— Зачем же вы всё это сделали? — спросил он снова, повернувшись к Петькину.
— На всякий случай! — по-кошачьи огрызнулся Петькин, подтягивая штаны.
— На какой ещё всякий? — с презрением спросил Солнышкин. Он-то и заметил валявшийся в стороне шланг. Петькин и раньше то в Океанске, то в Японии спускал за борт тяжёленькие канистры. — На какой «на всякий»?
— Для одиночного плавания! Если придётся добираться в одиночку. Теперь каждый сам по себе! — крикнул злобно Петькин.
— Ха-ха! — возмутился Солнышкин. — В одиночку, верхом на канистре!
— Хорошо и быстро! — съехидничал Мишкин. — Особенно, если подпалить сзади.
— Конечно! Он на канистре, Перчиков на индивидуальной ракете, Борщик верхом на плите, а мы, оставшиеся, верхом на динозавре. А может, если хотите, на индивидуальные куски порежете палубу! А?! — негодовал Челкашкин.
Но с этим, даже в шутку, Солнышкин был не согласен!
Да и другие вроде бы тоже.
Динозавр приподнимал голову из открытого трюма, прислушивался и качал головой, потому что за свою многомиллионнолетнюю историю впервые принимал участие в таком серьёзном собрании.
— Даже он не хочет в одиночку! — показал пальцем на динозавра доктор. — А вы!
— Дать бы ему как следует! — усмехнулся огромный Мишкин.
— На канистру — и за борт! — сипло прокричал с мостика поднявшийся туда Пионерчиков.
— Кормить с утра до вечера некоторыми витаминчиками, — добавил Челкашкин.
А Федькин отодвинул подальше обломок костыля.
— Да, всё это справедливо! — подтвердил Моряков, поглядывая на огромную луну, будто ждал от неё какого-то ответа.
— А вот куда и как мы будем теперь добираться? — словно проговаривая его мысли, спросил Челкашкин.
— Ума не приложу, куда идти, что делать, — произнёс Моряков. Он похлопал себя ладонью по могучему лбу и зашагал от борта к борту. Пароход зашевелился, как поплавок.
— Давать SOS!
— Ждать кого-нибудь и проситься на буксир!
— Приделать по бокам колёса и заставить Петькина крутить этот велосипед!
Советы сыпались один за другим. Но ни с чем этим штурман Солнышкин не был согласен:
— Давать SOS — так мы не тонем. Просить помощи за «зелёненькие» — так надо столько «зелёненьких», что синеньким станешь.
— Так что же будем делать? — вздохнул Моряков. За бортом тоже раздался вздох, и
было непонятно, кто вздохнул громче — капитан или добрый кит.
— Надо думать! — заключил Солнышкин. — И немедленно дать в пароходство радиограмму. Через спутник. — Он посмотрел на часы и повернулся к Перчикову: — В Океанске уже утро, начальники в кабинетах наверняка думают, что бы такое приятное сделать людям. Так подкинь им работу. Пусть и они повертят колёсиками.
И команда вместе с Моряковым повалила за Перчиковым думать, а сам Перчиков побежал в рубку давать немедленно радиограмму.
НАШЁЛ! КАЖЕТСЯ, НАШЁЛ!
Давно возле рубки радиста не собиралось столько взволнованного и думающего народа.
Перчиков привычно надел наушники, настроил аппарат, носик его сосредоточенно заострился. В аппарате запищало, заверещало — будто где-то в космосе завелись мыши.
Радист выглянул в иллюминатор, увидел среди бледнеющих звёзд приближающийся спутник связи и под диктовку Морякова стал выстукивать ключом:
«Океанск. Океанское пароходство. Начальнику пароходства Бабкину.
Связи отсутствием горючего дрейфуем безжалостном океане с ценнейшим экспона¬
том на борту тчк Запасы продовольствия использованы прошлом году тчк».
— Кончились витамины, — подсказал Челкашкин. — Возможны умственные отклонения у некоторых членов экипажа.
— Особенно у доктора! — крикнул Борщик.
«Ждём срочной помощи. Экипаж парохода «Даёшь!» и капитан Моряков тчк». — Отстукал будущий космический радист и сообщил: «Перехожу на приём!»
На некоторое время в рубке воцарилось гробовое молчание.
