— Никки, — произнес я. Моя бывшая подруга не услышала. Пришлось подойти и заорать ей прямо в ухо. — Давай уберемся отсюда! Пойдем куда-нибудь, где можно нормально поговорить! — Тамико жгла какие-то благовония, и ноздри забивал тошнотворно-сладкий запах. Если не глотну свежего воздуха, мне станет плохо.
Никки отрицательно мотнула головой и показала на Черную Вдову.
— Она меня не выпустит.
— Почему?
— Тами думает, что она меня защищает.
— От кого?
Никки пожала плечами. — Спроси у нее.
Пока мы разговаривали, Тами повернулась и повисла на краю постели. Потом, как при замедленной съемке, плавно скатилась на пол и замерла, прижавшись щекой к покрытому темным лаком полу.
— Слава Аллаху, что ты способна сама постоять за себя, Никки.
Она слабо рассмеялась. — Да, наверное. Спасибо, что пришел, Марид.
— Ерунда, никаких проблем.
Я опустился в кресло и посмотрел на нее. Никки — удивительное создание даже для нашей столицы экзотики. Роскошные платиновые волосы до пояса, кожа прозрачная, молочно-белая, почти как грим на лице Тами. Потрясающие, словно нарисованные глаза василькового цвета, в которых синими сполохами сверкали безрассудно-безумные огоньки. Тонкие черты лица, придававшие ей вид беззащитного ребенка, никак не сочетались с крупным, мускулистым телом. Такое встречается довольно часто: выбирая новый облик, люди стремятся походить на свой идеал, не понимая, что он не соответствует их сложению. Я перевел взгляд на неподвижную тушу Тами. Ее можно распознать даже издалека по фирменному признаку Сестер: гигантскому, невероятному искусственному бюсту. Объем груди, наверное, не меньше полутора метров. Забавно наблюдать за выражением лица какого-нибудь туриста, когда тот случайно сталкивается с одной из Черных Вдов. Правда, то, что потом произойдет с несчастным, уже совсем не смешно.
— Я просто не хочу больше работать на Абдуллу, — объявила Никки, накручивая на палец белокурый локон.
— Могу себе представить. Я позвоню и организую встречу с Хассаном. Знаешь Хассана-Шиита? Человека Папы? Вот с ним и придется улаживать твое дело.
Никки потрясла головой. Обвела глазами комнату. Девочка сильно волновалась.
— А это опасно, Марид?
Я улыбнулся. — Опасно? Да что ты! В комнате есть стол; мы сядем рядышком, Абдулла — напротив. Хассан расположится посередине. Дальше так: я рассказываю о проблеме с твоей точки зрения. Абдулла — со своей. Хассан погружается в размышления и объявляет приговор. Скорее всего, заплатишь отступного; Шиит скажет, сколько. Потом придется еще потратиться, чтобы подмазать его за посредничество, и мы должны поднести какой-нибудь подарок Папе. Это важно.
Кажется, Никки не успокоили мои слова. Она встала, заправила черную майку в узкие джинсы такого же цвета. — Ты не знаешь Абдуллу.
— Уж с кем-кем, а с этим типом я хорошо знаком, даже не сомневайся. — Причем, намного лучше, чем она. Я встал и подошел к таминому «Телефункену», ткнул пальцем в кнопку и избавил мир от музыки кото. Комнату затопила волна покоя и умиротворения: мир сказал мне «спасибо». Тами застонала во сне.
— А если он плюнет на обязательства? Придет за мной и заставит снова работать на улице? Он любит бить своих девочек, Марид. По-настоящему любит, понимаешь?
— Я в курсе. Но Абдулла, точно так же, как любой другой житель квартала, уважает Папу и не забывает про его возможности. Он никогда не посмеет ослушаться Хассана. Кстати, ты тоже, Никки: не дай тебе бог даже подумать о таком. Если попытаешься улизнуть, не заплатив, Папа пошлет за тобой громил. Тогда ты уж точно отправишься работать на улицу. После того, как сможешь ходить.
Никки содрогнулась:
— А кто-нибудь из твоих клиентов пробовал смотаться?
Я нахмурился. Да, однажды. Прекрасно помню все подробности: это произошло, когда я в последний раз влюбился. — Ага.
— И что сделали Папа и Хассан?
