Но дельфин не думал уплывать. Он крутился возле заржавленного борта, наполовину высунувшись из воды, широко открывал рот. Догадались: просит рыбу.
Я взял небольшую треску и бросил ее зверю. Дельфин поймал ее на лету и — хрясь! — перерезал так, что голова и хвост отлетели в разные стороны, а серединка, самое вкусное, исчезла в пасти. Здешняя банка богата рыбой, и морские звери, удачливые добытчики, что называется, зажрались.
Минул час, другой, а дельфин все не исчезал. Его как магнитом притягивало к РТ. Что именно? Возможность добычи легкой пищи? Благодарность за подаренную жизнь? Верно, то и другое вместе.
Зверь то ходил большими кругами вокруг корабля, то подныривал под судно, чтобы появиться с противоположного борта. Желая обратить на себя внимание, он выкидывал настоящие цирковые номера. Вертикально удерживая в воде хвостовую часть, словно находясь не в воде, а в плотной массе, дельфин мощно бил всем остальным телом и продвигался таким способом довольно быстро. Или вдруг, торпедой выскочив у самого борта, обдавал нас струей из дыхала. И все вертелся, крутился волчком. При этом он издавал самые разнообразные звуки: свистел, визжал, ревел, часто-часто щелкал челюстями, хрюкал и даже тонко, по-щенячьи, лаял и по-ути- ному крякал.
Не исчез дельфин ни на следующий день, ни через неделю. Правда, теперь он мог уплыть от РТ за милю, а то и за две, но непременно возвращался к судну. Наш презабавный дурашливый Чуня как бы отодвинулся на задний план; теперь утешением для рыбаков стал дельфин.
Однажды мы стали свидетелями необычного поведения морского зверя. В миле от корабля он начал вытворять такое, что рыбаки даже оставили работу. Он то и дело выпрыгивал из воды. Длилось это довольно долго. Капитан, опытный моряк, приказал рулевому изменить курс и следовать к дельфину. Фишлупа «Кальмар», рыбопоисковый прибор, показала плотное скопление рыбы. Бросили трал; стрела еле-еле выволокла на палубу куток. В нем было почти пять тонн! Через полдня, уже в другом квадрате банки, повторилось то же самое: дельфин начал беспрестанно выпрыгивать из воды, «Кальмар» указал на богатый косяк, и трал опять вытянул около пяти тонн улова. Не оставалось сомнений: наша знакомая наводила траулер на скопление рыбы!
Впрочем, об удивительной особенности дельфинов помогать морякам в ловле рыбы знали еще в седой древности. Древнеримский ученый Плиний Старший поведал миру о дельфинах, которые мешали косякам кефали уходить из залива Латера и тем самым помогали рыбакам брать богатый улов; рыбаки в благодарность делились с морскими животными своей добычей. Римский писатель Элиан Клавдий во втором веке описал, как рыбаки брали острогами рыбу, загнанную в маленький пятачок между лодками и дельфинами. В Неаполитанском заливе — уже в двадцатом веке — стая дельфинов во время промысла не давала рыбным косякам рассредоточиваться, чем способствовала успешному лову. В наши дни в Бирме, на реке Иравади, жители прибрежных поселков даже судились между собою из-за небольшого дельфина орцеллы, который загонял рыбу на мелководье, и рыбаки брали ее острогами. Каждый поселок считал орцеллу своей собственностью...
Весть о живом рыбопоисковом приборе быстро распространилась среди РТ, промышлявших на банке. Капитан флагманского корабля, который по рации передавал нам, где именно, в каком квадрате, вести добычу, приказал нашему капитану работать с живым «наводчиком», а не с приборами. За полторы недели мы взяли месячный план! По распоряжению флагмана три траулера пристроились в хвост «Адмиралу Нахимову», и они с каждым подъемом трала выливали на главную палубу по четыре тонны улова.
Каждые двадцать часов «Адмирал Нахимов» сдавал рыбу на плавбазу — исполинских размеров корабль- склад, стоящий на якоре в центре района промысла. Возле плавбазы, ожидая своей очереди, всегда торчали десятки РТ. Траулеры походили друг на друга, как братья- близнецы: все с высоко задранными штурманскими рубками, с заржавленными бортами, одинаковой длины. Морской зверь исчезал миль за пять до плавбазы. Его, очевидно, отпугивал гул многочисленных судовых двигателей и загрязненное мазутом море. Но когда «Адмирал Нахимов», сдав улов, вновь выходил на промысел, дельфин, словно узн^в корабль «в лицо», немедленно присоединялся к нему.
Зверь кормился возле РТ, рыбы для него мы не жалели, но иногда, когда на небольшой глубине ходили косяки, моряки наблюдали охоту хищника. Это было занимательное и поучительное зрелище.
К Вилюю подлетали поздно вечером, когда загу- А^лявшее солнце Долгого весеннего дня присело, наконец, отдохнуть на горную гряду. Темный, по колено в надледной воде Вилюй раздваивался на стремнине, огибая заросший тайгою остров. На воде сполохами играли багровые закатные пятна. Отсветы заката легли на тайгу, на верхушки сосен, лиственниц и кедрачей.
Здесь нам предстояло жить и работать до конца полевого сезона и составить геологическую карту Земли. Начальник отряда попросил командира вертолета покружить над левым берегом Вилюя. Надо было выбрать удобное для палатки место. Наконец сели на таежной поляне, выгрузились. Машина тотчас взлетела и легла на обратную линию полета. Пилоты спешили: темнело.
Ноздреватые от древности, с прозеленью валуны. Разлапистые ели вперемежку с кедрачами. Лобастый голец; огибая его, к речке бежал говорливый ручей, поминутно спотыкаясь на камнях.
