Закрывались двери, закручивались иллюминаторы.
Даже отважный морской пёс Верный, вечно сидевший на носу парохода, высматривая дорогу, тут забивался под шлюпку.
Но сам пароход «Даёшь!» всё равно пробивался вперёд среди молний и грома — всё вперёд и вперёд.
Так вот в один такой, правда, более тихий вечер, когда по стёклам хлестал дождь, тарабанил ветер и всем хотелось быть вместе, возле Солнышкина, точнее, его рубки, сидели Перчиков, Челкашкин, Пионерчиков, а Федькин наигрывал на гитаре свои любимые песенки.
Неожиданно, как бы между прочим, по ступенькам поднялся Петькин и, оглядываясь, сказал:
— Сидите? А Мишкин в столовой кино крутит! Про пиратов!
— Опять эту бодягу?
— Туфта! — пожал плечами Перчиков. — Режиссёрские выдумки. Тоже мне, придумали штурмана, который обвёл вокруг пальца ребятишек мадам Вонг. Да настоящие пираты сделали бы из такого штурмана третьесортный форшмак! Вот мы с Солнышкиным подзалетели один раз к настоящим пиратам, так это да, это кино! — И радист покачал головой.
— А про истории Солнышкина кое-кто тоже кино сляпал, — вставил Федькин, — даже два! В одном сделали речником с другой фамилией, в другом — девицей. А из Плавали-Знаем такого морского волка! И ещё известных артистов в такое дело воткнули!
— Обычное дело! Сначала сцапали, а потом сляпали, — усмехнулся Челкашкин. — Жульё!
— Пираты! За такие штуки на выброску и в гальюн головой! — проговорил Федькин.
Тут в борт что-то грохнуло, взвизгнуло.
Все переглянулись, а Челкашкин заметил:
— А ночь, действительно, в самый раз для пиратов. Вон один наш механик до сих пор одно место заращивает — так ему в Бангкоке из шестиствольного ружья залепили...
— Ну не в этих же водах, — проронил Солнышкин.
— Ну конечно, не в этих, — согласился доктор.
Но тут снова загрохотало, что-то по коридору мокро зашлёпало, распахнулась дверь и ввалившийся в неё растерянный Борщик заорал что было сил:
— Пи-и-раты! Пираты! На корме пираты! — и кинулся обратно.
Перчиков и Челкашкин, закатывая рукава, бросились за ним. Федькин, забыв про отдавленный динозавром мизинец, прыгал через ступени, поднимая тяжёлую костыльную палку.
— Наверняка мафия, банда! — кричал Пионерчиков.
— За нашим динозавром! — крикнул присоединившийся Моряков.
— Бей их! — распахивая дверь, выпалил Челкашкин и с размаху влепил по чему-то летящему за борт старым флотским ремнём.
А Борщик, выпалив: «Вот вам!» —шмякнул по темноте старенькой поварёшкой.
И вдруг снизу, из этой самой темноты, раздался отчаянный вопль — на своём, на родном языке:
— Братцы, что вы! Не надо! Своих уничтожаете!
И все разом отпрянули и переглянулись, узнав неожиданно знакомый голос. Голос Васьки-бича.
Можно, конечно, было бы ещё усомниться, если бы вслед за этим — среди огромного океана — не послышалось такое знакомое:
— Говорил, не надо. Предупреждал, бить будут! Плавали, знаем!
А кто-то резким птичьим голосом выкрикнул:
— Загоню дурака, доведёт до милиции!
Все, несмотря на дождь, снова изумлённо
переглянулись, повернулись к ошалелому от происшедшего Борщику и увидели, как сзади него с канистрой отступает в тёмную морось пытавшийся спровадить всех на паршивое пиратское кино новый боцман Петькин.
ОСОБЫЕ ВИТАМИНЫ КОКА БОРЩИКА
Возможно, ничего подобного бы в эту дождливую ночь и не произошло, если бы не дурное настроение кока Борщика, преследовавшее его уже неделю из-за доктора и лучших, можно сказать, самых лучших кулинарных и человеческих побуждений.
Дело в том, что все последние рейсы добрый и старательный кок выращивал овощи, чтобы подпитать витаминами любимую команду. У иллюминаторов и под ними, на лавках и под лавками у него зеленели ящики и горшочки. Баночки и старые кастрюльки с землёй. Из них, даже возле айсбергов, тянул вверх стрелочки молодой лучок, резво топорщился укропец, проталкивалась румяными боками бойкая редисочка...