Ох, как мне не хотелось даже мысленно возвращаться в то время! — Ну, поскольку я поручился за клиентку, деньги пришлось заплатить мне. Срочно занял две тысячи двести киамов. Чуть живот не надорвал от натуги, но поверь, хрустики я им выложил. Не хочу вспоминать, на какие дикие и опасные дела пришлось пойти, но из-за той девочки я числился у Папы в должниках. Бей любит, чтобы ему платили вовремя. А в подобных случаях его терпение истощается быстро.
— Знаю, — сказала Никки. — Что произошло с ней?
Я замешкался: потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя рассказывать дальше.
— Они выследили, куда убежала девочка. Для нихэто нетрудно. Когда ее вернули в Будайин, каждая нога оказалась сломанной в трех местах, а лицо — сплошное месиво. Ее послали работать в один из самых омерзительных и грязных притонов. Заработок в таком месте — сто-двести киамов в неделю, не больше, а оставляют они ей, скажем, десять или пятнадцать. Она до сих пор копит на то, чтобы сделать нормальную мордашку.
Никки надолго замолчала, не в силах произнести ни слова. Я ее не торопил — пусть поразмыслит хорошенько над тем, что услышала. Ей полезно.
— Ты прямо сейчас можешь договориться о встрече? — спросила она наконец.
— Конечно. Следующий понедельник тебя устроит?
Никки широко распахнула глаза:
— А сегодня вечером никак нельзя? Мне надо покончить с этим делом немедленно.
— Эй, Никки, что за спешка? Собралась куда-нибудь?
Она искоса посмотрела на меня, слегка приоткрыла рот, шевельнула губами, словно хотела что-то сказать, но передумала.
— Нет, — произнесла она наконец слегка вздрагивающим голосом.
— Нельзя вот так, запросто, вызывать Хассана, когда тебе в голову взбредет.
— А ты попробуй, Марид. Позвони, вдруг получится?
Я развел руками, показывая, что сдаюсь.
— Ладно, спрошу его. Но он назначит встречу, когда пожелает.
Никки кивнула.
Я отцепил от пояса телефон. Справляться в информ-сервисе не пришлось: я помнил код Шиита. Раздался гудок, потом трубку поднял один из шестерок Хассана. Я объяснил, кто звонит и по какому делу, мне важно велели подождать. Они всегда так отвечают, а ты покорно маешься, сколько придется…
Я молча сидел и смотрел, как Никки нервно накручивает на палец пряди волос, как медленно и равномерно вздымается тамин макси-бюст; мой слух услаждал негромкий храп распластавшейся на полу Черной Вдовы. Тамико была в легком хлопчатобумажном кимоно матово-черного цвета. Она никогда не носила украшений. В таком наряде, с уложенными в мудреную прическу черными волосами, Тами походила на гейшу — профессиональную убийцу. Наверняка, этим она и зарабатывает на жизнь. Для каждого, за исключением настоящих азиатов, Тамико со своими стильными складочками и прочим оборудованием выглядела очень убедительно.
Спустя двадцать пять минут, в течение которых Никки нервно металась по комнате, в трубке снова раздался голос подручного Шиита. Встреча нам назначается на сегодня, сразу после вечерней молитвы. Я пристегнул телефон к поясу, не поблагодарив шестерку: какая-то гордость у меня еще осталась.
— Зайду за тобой в половине восьмого, — предупредил я Никки.
Снова странный взгляд исподлобья.
— А прямо на месте нельзя встретиться?
Я утомленно опустил плечи. — Почему же нет? Знаешь, где это?
— В магазине Хассана, да?
— Внутри зайди за занавес. Там склад. В конце его есть задняя дверь, через нее выйдешь в проулок. Напротив в стене увидишь стальные ворота. Они заперты, но нас будут ждать. Стучать не придется. И еще, Никки, пожалуйста, не опаздывай, хорошо?
— Ну конечно. Марид… в общем, спасибо тебе за все!
— Какое там спасибо! Мне нужна моя сотня за работу, и прямо сейчас!
Ее явно ошарашил мой тон и то, что я потребовал денег. Может, я немного пересолил?
— А нельзя после…
— Прямо сейчас, Никки.
Она вытащила из кармана джинсов небольшую пачку денег и отсчитала сотню киамов.
— Держи. — Между нами словно возникла ледяная стена: мы больше не старые приятели.
— Дай еще двадцатку на маленький презент Папе. И бакшиш Хассану тоже оплатишь ты. Увидимся вечером. — Я поспешил убраться из таминова логова, чтобы бациллы психоза, кишащие в комнате, не проникли в мой мозг.
