Вот что писал, например, глубоко почитаемый нами святитель Феофан Затворник сто лет назад: “Царская власть, имея в своих руках способы удерживать движения народные и держась сама христианских начал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдерживать. Как антихрист главным своим делом будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока не будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать ему действовать в своем духе. Вот это и есть “удерживающее”. Когда же царская власть падет, и народы всюду заведут самоуправство (республики, демократия), тогда антихристу действовать будет просторно. Сатане не трудно будет подготовлять голоса в пользу отречения от Христа, как это показал опыт во время французской революции. Некому будет сказать “вето” – властное. Смиренное же заявление веры и слушать не станут. Итак, когда заведутся всюду такие порядки, благоприятные раскрытию антихристовых стремлений, тогда и антихрист явится. До того же времени подождет, удержится”.
Нимало не отрицая значения царской власти и жреческого сословия в зрелом и свободном обществе, мы все же никак не можем согласиться с тем, что рядовой человек, будучи свободным, с неизбежностью должен предпочесть антихриста. Это равносильно утверждению, что рядовой человек не вполне вменяем, не способен отвечать за свои решения, что он как бы не вполне человек (“недочеловек” по А. Дугину). Единственное, с чем можно согласиться, так это с тем, что “массовый человек” склонен подпадать под влияние более образованной, авторитетной элиты; в этом и выражается тот факт, что он, в среднем, является как бы “менее взрослым” в духовном и гражданском отношении, чем представители высших сословий. Но суть современной эпохи и ценность свободного Общества в том и заключается, что на путь духовного взросления и личной ответственности призван вступить каждый член человеческого сообщества: жить только накоплениями общенародной мудрости становится уже невозможно. Антихрист построит свое дело не на свободе; он построит его на сопротивлении свободе, на нежелании человека пойти навстречу труднейшему требованию быть свободным и взрослым, на попытках человека уютно устроиться в бастионе своей личной инфантильности. Для того и попущены Всевышним апокалиптические испытания, чтобы такое бегство от себя, от своего человеческого призвания стало уже невозможным – во всяком случае, без отречения от Христа, к Которому искренне тянется всякая детская душа. Мы глубоко убеждены, что при действительно свободном выборе большинство человечества предпочло бы Христа Антихристу; другое дело, что этому же большинству может не хватить самостоятельности и уверенности, чтобы каждый лично мог противостоять тому натиску насилия и лжи, который приводит к власти современных и грядущих антихристов. Путь личной свободы труден, полон опасностей и соблазнов; но чем большее число людей пройдет хотя бы начальные этапы этого пути, тем меньше шансов на овладение их душами останется у антихриста. Те же, кто из благочестивых намерений препятствуют росту личной свободы, невольно способствуют успеху того самого антихриста, от которого они хотят уберечь духовно незрелые народные массы.
Самая пламенная защита религиозной автономии личности и самое беспощадное обличение душителей религиозной свободы принадлежат все тому же Ивану Ильину. Говоря о тех, кто остается в состоянии слепого доверия к человеческому, хотя бы и церковному авторитету /”гетерономная вера”/, философ пишет:
“Они как бы осуждены на то, чтобы пожизненное пребывать в состоянии религиозного малолетства, или иначе: дальше подготовительного класса им не дано продвинуться в деле религиозного опыта… Возможно, что они не только не понимают своей праволишенности /ибо духовная автономия есть неотъемлемое право человека - здесь и ниже курсив И.И./, но и не замечает ее… Но есть и другая возможность. Она состоит в том, что человек все время пытается самодеятельно воспринять, осмыслить и цельно усвоить то, что ему предлагает авторитет в порядке гетерономии. Известная часть преподаваемого поддается этому усвоению; другая часть, может быть, не поддается. Усвоенное становится содержанием его автономного верования… Грань этого деления не постоянна; наоборот, она подвижна и изменчива. У людей религиозно-живых и активных она вся жизнь отодвигается все дальше и дальше: они все время расширяют и углубляет сферу своей автономии, они религиозно богатеют, их опыт растет”.