Наломали пушистой, пряно пахнущей хвои, настелили под брезентовый пол, разбили большую круглую палатку. И сразу заснули — умаялись за день.
Едва забрезжил рассвет, меня разбудил гром. Раскаты были отдаленные и странные — не прекращавшиеся ни на минуту. Молнии не полосовали небо, и дождь не шел.
Я вылез из палатки в плотный и непроницаемый, как дым, туман и сразу понял причину звуков, похожих на отдаленные громовые раскаты: их рождал ледоход. Взломался Вилюй!
Ничего не видя перед собою в грязно-молочных облаках тумана, я, как слепой, выставил вперед руки и осторожно, боясь споткнуться и упасть, направился к реке. Впереди неожиданно вырастали то дерево, то валун; в летящих белесых клубах они, казалось, шевелились. Одежда от сырости сразу отяжелела.
Гул ледохода становился все явственней, громче, и теперь уже вклинивались иные звуки: шуршание, треск, даже визг и надсадный скрежет. На востоке появилось слабенькое рассветное пятно. Под моими ногами зачавкала ледяная кашица. Внезапно раздался мощный басовитый скрежет. Из тумана прямо на меня утесом, призраком надвигалась грязная льдина. Я невольно отпрянул назад. Льдина переломилась надвое, издав звук ружейного выстрела, ухнула в воду, с головы до ног окатила меня кашицей. Затем на том же месте показалось длинное бревно. Продвигаясь рывками, оно поднялось колом и тоже с треском переломилось, не выдержав напора очередной льдины.
На реке тянул ветер, а в трех метрах от воды было полное затишье, на берегу туманы едва передвигались, на стремнине же валили, как дым от паровоза.
Кто-то крикнул наверху. Я насторожился. Крик повторился. Потом косо метнулось длинное черное крыло. Большая неведомая мне птица с беспрестанным гортанным криком низко пронеслась над головой. Через несколько секунд она показалась вновь, закружила над взбесившейся рекой.
Я пригляделся и увидел на плывущей обгрызенной льдине большое опрокинутое гнездо. Четыре неуклюжих желторотых птенца с отчаянным писком ковыляли по кромке, тянули к воде длинные неопушенные еще шеи. Птица спикировала на льдину. Теперь там осталось три птенца. Четвертого, спасенного, мать бросила буквально к моим ногам. Новый заход. Но было уже поздно. Соседняя льдина, крошась и ломаясь, вдруг вздыбилась и прихлопнула птенцов.
Писк разом оборвался. Но еще долго слышался удаляющийся материнский крик. Видно, неразумная, бвила ты гнездо на прибрежной лиственнице, ледоход срезал ствол, и дети твои упали на плывущую льдину...
Потрясенный увиденным, я взял птенца в руки. Тот довольно больно ущипнул меня за палец изогнутым клювом, попытался вырваться. Глазищи круглые, сердитые, стынет в них лютая ненависть, сразу видно — хищник.
Затем все произошло так быстро, что я и глазом не успел моргнуть. Нарастающий свист воздуха. Мягкий, но сильный удар крыла по голове. Секундная тяжесть в ладонях.
Когда я сообразил, в чем дело, птенца в руках не было, лишь на тыльной стороне ладони набухала, краснела глубокая царапина, оставленная острыми когтями птицы...
А река, освобождаясь от ледяного панциря, мощно гудела, трещала, скрежетала. И не было для нее преград, и ничто не могло остановить извечную работу весны.
— Силища-то какая!..— невольно вырвалось у меня.
Проснулись поздно. Поеживаясь от утреннего холода, умылись в ледяном ручье, сели пить чай.
А ледоход, набирая силу, гудел, плескался не переставая. Туманы вышли из берегов, поползли на сопки, и река предстала во всей своей разбойной красе. Возле того и другого берега на льдинах плыли вывороченные с корнем и будто срезанные деревья, большие куски земли, камни. Льдины беспрестанно налезали друг на друга, переламывались, уходили под воду, словно резвящиеся белые медведи. Изредка образовывалось небольшое, расчищенное от льда пространство, и тогда в воду опрокидывалось ярко-синее утреннее небо.
Острый на слух начальник отряда вдруг поднялся с кружкой в руке и долго стоял, прислушиваясь к гулу ледохода.
— Вроде бы кто-то крикнул... Иль послышалось?.. Опять крик!
И мы услышали его. Крик раздавался в верховьях реки, очень походил на человеческий и был полон отчаяния, мольбы. Кто взывал о помощи здесь, в глухой тайге, вдали от селений?.. Охотник, попавший в беду, отбившийся от своего отряда геолог?
Не сговариваясь, мы бросились к реке. Кто-то забежал в палатку, на всякий случай захватил веревку.
Крик приближался. Он не утихал ни на секунду. Так не мог кричать человек.
Вскоре вдалеке показался темный предмет, плывущий на льдине посреди реки. Предмет метался из стороны в сторону. Постепенно обозначилось длинное толстое туловище, сытый загривок, мощные рога. Это был матерый сохатый.
Когда большая льдина, по которой он метался, проплывала мимо нас, лось заметил людей и перестал кричать. Зверина подошла к кромке льдины, замерла, глядя на нас. И здесь случилось непоправимое: противоположная сторона льдины начала подниматься, а кромка, возле которой стоял сохатый, напротив, уходить под воду. Ему бы быстро перейти на другую сторону... Но он замешкался, разглядывая людей. Льдина вздыбилась, и лось тяжело ухнул в воду. Длинная морда на мгновение исчезла, затем вынырнула, плотно зажатая льдом. Она быстро удалялась. Мы побежали вдоль берега.