— Интересная ситуация, — заметил Федькин и вдруг взял, как гитару, обломок костыля. — Получится отличная морская песня.
И снится дивный сон Татьяне:
Она кочует в океане...
На палубе снова поднялся оживлённый шумок.
А внизу, за бортом, плеснула в воде байдарка и, всё ещё лёжа в купальнике на матрасе, спутница Матрёшкиной повернула каштановую голову, повела одним глазом и капризно сказала:
— Ну что там за шум? Неужели нельзя потише. Дайте немного отдохнуть!
ЧТО ЭТО С ВАМИ, СОЛНЫШКИН?
Обмен информацией занял несколько минут.
Челкашкин рассказал о некоторых событиях минувшей ночи, об истории с радиограммами, о бедственном положении экипажа и гениальном выходе, который почему- то пришел в голову не ему, а Солнышкину.
Быстренько тараторя и поглядывая на Солнышкина, Матрёшкина рассказала, как её турнули ни за что ни про что из сборной Океанска, как она сама отправилась в одиночный поход, как во время шторма в мачту треснула молния...
— Но как тебя занесло сюда, на наше счастье?! — воскликнул Челкашкин.
— Странный вопрос! — Матрёшкина удивлённо повела головой. — Миллионов
на туристическую поездку у меня не водится, а постоять под пальмой на тропическом острове и покачать на ладони кокосовый орех кому не хочется? А? — И она так покачала крепенькой загорелой рукой, что у Солнышкина захватило дух. Эта Матрёшкина ему явно нравилась. И думала она точно так же, как Солнышкин, — да и все его друзья.
Моряков смотрел на гостью с уважительным интересом, Пионерчиков с некоторым смущением: ничего себе, принять известную спортсменку за древнего ящера! А Челкашкин гордо посматривал то на одного, то на другого: каково? Знай наших!
— А что это? — спросил он вдруг и показал глазами вниз, где на матрасе, положив ногу на ногу, продолжала лежать её спутница.
— Выловила в океане вместе с надувным матрасом. Вот и тяну с собой! Не возвращаться же из-за этого к берегу!
Спутница за бортом, переложив ногу на ногу, снова сверкнула глазом. А Матрёшкина звонко заявила:
— Ну, кажется, пора за дело? — Терять время было не в её правилах.
— Разумеется! — согласился Челкашкин.
— Разумеется! — радостно подтвердил Солнышкин, подтаскивая к спортсменке ворох белья. — Начнём шить.
— Только с моей иголкой, пожалуйста, по* аккуратней, — донёсся голос из-за борта. — Она там у вас на майке третья снизу...
— Ничего себе! Весёлая история, — усмехнулся Челкашкин и специально взял у Матрёшкиной третью снизу иголку.
Через минуту об этом друзья забыли, потому что сразу в шесть рук уже шили для «Даёшь!» спасительный парус.
Он рос и начинал трепетать: ветерок подкатывался под него, нетерпеливо стараясь наполнить парусину.
Знатоки волновались, советовали, гадали:
— Бром-марсель.
— Не марсель, а стаксель...
Но Матрёшкина поправила:
— Ну и ну! Сразу же видно, большой прямой парус!
— Главное, живой! — вставил Федькин, наигрывавший на гитаре возле трюма какую-то весёленькую мелодию.
— Так кто шьёт! — гордо воскликнул Челкашкин и громко подчеркнул: — И какой иглой!
Солнышкин рядом с Матрёшкиной старался изо всех сил. На подбородке повисли капельки, он просто сиял. Казалось, они с Матрёшкиной светились, как два работящих солнышка. Работали они так радостно и так дружно, что ходивший вокруг Борщик растроганно вздохнул:
— Молодцы! А Солнышкин и раньше был молодцом — а тут просто не узнать человека!
Солнышкин покраснел. А Челкашкин вдруг вскинул глаза и сказал:
— А что тут такого? Я уже давно предполагал: каждому Солнышкину нужна своя Матрёшкина!
Солнышкин, притаив дыхание, промолчал, а Матрёшкина, усмехнувшись, заметила:
— А куска-то паруса не хватает.
Борщик с готовностью подскочил:
— Так возьмите мой фартук. Я же предлагал с самого начала!
— Его только и не хватало! — вставил Федькин.