Картина, которую далее рисует Иван Ильин, с удивительной точностью предвосхищает главную болезнь современного Русского Православия: “У людей религиозно мертвенных и пассивных эта граница /между гетерономной и автономной религиозностью - авт./ может быть очень тесной, раз навсегда установившейся: они не вжиаются сердцем и созерцанием в учение своей церкви и не понимают, сколь это необходимо; мало того, они могут считать это ненужным, предосудительным и даже недопустимым умствованием, и пренебрежительно-подозрительно посматривать на тех, кто именно так строит свой религиозный опыт. Для них, что написано, что сказано, что предписано - то “свято”: тут ничего больше не нужно, только покоряться и строго исполнять. Такие люди могут составлять большинство среди членов церкви; их слепое усердие может принимать характер фанатический и ненавистный; оно может приводить к церковному террору, к личным и массовым преследованиям, что мы и видим в истории.
Гетерономно-верующий часто не переносит автономно-верующего и при том потому, что смутно чувствует превосходство этого последнего в деле свободы, цельности и искренности. Здесь возникает недоброжелательство лишенного к обладавшему, классический случай зависти, разряжающейся в ненависть /принимаемой за “благочестивое рвение”/ и в жажду мести /выдаваемой за “наказание”/. История показывает нам, что эти факты могут отравлять ‘большие церковные организации на многие века и составлять чуть ли не главный заряд церковно-религиозного усердия и пафоса” /И.А.Ильин, стр. 82-8З/.
Духовная свобода, религиозная автономия личности есть не только естественное право человека, но его священная обязанность перед Богом, и тот, кто отнимает это право, кто препятствует исполнении этой обязанности, тот невольно подготовляет дело антихристе. Когда же такие церковно-разрушительные построения поддерживаются пастырями и наставниками, то они в полной мере навлекают на себя грозное обличение Спасителя: “Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и входящим воспрепятствовали” /Лк 11:52/.
Развивая мысль Николая Бердяева, о трагическом аспекте становления личности говорит Виктор Аксючиц:
“В личности пересекаются две линии ее назначения: путь духовного самоуглубления - духовная вертикаль бытия, и путь воплощения, принятие плоти, жизнь в ее разнообразных формах - духовная горизонталь бытия… Отказ от крестонесения не облегчает судьбу, а ввергает человека в бессмысленный круговорот жизни. преисполненный безблагодатным, непросветленным мучением. Это не очистительные крестные страдания, а боль падения и погружения в хаос.. Источник всех заблуждений, греховных поступков в том, что человек пытается отказаться от бремени Креста… Чтобы сохранить единство личности, требуется постоянное творческое усилие, преодолевающее агрессию мирового хаоса. Песчинка человеческого “Я” находится под космическим прессом, терзаемая вселенскими стихиями. Нередко судьба человека искажается из-за попыток убежать от этой муки. Многие и физически”, и душевные заболевания является результатом или формой отказа от бремени сохранения душевного единства” /В.Аксючиц, стр. 253/.
Но, соглашаясь с тем, что становление личности есть главное задание эпохи, необходимо сказать и большее.
35. Преодолеть одиночество, не растворяясь в коллективном.
Личная духовная свобода и самостоятельность не есть самоцель, но лишь абсолютно необходимое условие для перехода к следующему этапу творения человека. По мере того, как человек высвобождается из материнских объятий общей души, коллективной души народа, он начинает испытывать чувство глубокого, метафизического одиночества: миновать это испытание невозможно. Пока отдельная душа была лишь органом, частью общей души, человек, по крайней мере, на уровне подсознания, не отделял себя от других. Индивидуализация порождает в человеке два принципиально разных стремления. Одно из них – вернуться назад, снова раствориться в общем, в каком-то смысле, перестать быть личностью; иное, прямо противоположное стремление направлено вперед – к онтологической встрече с Другими, с такими же самостоятельными и зрелыми личностями, как он сам. Обрести братьев, собраться вместе на новом уровне можно лишь заново обретя Отца, Который есть Начало и Основа нашего существа. Главная трудность в том, что два противоречивых стремления сливаются в одном и том же чувстве одиночества и мы легко смешиваем эти стремления; в результате безысходно топчемся на месте, не решаясь сделать шаг ни вперед, ни назад. Прекрасно описал это состояние души знаменитый протестантский богослов нашего времени Пауль Тиллих:
