организовал бы парочку злодейств, пока прохлаждался в палате, чтобы отвести подозрения.
— Какой ты умник, Одран. Что ж, тем хуже для тебя.
— Ты так и не сказал, кого пришили.
— Приезжай быстрее. — Он прервал разговор.
Я залпом допил коктейль, оставил Джамиле пол-киама чаевых и вышел наружу. Билл так и не появился на своем обычном месте. Я сторговался с другим таксистом, и мы помчались к отелю. У дверей номера меня остановил полицейский, стоящий за огораживающим место преступления желтым барьером. Я сообщил, что меня ждет лейтенант. Легавый узнал имя и пропустил меня.
Комната походила на бойню. Куда ни посмотри, везде кровь: красные лужи на полу, потеки на стенах, пятна на кровати, на стульях и бюро, на ковре… Убийца не пожалел ни времени, ни сил, чтобы, расправляясь с очередной жертвой, расписать все вокруг: настоящий этюд в багровых тонах. Он, видимо, наносил удар за ударом, как при ритуальных жертвоприношениях. Дьявольски жестоко, нелепо, безумно. Ни Джеймс Бонд, ни даже неведомый второй психопат так не поступали. Либо у нас появился третий маньяк, либо кто-то из старых знакомых обзавелся другим модиком. В любом случае, о прежних теориях придется забыть. Только такого поворота нам и не хватало для полного счастья.
Полицейские закончили упаковывать труп в пластиковой мешок, положили его на носилки и вынесли из комнаты. Я нашел лейтенанта.
— Так кого же, черт побери, прикончили сегодня?
Он впился в меня глазами, словно надеялся по реакции определить, виновен я или нет.
— Селиму.
Я сник; нахлынула ужасная усталость…
— О Аллах, Милостивый, Милосердный, — прошептал я. — Но почему ты меня вызвал? При чем здесь я?
— Ты расследуешь убийства для Фридландер-Бея. Кроме того, тебе надо заглянуть в ванную.
— Зачем?
— Увидишь. Но учти, зрелище не из приятных.
После такого предупреждения сразу расхотелось туда идти. Но пришлось подчиниться. Первое, что попалось на глаза — сердце, вырезанное из груди Селимы. Оно лежало в раковине. Меня сразу вывернуло наизнанку. Фарфор покрывала темная кровь последней из Черных Вдов. Потом я заметил размалеванное красным зеркало над умывальником. Волнистые линии, геометрические узоры и плохо различимые символы. Несколько слов в центре, выведенных расплывшимися буквами с потеками, добили меня окончательно:
«Одран, ты следующий».
Что знал обо мне сотворивший этот кошмар сумасшедший мясник? Какая связь между моей скромной персоной и страшным убийством Селимы и других Сестер? До сих пор единственным моим желанием было защитить друзей, которым угрожали неизвестные психопаты. Никаких персональных мотивов, разве что месть за Никки и остальных. Но после того как я увидел собственное имя, начертанное кровью, дело стало личным. На карту поставлена моя жизнь.
Произошло единственное в мире событие, которое могло заставить меня полностью капитулировать и начать использовать модули. Теперь мне действительно понадобится любая помощь. Обычный инстинкт самосохранения, облагороженный цивилизацией. Я проклял гнусных палачей, вынудивших принять мучительное для меня решение.