— Ну что вы, — укоризненно посмотрела на него Матрёшкина. — Просто найдётся ещё кое-что.
И, спустившись в байдарку, она принесла свой маленький, видавший виды парусок.
Солнышкин онемел, он засиял от прекрасного поступка, хотя и сам поступил бы точно так, и вдруг неожиданно для самого себя чмокнул в щёку знаменитую воспитанницу знаменитого доктора.
— Что это с вами, Солнышкин? — вскинув твёрденький подбородочек и такие же твёрдые скулки, спросила с усмешкой Матрёшкина.
— Так очень приятно увидеть рядом своего человека! — отозвался Солнышкин.
И в его глазах заплескалось весёлое море, в её — засияло целое небо.
А Челкашкин повторил:
— Я сказал точно! Каждому Солнышкину — своя Матрёшкина!
Петькин стучал молотком, готовил реи. Федькин продёргивал в парус концы. Скоро уже слышалось: «Парус на мачту, реи крепи! Подтягивай выше! Ещё выше! Держи шкот!»
Скрипели канаты. Парус наполнялся лёгким тропическим ветром. И Матрёшкина, вкалывая иголку на место, говорила:
— Ну вот и всё! Попутного вам ветра!
— Как — нам? А вам? А вы? — спросил Моряков.
— А мы уж как-нибудь на вёслах, — к ужасу Солнышкина, откликнулась Матрёшкина.
КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ ВЁСЛА!
— Почему на вёслах? Никаких вёсел! — воскликнул Моряков. Он в недоумении пожал плечами. — Ничего себе придумали, оставить женщин одних посреди бесконечного океана!
— Какие могут быть вёсла? С какой стати?! — удивился Челкашкин.
— Ну не можем же мы вас стеснять, — улыбнулась Матрёшкина.
Снизу раздалось:
— Кхе! Кхе!
— Нас? Стеснять? — удивился Солнышкин. — Да я вообще давно собирался поселиться в трюме, под динозавром. Забирайтесь в мою каюту!
Он просто расплылся от счастья, представив, как Матрёшкина будет разглядывать в его каюте клыкастую полинезийскую маску, брать в руки новозеландский меч, кубинские раковины и расписную кружку с видами Сан-Франциско, рассматривать и вдыхать ветер всех морей, которыми он прошёл.
— Так и я к динозавру. У меня там как-то гораздо лучше сочиняются песни! — весело сообщил обычно не афишировавший своих способностей Федькин.
А Борщик подпрыгнул:
— А почему всё вы да вы! Я тоже хочу к динозавру, в трюм. И по-моему, имею больше права на прохладу после жары. Я что, лысый? — И кругленький кок тут же буквально покатился сворачивать свои манатки.
Все наперебой, к величайшему удовольствию доктора, готовы были услужить мореплавательницам.
— Но ведь я собиралась к какому-нибудь тропическому острову! — сказала задумчиво Матрёшкина.
— Так есть Тариора! — подсказал выглянувший из рубки Перчиков.
Моряков вздохнул:
—Однако с этим мы ещё не определились...
Но его юный штурман Солнышкин с ходу возразил:
— Почему это не определились? — В голове его родилась мысль не только о парусах!
Для покупки горючего валюта нужна? Нужна! А где она водится, на дне какой лагуны растут в раковинах целые жемчужные сокровища? Они с Перчиковым это хорошо знали!
И к радости торчавшего в иллюминаторе приятеля, Солнышкин отчётливо выложил название острова, который к тому же был самым близким к стоянке парохода «Даёшь!»:
— Остров Тариора!
Известная спортсменка застенчиво улыбнулась:
— Ну, если так.
И тут же из-за борта послышалось бодренькое:
— Что, нас, кажется, всё-таки уговаривают остаться? Только пусть мне в этом случае подберут отдельную каюту получше...
Это, понятно, напомнила о себе всё ещё загоравшая на матрасе спутница известной спортсменки.
Матрёшкина смутилась, команда переглянулась. А Челкашкин громко заключил:
— Ничего себе заявочки!
Даже Землячок за бортом вздохнул и выпустил так и прыснувший фонтанчик.
Но Матрёшкина решительно махнула рукой:
— Ладно! Тогда пора навести порядок.