Бывалые моряки чувствовали себя почти как в космосе. Тем более что на стенах рубки висели портреты их приятеля в космическом шлеме на фоне ракет и разных космических штучек, а за иллюминатором ярко горели утренние звёзды.
Потом из приёмничка сбоку донеслось объявление Океанского радио, свидетельствовавшего о нормальной жизни на родном берегу:
«Меняем новую кофемолку на старую иномарку».
«В районе Тихой бухты вместе с машиной унесли дипломат с крупной суммой денег. Нашедшего просим положить наместо. Вознаграждение гарантируем».
— Ну Буратино! — прокомментировал Мишкин.
— Нашли страну дураков! — рассмеялся Федькин.
— Ну что там? — вздохнул Моряков.
— Ваши приятели бегают с бумажками по коридору. Сейчас побежали к начальнику, — съязвил доктор.
Вдруг Перчиков поправил наушники, бросил на всех строгий взгляд и, прислушиваясь, стал писать:
«Экипажу парохода «Даёшь!». Капитану Морякову. Связи финансовыми затруднениями течение полугода выслать помощь не имеем возможности. Рекомендуем проявить хладнокровие, выдержку, инициативу. Отсутствием витаминов страдаем сами. Желаем успехов. Бабкин».
— Что это? — прочитав, сказал Моряков.
— Гиф, очередной гиф! — произнёс Перчиков.
— Нет, вы это читали? — вскричал Челкашкин. — Действительно, никаких витаминов. — И он постукал кулаком по сияющему черепу.
— Штанодралы! — высказался Федькин.
— Никакого благородства, даже ни малейшего сочувствия. Никакой морской взаимовыручки! — произнёс потрясённый Моряков. — Что же делать? Пиратствовать?
Но на это никто не был согласен.
— А ну-ка, передавайте! — приказал Челкашкин так, что благородный капитан с изумлением посмотрел на него.
«Начальнику Океанского пароходства.
Связи крайне бедственным положением требуем немедленной высылки пароходу «Даёшь!» горючего. Случае отказа вместе с костями динозавра Океанск доплывут кости несчастного экипажа. Предупреждаю возможности голодной расправы над некоторыми членами команды. Вся ответствен ность ляжет на вашу совесть.
Доктор Челкашкин».
Доктор лихо сверкнул глазами:
— Ну как?
Все засмеялись. Мишкин показал большой палец: во! А Петькин быстренько стал спускаться в каюту, даже не выслушав ответа чуткого руководства:
«Команде парохода «Даёшь!» Челкашкину.
Приложим все силы, чтобы через год направить поддержку. Призываем проявить максимум самоотверженности находчивости изобретательности. Желаем успеха здоровья приятного аппетита. Берегите кости динозавра. Ждём на родном берегу. Любящий всех Бабкин».
— Неслыханно! — воскликнул Моряков. — Они ещё шутят!
— А у нас так: острят и посылают сладенький «гиф». Такова правда! — сердито заметил Перчиков.
— Правда, увы, в том, — упавшим голосом произнёс впервые растерявшийся Моря-
ков, — что мы в безвыходном положении. Вот в чём правда!
Но в мире уже тысячу раз так бывало: то, что пять минут назад было правдой, через пять минут казалось случайной ошибкой.
Вдруг с шумом распахнулась дверь, и с порога раздался радостный крик Солнышкина:
— Нашёл! Кажется, нашёл!
Пока все умничали внутри парохода, ожидая радиопомощи от начальства, Солнышкин стоял на крыле рулевой рубки. От свежего ветра мысли двигались быстрей и радостней. Ветер дул ему в спину, выпрямлял, пружинил. Впереди, наполняясь розовым светом, как паруса, летели облака. Синими парусами вспрыгивали на ветру волны.
Солнышкину даже казалось, будто ветер напевает весёлую, летящую на парусах песню.
Парусили облака, парусили на ветру волны, парусом становился он сам и кричал:
— Нашёл! Нашёл! Надо поднимать паруса!
САМОЕ ПРОСТОЕ И ГЕНИАЛЬНОЕ
— Какие там паруса? — пробурчал выглянувший на крик Петькин.
— Паруса, конечно, паруса! — выбегая на палубу, весело повторял приободрившийся Моряков. — Ведь такое уже случалось!