“Главная характеристика всей нашей жизни – отчужденность от других и от самих себя. Мы отчуждены от Основы нашего бытия, от источника и цели нашей жизни. И мы не знаем, откуда мы пришли и куда идем. Мы отделились от тайны, глубины и величия нашего существования. Мы слышим голос этой глубины; но уши наши заложены. Мы чувствуем некий радикальный, всеобъемлющий и безусловный зов, обращенный к нам; но мы восстаем против него, пытаемся убежать от его неотступности и не хотим принимать заключенного в нем обещания. Убежать нам, однако, некуда. Ибо если этот зов исходит из Основы нашего бытия, то мы связаны с ним навечно, как и с самими собою и со всей жизнью. Мы никуда не денемся от притяжения всего того, от чего мы отчуждены. Это приводит нас к познанию предельной глубины греха: разделенные и все же привязанные, отчужденные и все же принадлежащие, погибающие и все же сохраняемые, мы находимся в состоянии, которое называется отчаянием. Отчаяние означает безысходность. Отчаяние – это “болезнь к смерти”. Но болезнь отчаяния страшнее всего тем, что от нее нет лекарства, даже самоубийство здесь бессильно. Ибо мы знаем, что с Основой нашего бытия мы связаны навечно и неразрывно. Разделяющая нас пропасть не всегда заметна. Но для нашего поколения она более очевидна, чем для предыдущих. Наше чувство бессмысленности, опустошенности, сомнения и цинизма – все это выражения отчаяния, нашей отчужденности от корней и от смысла нашей жизни. Грех в его глубочайшем смысле, грех как отчаяние господствует среди нас” (Цит. По Д. Робинсон, стр. 58).
Есть лишь один выход из личного одиночества: с мужественным доверием открыть себя Богу как Другому, как высшему и единственному Другу. Не теряя своей свободы и ответственности, всей глубиной своей личности, в сокровенном молчании предстать перед Ним и жить в Его незримом, но все изменяющем Присутствии. Быть с Ним: остальное приложится. И это тихое, но величайшее деяние – целиком в нашей воле и власти: Он всегда стоит рядом и ждет, когда мы решимся признать Его существование – с нами и для нас.
36. Жизнь одна.
И тогда нет никакой непроходимой бездны между землей и Небом; нет пропасти между живыми и умершими, нет двух жизней – “этой” и “иной”. Нет двух жизней: “этой” – ненастоящей и временной, и “другой” – вечной и подлинной. Есть только одна жизнь, и мы уже в ней; наша вечная, подлинная жизнь началась уже с того момента, как мы были зачаты во чреве матери. В этой вечной жизни есть великие метаморфозы и потрясения: рождение из чрева, смерть, воскресение, преображение. Но все это – события одной и той же жизни, история одной и той же личности, творение и самотворение которой продолжается на всех этапах ее вечного бытия. На каком-то этапе произойдет онтологическая встреча с другими, с теми, внутреннюю связь с которыми мы уже никогда не захотим разорвать. Дальнейшая жизнь в ее сокровенной глубине будет проходить уже вместе, во образ Св. Троицы, хотя в отличие от Св. Троицы каждый будет продолжать и свою индивидуальную жизнь. Вместе будет происходить и дальнейшее личное возрастание, и расширение круга соборного единства; но узнать о реальном содержании этой жизни можно будет лишь тогда, когда она наступит. Такая метаморфоза, вероятно, может произойти сравнительно быстро – также как в насыщенном растворе внезапно возникает кристалл; вопрос лишь в том, когда и где этот “раствор” достигнет достаточной “концентрации”. После того, как это произойдет, у человека появятся совершенно новые возможности, хотя на поверхности жизни эти возможности, скорее всего, проявятся не сразу. Возникнут и новые задачи, которые сейчас даже трудно себе представить. Одна из них: что делать с теми, кто свободно и до конца отверг своего Творца? Сейчас мы не только не можем ответить на этот вопрос; в том состоянии души, в котором мы теперь находимся, мы не можем всерьез даже осознать смысл и содержание самого этого вопроса. Все попытки в этом направлении до сих пор не приводили ни к чему, кроме беспомощных, нелепых и противоречивых умственных построений. Но жизнь, вечная жизнь вместе с Творцом продолжается; нынешний ее этап по-особому труден; нам нужны все силы, все мужество, вся решимость, чтобы отказаться на уровне тех задач, которые эта жизнь ставит перед нами сегодня.