Я отправился домой. Выспаться мне не удалось, ужасно болела голова, а ощущение пьянящей бодрости, созданное пилюльками, незаметно испарилось под лучами полуденного солнца. Ясмин еще не проснулась, и я устроился рядом. Наркотики не дадут мне уснуть, но я хотел немногого: всего-навсего полежать тихо и спокойно с закрытыми глазами. Как бы не так — стоило мне расслабиться, как отрава заставила пульсировать мозг еще сильней, чем раньше. Темнота за плотно сжатыми веками стала красной, ослепляла яркими вспышками, как полицейская мигалка. Я почувствовал дурноту и головокружение; потом передо мной заплясали причудливые голубые и темно-зеленые пятна, словно какие-то микроскопические создания в капле воды. Пришлось открыть глаза, чтобы избавиться от пытки. Мускулы лица, рук и бедер непроизвольно подергивались. Черт, треугольники завели меня гораздо сильнее, чем казалось вначале. Нет покоя для грешных душ…
Я снова встал и скомкал послание, которое оставил перед уходом для Ясмин.
Она сонно пробормотала:
— Ты же хотел сегодня пойти куда-то в город…
Я повернулся к ней. — Уже сходил. Часа два назад.
— А сколько сейчас?
— Около трех.
— Йа салам! Я должна быть на работе в три!
Я вздохнул. Ясмин славилась на весь Будайин умением опаздывать всегда и всюду. Френчи Бенуа, хозяин клуба, где она работала, упорно штрафовал Ясмин на пятьдесят киамов, даже если она приходила на минуту позже положенного. Но моя подруга и не думала отрывать от постели свой красивый маленький задик из-за такой ерунды: она отсыпалась всласть, практически каждый день отдавала боссу полтинник, и за первый час работы возмещала убыток, вытягивая деньги из клиентов. Я не встречал ни одной девочки, которая могла бы с такой быстротой избавить какого-нибудь придурка от лишних хрустиков. Ясмин трудилась в поте лица, ее нельзя назвать лентяйкой. Просто обожает поспать. Из нее получилась бы замечательная ящерица, способная дремать целый день на раскаленном камне под палящим солнцем.
Пока она выбиралась из постели и одевалась, прошло не меньше пяти минут. Я удостоился рассеянно-формального поцелуйчика, попавшего куда-то в скулу; секунду спустя Ясмин уже торопливо шагала по улице, на ходу выкапывая из сумочки модуль, который сегодня нацепит на работе. Она повернула голову и что-то сказала мне, выговаривая слова с варварским левантийским акцентом.
Наконец-то я остался один. В принципе мне нравилось, как идут дела. Такого не случалось уже много месяцев. Но когда я, разнежившись, соображал, не завалялось ли у меня какого-нибудь экстраординарного желания, чтобы угрохать на его исполнение свалившееся с неба богатство, перед глазами, заслонив убогую обстановку комнатушки, вдруг возникла окровавленная рубаха Богатырева. Чувство вины? У меня?? Парня, которого жестокий мир так и не заставил поддаться на его дешевые соблазны, предать свое естество? Я ни к чему не стремлюсь, ничего не боюсь. Я вроде катализатора в химической реакции: как и он, провоцирую изменения, но каждый раз остаюсь самим собой. Я вытягивал из болота тех, кто нуждался в помощи, они мои единственные друзья. Играл активную роль в происходящих вокруг событиях, но они меня ни разу не задели. Наблюдал, но ни с кем не делился мыслями о том, что видел. Вот, примерно, мое мнение о собственной персоне. Вот почему я сам сделал все возможное, чтобы жизнь наконец стукнула меня хорошенько.
У нас в Будайине — да нет, черт возьми, наверное, везде и всюду, существует только два типа людей: уличные шлюхи и клиенты, охотники и добыча. Ты или одно, или другое. Нельзя ласково улыбнуться окружающим и объявить, что просто посидишь в сторонке. Охотник или добыча — а иногда немного от того, немного от другого. Войдя в Южные ворота, ты сразу же, не сделав и десяти шагов по Главной улице, навечно определяешься как первый или второй тип. Охотник — добыча. Третьего не дано. Ничего сложного, правда? Но мне еще предстояло дойти до такой простой истины, и я, конечно, выберу самый трудный путь. Как обычно.