И к обеду или ужину то и дело у каждого из тарелки тянулся к ноздрям дразнящий зелёный привет от Борщика.
Приятно было не только всем этим аппетитно похрумкать, но и просто посмотреть, а то и погладить по верхушкам уютную родную зелень.
Но чтобы хорошо зеленел лучок и бодрей пузатела редиска, кок прихватывал для удобрений в каждый рейс целлофановый мешочек кругленького козьего помёта.
Время от времени он подбрасывал по нескольку горошин в каждый горшок и убирал мешочек на место. Но в этот раз, достав пакет, Борщик заметил, что подошло время обеда. Он бросился разливать суп, накладывать жареные макароны, а для закуски поставил на противоположный конец стола такой же целлофановый мешочек с прекрасным изюмом.
В это время на камбуз снять пробу заглянул аккуратненький, строго выбритый Челкашкин, отхлебнул первого, попробовал второго и мимоходом спросил:
— А это, наверное, на третье?
И, прихватив из первого мешочка несколько золотистых горошин, небрежно бросил их в рот.
В ту же секунду глаза его взметнулись, лицо вытянулось, и, давясь козьим горохом, видавший виды доктор прохрипел:
— Вы чем это собираетесь кормить команду? Чем?
— Витаминами, — как ни в чём не бывало сказал удивлённый кок.
— И это — витамины?! — И, схватив полную горсть уже из другого мешочка, доктор влетел в столовую с криком:
— Посмотрите, какими витаминами собирается вас кормить любимый кок! Посмотрите!
— У моих витаминов есть особые качества! — выкрикнул Борщик.
Все потянулись к ладони доктора и, запустив в неё пальцы, захрустели чудесным изюмом.
— Всю жизнь готов таким хрумкать, — заявил Солнышкин.
— Век бы лучшего не жевал! — с удовольствием крикнул дохромавший до доктора Федькин.
На ладони у доктора на этот раз лежал прекрасный изюм.
— Смотреть надо, из какого мешка хватаете! — слезливо пропел Борщик и протянул команде козий горох, которого хватил доктор.
«Даёшь!» подпрыгнул от смеха, а доктор от возмущения.
— Проветриваться надо почаще, чтобы не ставить рядом с витаминами мешок неизвестно с чем! — крикнул он и, закрыв ладонью рот, кинулся в каюту.
И пока команда обсуждала, каких витаминчиков хватанул их уважаемый доктор, а доктор усиленно чистил зубы и полоскал горло, кок отсчитывал в стаканчик сердечные капли, которые потихоньку от всех хранил за баночкой с луком.
Однако вняв совету доктора, он стал действительно почаще выбегать на палубу.
Во-первых, чтобы получше проветрить пропахшие перцем и лавровым листом мозги.
А во-вторых, и это главное, чтобы вынести оттаявшей мороженой рыбки весёлым пингвинам, которые пристроились на корме «Даёшь!», как на льдине, и даже в тропиках не собирались покидать понравившийся им дружный экипаж. Особенно щедрого кока.
Они прохаживались по палубе, заглядывали с любопытством в каюты и в столовую — посмотреть, чем питается дружная команда, но никогда не попрошайничали. И главным их местом была корма, где их подкармливал и пробовал кое-чему учить Борщик. Он даже подумывал, что сможет выступать в цирке в одной программе с Буруном — но только с антарктическими пингвинами.
Вот к ним-то и вышел в эту промозглую дождливую ночь добрый кок да вдруг увидел, как к борту подваливает какое-то судно, на палубу летит канат, через борт к его пингвинам переваливаются чьи-то громадные сапоги...
И перепуганный Борщик бросился в рубку с криком:
— Пи-и-раты! Пираты!
ИГЛУ, НИТКИ, ЛАНЦЕТ!
Теперь на корме, рядом с пингвинами и Петькиным, толкалась вся команда. И Борщик смущался: ничего себе, принять за пиратов бывших членов своего экипажа, да ещё встреченных среди океана! Он смущался, а Петькин с канистрой в руках старался убраться как можно подальше в темноту.
Но все остальные смотрели за борт: кто там, как, откуда?
— Люстру сюда! — скомандовал Моряков и, взяв её из рук Мишкина, направил луч вниз.