Тут же по судну весело заходили швабры,
полетели из шлангов брызги! И даже Верный хвостом смахивал пылинки. Удивлённому динозавру повязали на голову косынку, чтобы не замусорить пылью. В самое короткое время ни в одном из закоулков не осталось ни единой ниточки. Всё было готово к старту.
Как только байдарку вместе с матрёшкинской спутницей и её матрасом подняли на палубу, раздалась команда:
— Поднять паруса!
И так как парусу уже самому не терпелось глотнуть свежего воздуха и двинуться в путь, он быстро наполнился ветром.
Правда, на минуту-другую всех задержал Челкашкин. Он быстро опустился за борт, осмотрел спину китёнка, наклеил на рану ещё одну полоску пластыря и удовлетворённо махнул:
— Порядок!
И под весёлые всплески Землячка, пароход «Даёшь!» после стольких событий отправился в парусный поход.
ПАРУС КОКА БОРЩИКА
Появление Матрёшкиной явно прибавило энергии всей команде «Даёшь!».
Даже сам пароход выглядел довольно молодцевато. Спасательные круги так и бросали по сторонам озорные взгляды, якорьки задиристо взлетали на волне и по-юному окунались в воду.
С утра по призыву перчиковской радиостанции команда выпрыгивала из постелей и, подцепив пальцами вьетнамки, выкатывалась на утреннюю зарядку.
Мускулы под расписанными в полоску маечками энергично похрустывали, хрящики потрескивали, лица наливались свежестью.
Особенно, как заметили все, старался и без того юный штурман Солнышкин, которому очень хотелось, чтобы в его сторону бросала взгляд руководившая зарядкой Матрёшкина.
А когда в конце зарядки Солнышкин залетал на перекладину и начинал крутить «солнышко», всем казалось, что пароход набирает обороты.
— Интересно, сколько оборотов вы можете сделать? — спрашивала Матрёшкина.
— Да сколько угодно! — отвечал Солнышкин и прибавлял оборотов...
— А быстрей? — весело подзадоривала она.
— Да пожалуйста, — пыхтя, на лету отвечал Солнышкин и начинал такое вращение, что в ушах команды посвистывал ветерок, а Моряков, выставив вверх палец, определял:
— Смотрите! Нет, вы посмотрите! Шли пятнадцать узлов, а теперь даём все семнадцать!
— Ничего себе! — смеялся делавший приседания на одной ноге Федькин. — Так можно дуть и до самого Океанска. И никакого горючего не надо.
Солнышкин только довольно отряхивал крепкие ладони, но дельное замечание принимал к сведению.
Ведь действительно, по наблюдению доктора Челкашкина, не только сердца у всех стали прыгать жизнерадостней, но и поразительно увеличилась мощность лёгких.
В момент полного безветрия, когда парус начал попросту сникать, Солнышкин подул в парусину сам, потом крикнул: «А ну-ка, ребята, дунем!» — И, слегка покраснев, команда дунула в парус так, что пароход снова не пошёл, а побежал по синей-синей воде под весёлое порхание летучих рыб.
Правда, команда не обратила внимания на то, что сзади в корму парохода старательно упирался благородный Землячок и сбоку от него старался помочь уже трудолюбивый китёнок Сынок, которому Челкашкин
каждое утро продолжал менять повязки и делать лёгкий массаж, приговаривая: «Молодец! Умница! Богатырь!»
Был в этом и ещё один, может быть, не очень значительный, но все-таки серьёзный момент, о котором ради справедливости хотя бы коротко нужно рассказать.
Однажды утром, задолго до общей зарядки, Солнышкин вышел на палубу и обратил внимание на то, что при полном отсутствии ветра пароход довольно весело, прямо-таки наперегонки с дельфинами бежал по лиловой от первых лучей воде.
Однако от этого наблюдения его отвлекло кое-что более важное.
Он искал лежавшие в канатном ящике увесистые гантели, которыми они с Перчи- ковым накачивали мускулы.
Но гантелей на месте не оказалось. И Солнышкин отправился к камбузу, так как ими иногда потихоньку пользовался Борщик, чтобы отбить как следует отбивные.
Юный штурман уже думал, как скажет коку несколько хороших слов, но, войдя на корму, забыл все слова и притих от удивления.
Покормив стайку сбившихся вокруг него пингвинов, кок забрался на трюм, отвязал свой фартук и, размахивая им, стал нагонять ветер в парус.