Я не чувствовал голода, однако заставил себя сварить пару яиц. Надо больше заботиться о питании. Прекрасно все понимаю, но уж больно это хлопотно. Иногда мой организм вынужден черпать калории из фруктового сока, добавленного в коктейль. Но сегодняшний вечер обещает быть долгим и трудным, и мне пригодятся любые ресурсы. Три голубых треугольника выдохнутся до начала переговоров с Абдуллой и Хассаном; наверняка, к тому времени у меня начнется наихудший период — депрессия, полное изнеможение. В таком состоянии я не смогу защищать интересы Никки. Что делать? Ответ тривиален: снова принять парочку тех же пилюль. Они меня опять подстегнут. Я начну действовать со сверхчеловеческой быстротой и точностью компьютера, согреваемый безмятежной уверенностью в мировой гармонии и порядке. Космическая взаимосвязь! Общность бытия, пронизывающая каждый миг, каждое мгновение, каждое «сейчас»; конвергенция времени, пространства и жизни; всякие, мать их, шекспировские приливы и отливы в человеческих делах, и какие там еще есть умные выражения… Такой духовный подъем мне обеспечат наркотики, и, по-моему, если за столом переговоров я продержусь достойно и произведу хорошее впечатление на человека Папы, нет никакой разницы, от пилюлек это, или от родителей по наследству. Я приобрету бодрость мысли и моральную чистоту, а проклятый сукин сын Абдулла сразу почувствует, что Марид Одран притащился вовсе не для того, чтобы он мог безнаказанно наплевать ему в физиономию! Вот какими убийственными аргументами я соблазнял себя, подбираясь к коробке с пилюлями.
Еще два треугольничка? Или лучше, чтобы уж наверняка, три? А вдруг такое количество слишком взвинтит меня? Я ведь не хочу, чтобы меня бросало от стены к стене, как лопнувшую гитарную струну. Я проглотил две таблетки, а третью засунул в карман, на всякий случай.
Ох, не хочется даже думать, что меня ожидает завтра! Доктрина «тотальной химизации жизни» может прибавить своим верным последователям немного энергии, но, как любит говорить Чири, «страшное дело — платить по счетам!». Если я ухитрюсь выжить, когда на меня обрушится похмелье, впору отметить это всеобщим ликованием у трона Аллаха.
Примерно через полчаса наркотики заработали. Я принял душ, тщательно вымыл волосы, подровнял бороду, сбрил на щеках и шее щетину, чтобы не портила общий вид, почистил зубы, привел в порядок ванну и раковину, прошелся голым по всей комнате в поисках других объектов, нуждающихся в уборке или перестановке… и наконец сообразил, что внезапный взрыв энергии — результат того, что я все-таки пересолил с пилюльками.
— Не дергайся, парень, — пробормотал я сам себе. Слава богу, что я так рано принял два треугольника — перед выходом в город уже буду в норму.
Мучительно медленно тянулось время. Может, позвонить Никки, напомнить о встрече? Нет, незачем. Связаться с Ясмин или Чири? Но они сейчас на работе… Я сел, прислонился к стене и едва не завыл: господи, у меня и вправду нет друзей! Имелась бы по крайней мере 3-D система, как у Тамико, хоть какое-то развлечение. Мне приходилось видеть порнуху такого качества, что секс в натуре по сравнению с ней казался отвратительным барахтаньем в грязной луже.
В семь тридцать я стал одеваться: выбрал старую выцветшую голубую рубашку, джинсы, ботинки. Старайся не старайся, Хассану я все равно не угожу, так что наряжаться нет смысла. Выходя за порог дома, услышал шипение и треск ожившего радио, потом раздался многократно усиленный электроникой голос муэдзина: «Ла-а-а иллаха иллал-ла-а-а-ху». Красивая штука этот призыв к молитве, неотразимо мелодичный, берущий за душу даже неверующего пса-отступника вроде меня. Я торопливо зашагал по пустынным улицам. Шлюхи перестали шнырять в поисках клиентов, клиенты перестали шнырять в поисках подходящих шлюх: весь Будайин обратился к богу. Мои одинокие шаги по древним камням мостовой, отдающиеся эхом в царящем безмолвии, уличали меня в кощунстве. Но когда я дошел до магазина Шиита, город уже вернулся к прежней суматошной жизни. И пока не прозвучит очередное напоминание о долге Всевышнему, шлюхи и клиенты будут отплясывать свой сумасшедший рок-н-ролл мелкой коммерции и взаимной эксплуатации.