У борта приплясывал в волнах маленький рыболовецкий сейнерок, на его носу мокрый с головы до ног Васька почёсывал ушибленные места рукой, на которой было написано: «Дружба — закон моря ». На трюме жмурился от света Барьерчик, а из рубки, выставив щетинистый подбородок, выглядывал Пла вали-Знаем.
— Вы?! — вскричал поражённый Моряков. — Вы? Свои!
— Мы! — радостно ответил за всех Васька. — Честное слово, мы!
— Свои! — крикнул Солнышкин.
— Конечно, свои! — вздохнул Плавали- Знаем.
— А что же вы здесь делаете? — спросил, ещё более удивляясь, Моряков. За тысячу миль от родного берега, посреди неведомого океана, на крохотном судёнышке качались свои люди!
— Известно — рыбку ловим! — гордо ответил Васька.
— И много поймали? — спросил Челкашкин.
— Плавали, знаем! Три хвоста с половиной! — закричал кто-то в рубке и захлопал крыльями.
— Врёт! Честное слово, врёт! — крикнул Васька. — Просто почти всю скормили!
— Ха-ха! Посреди океана? Рассказывай сказки! — рассмеялся Челкашкин. — Кому?
Неожиданно оба судна качнуло, и в темноте послышался тяжёлый вздох.
Съёжившийся было Верный бросился к борту, зарычал, но вдруг радостна, даже очень радостно завилял хвостом.
— Что это? — тревожно спросил Моряков.
А Солнышкин, вглядываясь в пляшущую
черноту, крикнул:
— Да это же Землячок!
— Землячок, точно Землячок. Узнал своих, прибился. Да не один, — шёпотом произнёс Васька, будто боясь кого-то потревожить. — С сынком!
— А ну-ка, дайте свет! — сказал Солнышкин и прыгнул на палубу сейнера.
Там, за бортом, тяжело вздыхая, покачивался Землячок, а рядом с ним маленький всхлипывающий китёнок, в спине которого зияла дыра...
— Так он же ранен, — понизил голос Солнышкин.
— Кто ранен? — крикнул сверху Челкашкин и, уже спускаясь по трапу, командовал: — Борщик, за медикаментами! Иглу, нитки, ланцет! —* А ещё через несколько минут на спине старавшегося не шевелиться Сынка приказывал подоспевшему Перчикову: — Сушите рану. Дайте иглу, нитки, держите меня за брюки.
Было тихо, как в операционной.
Солнышкин светил. Перчиков подавал инструменты и держал Челкашкина, который, балансируя на китёнке, шил, бормоча:
— Ну, негодяи. Вот негодяи...
Наконец он скомандовал:
— Пластырь! — Доктор налепил поверх шва целый клубок пластыря и, обращаясь к Землячку, приказал: — Больше чем на пять минут в воду не погружаться. Двое суток. Ясно?
И как ни странно, кит выдохнул и согласно выпустил лёгкий фонтанчик, будто принял все рекомендации, и благодарно вильнул хвостом.
А Перчиков, Солнышкин и Челкашкин стали подниматься на палубу.
«ВСЁ!» — ГОВОРИТ ПЕТЬКИН
— Так что же вы делаете здесь, у нас? — снова спросил бывших членов экипажа Моряков.
— Горючего позаимствовали! — по-свойски сказал Васька.
— Горючего? — удивился Мишкин. У него самого-то было с гулькин нос.
— По-пиратски? — укоризненно спросил Перчиков.
— Почему по-пиратски? За свои, за кровные...
— Как за кровные?! — спросил Солнышкин так, что Петькин втянул голову и пробормотал:
— Это я им в качестве взаимопомощи — и то свой, личный. — Он постучал по канистре.
— Ага!.. — крикнул Васька. — Он нам горючего в качестве взаимовыручки, а мы ему «зелёненьких» в качестве взаимоподдержки.
— За такую взаимовыручку за борт... — начал было Челкашкин, у которого после истории с изюмом слегка подрасшатались нервы, но Васька жалобно вздохнул:
— Нам бы ещё немного, пару канистр. Добраться до базы!
— Ну что ж, надо выручать! — подвёл итог Моряков. Его всегда до слёз волновали благородные поступки. А тут люди спасли родного Кита со своим, а может, и приёмным сыном! — Надо выручать!
И через минуту ободрённый таким поворотом дела Петькин громыхнул двумя канистрами горючего, спустил их Ваське, и тот, чувствуя, что надо поторапливаться, крикнул Плавали-Знаем:
— Отваливай!