Потом, уловив приближение ветерка, быстро поднял его над собой! И на глазах у Солнышкина фартук превратился в маленький, пропитанный самыми удивительными ароматами парусок, который без лишнего шума помогал общему движению вперёд.
Заметив Солнышкина, Борщик скромно попросил:
— Солнышкин, подержи, пожалуйста! Я переверну отбивные.
С камбуза уже тянуло лёгким дымком.
В общем всё шло как надо. Борщик переворачивал отбивные. Солнышкин держал над головой его замечательное изобретение, Землячок с Сынком упирались в корму снизу, и пароход «Даёшь!» при одном парусе и одном работящем фартуке, летел вперёд, как говорят моряки, на всех парусах!
А НУ-КА ПЕСНЮ НАМ ПРОПОЙ, ВЕСЁЛЫЙ ВЕТЕР
«Даёшь!» летел вперёд на всех парусах с добрым попутным ветром. У всех всё ладилось, всё получалось. У кока отбивные, у Челкашкина медицинские опыты, у Федь- кина песни.
Моряков снова взялся за кисти, и на его полотнах зелёные антарктические волны сменились тёплыми, весёлыми, синими.
Настроение у всех было тропическое, и всем хотелось поскорей добраться до жарких тропических берегов.
У Солнышкина для этого появилась ещё одна особая причина.
До встречи с путешественницами Солнышкин свободное время проводил за, бесспорно, любопытным занятием: с помощью увеличительного стекла он выжигал на отполированных дощечках пейзажи мест, в которых они побывали, и передавал на камбуз. Так что Борщик, кроша лук или морковку, запросто вспоминал пальмы Кубы, пески Африки, вулканы Японии.
Последней Солнышкин повесил ему на стенку фантастическую картину древней Антарктиды, которую кок принял с некоторой опаской, но и особым почтением: среди зелёных пальм и папоротников по знойной когда-то антарктической земле гордо шагал их живой динозавр, над которым, раскинув крылья, летел гигантский птеродактиль...
Но теперь этим занятиям пришёл конец. То и дело выглядывая на палубу, Солнышкин помогал крепенькой загорелой Матрёш- киной подтягивать шкоты, ловить ветер — управлять парусом, и дело шло так хорошо, что Моряков и Челкашкин переглядывались с удовольствием: вот это работа! Есть на что посмотреть.
И понятно: хорошо сделанное общее дело очень сближает людей — особенно такое, как хорошо сшитый сообща парус, который тя¬
нет вперёд целую команду хороших весёлых друзей!
Смотришь, утром ещё говорили они друг другу: «Солнышкин, вы не могли бы подвинуться» или «Извините, уважаемая Матрёшкина», а вечером уже запросто: «Солнышкин, ну-ка подтяни свой край!», «Слушай, Матрёшкина! А ты в океане не пела песню про весёлый ветер?»
Так вот, в какой-то момент, когда парус потянул особенно весело и Матрёшкина, глядя, как резво ныряют дельфины, запела: «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер...» — Солнышкин и спросил:
— Слушай, Матрёшкина! А ты в океане не пела песню про весёлый ветер? — Ведь она ему слышалась задолго до встречи!
— Каждый день!—сказала Матрёшкина. — Я её всегда пою.
— Все уши просквозила, — вставила вдруг загоравшая на своём матрасе спутница.
— А эту песню пела ещё моя бабушка, когда ходила по морям. Очень любила.
— А что, твоя бабушка тоже ходила по морям?
— По всем! Капитаном!
— Так это твоя бабушка — знаменитая Матрёшкина? — изумился Солнышкин. — Та, которая водила караваны судов через все штормы, грозы, бомбёжки?
— Моя! — просто ответила Матрёшкина. И рассмеялась: — А я ей теперь доказываю, что тоже кое-что могу и сумею...
— Так надо ей дать радиограмму, что тебя подобрали на судно! Чтобы она не волновалась, — заявил вдруг Солнышкин.
— Ну, во-первых, не подобрали, а во-вторых, не надо, — сказала Матрёшкина. — Иначе бабушка наверняка решит, что все беды у парохода «Даёшь!» из-за меня! А вот пройду на байдарке по всем местам, где она ходила на пароходах, по всем Камчаткам, по Курилам — тогда другое дело! — заключила Матрёшкина.
— Одна?! — изумился Солнышкин.