— Самое простое и гениальное решение! — поводя усиками, усмехнулся Челкашкин.
И, прямо-таки тыча указательным пальцем в Солнышкина, убеждал: — Я всегда говорил, что у этого юноши гениальная голова! — Он удивлялся, как эта мысль сразу не пришла к нему, бывалому члену яхт-клуба, опытному паруснику и почти чемпиону Океанска.
А гениальная голова сияла, потому что наконец и ей привалила удача идти под парусами!
Всё задвигалось, зашумело, заторопилось.
— Простыни на палубу! — командовал Моряков. — Наволочки на палубу! Всё — на палубу!
Он не назвал только полотенец, потому что полотенце, как и зубная щетка, у каждого должно быть своё.
Кок Борщик готов был предложить для паруса даже свой любимый фартук. Но такой жертвы сердобольный капитан принять просто не мог.
Наконец всё лежало у носового трюма, между мачтой и динозавром. Дело оставалось только за нитками и иголками. Нитки нашлись.
— Иголки! — крикнул Солнышкин.
— А все иголки у боцмана, — сказал Борщик.
И все увидели, что Петькин опять старается укрыться за мачтой.
— Тебе же говорят, иголки! — повторил Солнышкин.
И тут он вспомнил, как Петькин что-то показывал японкам у одного швейного магазина...
А Федькин присвистнул и закивал:
— Так-так, и иголочки загнал...
— За борт его! — крикнул Мишкин.
— За борт! — безжалостно указал пальцем в сторону океана Челкашкин.
Моряков пытался остановить команду:
— Подожди, нельзя же так сразу.
Но Федькин закачал головой:
— Нечего ждать! — и заковылял подбирать обломок своего костыля.
И кто знает, какими неприятностями для жадноватого боцмана кончилась бы эта стычка, если бы не крик ходившего по мостику с биноклем в руках Пионерчикова.
Пионерчиков показывал рукой куда-то вправо и что было сил не кричал, а орал:
— Смотрите, вон он! Есть, есть! Самый настоящий, но почему-то двуглавый!
ЕСТЬ, ЕСТЬ! ТОЛЬКО ДВУГЛАВЫЙ!
Основательно возмужавший штурман Пионерчиков на палубе среди команды появлялся теперь довольно редко.
Во-первых, вместо пионерских законов он теперь озабоченно разрабатывал разные проекты, писал одно за другим письма президентам, секретарям и выкладывал им советы за
советами. Как поступать, что делать и чего делать не следует, чтобы жизнь на земле стала если не тра-ля-ля какой весёленькой, то хотя бы просто весёлой! Чтобы продуктов на столе было больше, а шишек на голове меньше, чтобы на всех судах всё время было горючее... И почти от каждого президента или секретаря штурман получал в ответ искреннее «спасибо» и только изредка шишку на голову.
Но когда он приплывал домой, одного президента уже не было, а новый о предложениях Пионерчикова ещё ничего не знал. Всё везде кувыркалось по-прежнему. И озабоченный штурман садился за новое послание новому президенту...
Во-вторых, каждый день он ждал радиограмму от жены, бывшей дневальной парохода «Даёшь!» Марины Пионерчиковой, которая водила похожих на Пионерчикова двойняшек_во второй класс и сообщала через Перчикова об их успехах. Иногда приходили радиограммы, похожие на военные шифровки: «Сегодня три плюс четыре», «пять плюс три», «пять плюс пять».
Изредка, прочитав «пять минус три на двоих», Пионерчиков сжимал узорный ремешок на бангкокских шортах и приговаривал:
— Ничего, ничего! Вот вернёмся — и тогда всё сразу и сплюсуем и сминусуем!
А когда от жены вообще не было радиограммы, он бегал возле рубки так, что Пер-
чинов начинал бросать прямо-таки сокрушительные фразы:
— Не разрушай палубу! Тебя же предупреждали! Нечего было жениться!
И Пионерчиков брал себя в железные руки и снова ждал радиограмм.
Но больше всего времени он отдавал дежурству на мостике. Пионерчиков проводил там дни и ночи, потому что один приятель, старый морской мамонт, как-то вспомнил, что они всей командой видели в Индийском океане гигантского морского змея, который на длинной шее поднимал громадную голову и шлёпал по воде ластами.