— Есть отваливать, капитан! — прозвучало из рубки к общему изумлению: капита- ном-то был, оказывается, Васька!
Васька даже не обратил внимания на Борщика, выбежавшего с подносом, на котором дымились несколько кружек компота.
Внизу зачихало, задымило, затарахтело, и сейнерок, резво отвалив, запрыгал по волнам, удаляясь от своих спасителей.
Правда, из темноты раздался весёлый голос новоявленного капитана:
— Держись, братцы! Ей-ей, мы вас тоже не подведём!
На что Солнышкин с усмешкой вздохнул: «Плавали. Знаем».
А Петькин грохнул пустой канистрой и, глядя вдаль, сказал:
— Всё!
— Что всё? — не понял Моряков. Он очень жалел уходящих в такую даль людей, кото-
рых на родном судне вопреки правилам гостеприимства даже не напоили флотским компотом.
— Всё! — повторил Петькин и ещё раз грохнул канистрой. — Горючее кончилось.
ОБЩЕЕ МНЕНИЕ ПСА ВЕРНОГО
— Как кончилось? — спросил поражённый Моряков. — Как это кончилось? В такой дали от берега, неизвестно на каком градусе какой широты или каком градусе какой долготы кончилось горючее?! Как?
Он сказал это так, что разбежались тучи, небо мигом усеяли любопытные звёзды, а из- за трюма вылезла громадная оранжевая луна.
— Я говорил, за борт! — повторил Челкашкин.
А Петькин, пряча что-то поглубже в карман, сказал:
— Очень просто. Вы же сами велели отдать две последние канистры. — И добавил: «кхе-хе!» — будто заразился от кого-то не очень приятной болезнью. — Сами!
Это, конечно, была правда. Но при чём здесь две канистры, неужели опустели танки?...
— Не может быть! — выдохнул Моряков.
Но всё так и было. «Даёшь!» чихнул — и
остановился.
— Две канистры, конечно, фигня, — вступил в разговор могучий механик Мишкин,
между тем как Петькин вдруг нырком скользнул в трюм. — А в общем всё естественно. В Океанске нам залили с гулькин нос, а в Жюлькипуре, за «зелёненькие», прихватили с бобкин хвост и тем поделились в Антарктиде с полярниками. Правда, обратно до Жюлькипура я всё-таки надеялся дотянуть. Но, виноват, просчитался...
— Да, ситуация, — сказал Моряков и хотел что-то добавить, но тут второй раз за один вечер переменился в лице и крикнул: — Ничего себе! Вы только подумайте! Это же безобразие!
Заглядывавший в трюм Верный вдруг дёрнул хвостом, зарычал и прямо над трюмом задрал заднюю лапу!
Там загрохотало, раздался приглушённый крик: «Ну я тебе!» — и все, переглянувшись, увидели Петькина, прятавшего между ящиками ещё несколько зелёных пузатеньких бачков...
— Вот это Верный, — изумился Мишкин, глядя, как пёс с явным презрением устраивается рядом с пингвинами.
— Вот вам и утечка горючего! — вспыхнул Перчиков.
— Вот вам и боцман! — усмехнулся Солнышкин. — Ничего себе — боцман.
— С этим надо немедленно разобраться, — сказал смущённо Моряков, отводя глаза от выбирающегося из трюма Петькина.
— Лучше бы разобрались с хулиганским поступком вашего Верного, — отряхивая брызги с бушлата, проворчал Петькин.
— А что разбираться! — возмущённо заявил Челкашкин. — Просто порядочный морской пёс естественным путём выразил наше общее отношение к вашему антиобщественному поступку!
— Хулиган! — рявкнул Петькин, вытираясь рукавом. Он хотел послать вслед псу какую-то угрозу, но трусовато промолчал, боясь, как бы его не дотумкали. Он не только укромненько пристроил несколько своих канистр, но и по шлангу откачал за «зелёненькие» кое-что Ваське, торганувшему рыбкой при встрече с иностранцами.
— Так теперь-то есть горючее? — глядя на обнаруженные канистры, спросил у Мишкина Моряков.
— Этих подмоченных канистр нам не хватит до ближайшего клочка земли при самой большой фантазии, — вздохнул Мишкин. — Даже при поддержке Верного.
Моряков всё это отлично понимал, но старому капитану не хотелось расставаться хоть с какой-то надеждой и осознавать всю неожиданную безвыходность положения.