Глава III. Небесный кузнец.
1. В прохладе дня
14. Выковать человека.
2. Сидящий на престоле. 15. Божество кузни или Бог -кузнец?
3. Лица Моего нельзя тебе видеть. 16. Четыре кузнеца.
4. Видимость и невидимость Бога. 17. Первое имя видимого Бога.
5. Не три Бога, но один Бог, не одно Лицо, но три. 18. Как его называют другие народы.
6. Эпохи откровения. 19. Вокруг металлургических ценностей.
7. Иисус как человек предстоит Самому Себе как Богу. 20. Образ Прометея.
8. Не Бог имеет образ человека, но человек имеет образ Бога. 21. Почему так трудно верить в Бога?
9. Опять о религии абхазов. 22. Немного поспорим с Искандером.
10. В начале было Слово. 23. Назойливый хриплый голос.
11. Логос как Энергия. 24. Под видом ненависти к евреям - ненависть к адамическому человечеству.
12. Сначала надо смолоть зерно. 25. Уникльность Библии.
13. Логос – единый корень религии и науки. 26. Бог есть любовь.
Глава III. Небесный кузнец.
1. В прохладе дня.
Вернемся к Адаму – к вопросу о его отношениях с Богом-Творцом. Библейское предание очень натуралистично рассказывает о том, как господь (ЙАХВЕ) “ходил в раю во время прохлады (РУАХ) дня” (Быт.3:8); поскольку РУАХ: ветер, веяние, то ЛЕ РУАХ ХА ЙИМ буквально означает: при дневном ветре (известно, что в горных ущельях прохладный воздух со снежных вершин днем спускается вниз). В каком же образе Адам видел Господа и как он его называл? Первый вопрос богословский, второй мифолингвистический. Бог по Своей природе невидим: “Бога никто никогда не видел” (I Ин.4:12) - в этом единодушны все три авраамические религии: иудейство, христианство, ислам.
Но однозначная ясность существует только в исламе; в христианстве, да и в иудаизме все обстоит не так просто. В том же Евангелии Иоанна Сам Иисус говорит загадочные слова: “Видевший меня видел Отца” (Ин. 14:9), и апостол Павел разъясняет: “ В нем обитает вся полнота Божества телесно” (Кол. 2:90.) Но даже до воплощения Бога в человеке Иисусе, Его видел Адам, и не только Адам. Так, с Богом два раза беседовал Авраам (Быт. 17:1-22; 18:1-33); в обоих случаях беседа начинается словами “и явился Господь (ЙАХВЕ)”; явился, ЙЭРА: от глагола РАА: видеть(ср. абх. ИАРА: он) и кончается так: “восшел от него” или: “пошел от него”. В описании второй беседы, под дубом в МАМРЕ, подчеркнуто, что Господь имел вид обыкновенного человека (как и два его спутника). Конечно, можно сказать, что Всевышний может принимать любой образ, какой Ему будет угодно – но это легко сказать человеку с языческим сознанием, для которого мир полон богов, которые делают, что хотят и в кого хотят превращаются. Мы так рассуждать не можем. Если Бог явился в некотором образе, значит Он в каком то смысле действительно такой и есть. Вся православная иконопись построена на принципе: изображать можно то и только то, что можно видеть телесными очами (физическим зрением), включая и сверхъестественные явления. Этим, в свою очередь, предполагается: то, что мы видим, есть реальность – во всяком случае, если это видение истинно, т.е. от Бога.
2. Сидящий на престоле.
В грандиозном видении Даниила Всевышний открывается в человеческом образе: “Видел я наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на нем было бело, как снег, и волосы главы Его – как чистая волна; престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь. Огненная река выходила и проходила пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги” (Дан. 7:9-10). В католических изображениях Ветхий днями обычно понимается как Бог– Отец, но эта грубая ошибка не повторяется в православной иконописи. После иконоборческих споров VIII в. в Восточной Церкви установился твердый канон: Ветхий днями понимается как Иисус Христос в Своей божественной природе, что подтверждается соответствующими надписями. Нередкое надписание на иконах Иисуса Христа ООН (W W N ): греч. “Cущий” означает, что Иисус как Бог отождествляется с библейским ЙАХВЕ; это имя может быть передано на русском языке как “Тот, Который есть, был и грядет”(Откр.1:4).