— Так это же плейзиозавр, это живой динозавр! — воскликнул впечатлительный Пионерчиков и теперь всё свободное время ходил по мостику с биноклем и Солнышки- ной кинокамерой в руках.
Остальные тоже иногда рассуждали о возможности существования ещё живых динозавров. Кое-кто говорил: «Чушь! Им сейчас кормёжки на один зуб не хватит!» Другие сомневались — и нет-нет, а бросали пристальный взгляд на океан. Не сомневался один Пионерчиков.
Рядом с ним на ветру подсыхали морские звёзды, крабьи клешни, алые раковины. Впереди среди волн парили летучие рыбы, иногда щекотали воздух акульи плавники. Но динозавров — не было.
— Оставь эту ерунду! — советовал снизу Борщик, навещавший пингвинов.
— Брось эту муру! Вон в трюме семидесятимиллионнолетний. Бери тряпочку и натирай, чтоб блестел, как пупсик из магазина! — рекомендовал Федькин и кивал на трюм.
Все умничали.
И вдруг на весь океан разлетелся этот потрясающий крик: «Есть, есть, только двуглавый!»
И точно! Справа по борту «Даёшь!» приближалось нечто двуглавое.
Одна голова более чем спокойно лежала над водой, следя за второй. А вторая быстро наклонялась взад-вперёд, взад-вперёд. По бокам существа над ластами вспыхивали алые брызги, и, трассируя, разлетались быстрые летучие рыбы.
Команда сгрудилась на носу.
Впереди всех, высунув язык, стоял Верный. За'ним с биноклем в руке Моряков, Челкашкин, Солнышкин, и все, отложив парусные заботы, всматривались вдаль.
И старый динозавр, казалось, старался повыше высунуть голову из трюма и удостовериться, что кто-то из его потомков или современников может ещё заживо пересекать океан...
— Да, — произнёс Моряков. — Что-то движется. И бесспорно двуглавое.
— Точно, — подтвердил Федькин, пряча подальше от толчеи больную ногу.
— А ну-ка, дайте бинокль, — скептически попросил Челкашкин, который вообще не терпел ничего двуглавого. Он посмотрел раз, другой и ехидно сказал: — Есть! Только почему-то у этого динозавра, как мне представляется, две женские головы. На байдарке! — И резюмировал: — Именно этого нам и не хватало в создавшейся ситуации, именно этого!
— Как вы можете, доктор! — возмутился Моряков. — Женщины, видимо, терпят бедствие. Готовьте немедленно бот. Спускать трап!
Но доктор всё равно был убеждён, что лучше уж один живой динозавр, чем две загулявшие девицы.
Однако уже через несколько минут он готов был извиняться, так как понял, что, по крайней мере, одной головы именно сейчас им и не хватало.
— Ха-ха! Братцы, это же Матрёшкина! — воскликнул он, потому что перед ним действительно была его юная приятельница и ученица по Океанскому яхтклубу, мастер парусного спорта Матрёшкина!
Солнышкин заволновался и покраснел. Тысячу раз слышал он о ней от Челкашки- на, проверявшего порядок в каюте: «Мат- рёшкиной на вас нет! Она бы вам показала порядок!» — говорил доктор и тут же рассказывал, какая это умная, ловкая и красивая Матрёшкина. И как летит у неё судно, и как играют паруса...
Солнышкину после таких бесед она несколько раз даже снилась, хотя он её ни разу не видел.
Но теперь, привязав к трапу байдарку, юная подтянутая девица быстро взбегала по ступенькам. Ветер обдувал откинутые светлые волосы, крепкие маленькие скулы и курносенький, но очень приятный нос. Голубые глаза весело оглядывали команду, и за улыбающимися губами сверкали белые, прямо-таки антарктические зубы.
Конечно, это была она!
Ладненькие шорты затягивал крепенький новый ремень. Загорелые руки крепко держались за поручни.
А на груди в белой спортивной майке общества «Океан» сверкали так необходимые команде три прекрасные парусные иглы!
Совсем изменивший мнение Челкашкин кричал:
— Привет, Матрёшкина! Ты даёшь, Матрёшкина!
А Матрёшкина удивлённо смотрела на краснеющего Солнышкина и говорила:
— Слушайте, а ведь вы, именно вы мне недавно приснились!