задержится, мы не сможем перевалить через Каменный Пояс и направить копыта
своих коней в родные степи.
Царевичи дружно поддержали одобрительным гулом высказывание старшего
среди них из чингизидов, было видно, что им понравился ответ Шейбани. Но
Бату-хан не собирался сдавать позиций, он снова обвел пристальным и властным
взглядом собравшихся и резко сказал:
– А почему ты решил, что копыта наших коней должны быть направлены к
родным очагам? – джихангир чуть наклонился вперед и сузил зрачки. – Разве мы
уже завоевали все урусутские земли, дошли до края земли и омыли сапоги в
последнем море?
Это восклицание заставило царевичей согнать с лиц усмешки и
настороженно обернуться к повелителю на время похода. В глазах появился
неподдельный интерес, связанный с тем, что никто не знал планов верховного
главнокомандующего над войском, власть которому доверил курултай. А саин-хан
тем временем продолжал сверлить взглядом начальника правого крыла. И тот не
выдержал напряжения, откинувшись назад, он вопросительно приподнял плечи: – Джихангир, мы ничего не слышали о твоих замыслах, – Шейбани гулко
проглотил клубок слюны. – Скажи нам, куда мы сейчас направляемся, чтобы
знать, к чему быть готовыми.
– Вам нужно быть готовыми ко всему и всегда, – резко оборвал его
Бату-хан, он почувствовал, что сумел переломить атмосферу высокомерия
царевичей в свою пользу. – Вы уже устали воевать, что спешите разбежаться по
юртам и укрыться в гаремах под женскими грудями?
– Мы не торопимся по домам и нам не нужны женщины, которые есть
везде, – с вызовом бросил Тангкут, еще один родной брат Бату-хана. – Если ты
ставишь вопрос так, тогда объясни нам, почему мы не пошли на Новагород и
дальше, в страны заходящего солнца, а повернули назад?
Джихангир снова откинулся на спинку трона и незаметно оглянулся на
старого полководца, сидящего за спинами чингизидов, он словно заручался его
поддержкой:
– Потому что здесь наши потери оказались больше, чем в кипчакских
улусах, завоеванных Священным Воителем и платящих нам дань по сей день, – с
нажимом сказал он. – Если бы мы продолжали углубляться в страны заходящего
солнца, мы бы растворились в их землях раньше, чем достигли бы берегов
последнего моря. – Он подождал, пока сказанное им осядет в головах
военачальников, призванных на совет, и продолжил. – Великий Потрясатель
Вселенной сказал, что глубина несет в себе смерть, я сейчас объяснил вам, почему нас ждала бы там смерть. А теперь дополню высказывание моего деда
своей мыслью, к которой пришел в этой стране: Чтобы глубина покорилась, к
ней нужно привыкать постепенно.
Наступило напряженное молчание, и вдруг закрытое пространство шатра
прорезало громкое восклицание, заставившее царевичей обернуться, они увидели
Субудай-багатура, приподнявшегося на ковре и воздевавшего руки к потолку: – Уррагх, джихангир!- хрипло повторил он. – Да будешь ты благословен в
веках, и пусть Тенгрэ, бог Вечного Синего Неба, и бог войны Сульдэ не
обойдут вниманием весь твой род. Дзе, дзе! Ты истинный продолжатель дела
своего великого и мудрого деда!
Бату-хан подождал, пока смолкнут одобрительные отклики, вызванные
неоднозначной реакцией на его ответ старого полководца, обычно сдержанного
при любых обстоятельствах, и поставил точку в вопросе, считавшемся до этого
момента позором для джихангира всей орды: – Вот почему я отдал приказ войску поворачивать обратно. Теперь вы
понимаете, что нужно сначала привыкнуть к завоеванным пространствам, а
заодно набраться сил, и только потом обновленной ордой неудержимо хлынуть
вперед, гася еще тлеющие очаги сопротивления в землях урусутов и зажигая
новые пожары в других странах, которые мы поставим на колени так-же, как
сделали это с урусутами.
И снова послышались одобрительные голоса, которых прибавлялось все
больше, лишь отдельные из царевичей продолжали напускать на себя заносчивый
вид, говорящий больше о их непримиримости к самому саин-хану, нежели к
решениям, принимаемым им. Среди противников оказался Бури, к которому
Бату-хан относился с большим уважением, он ударил ладонью по доспехам на
груди и спросил:
– Джихангир, ты не ответил на вопрос Шейбани, куда ты решил повести
войско, если сейчас копыта наших коней не будут повернуты в сторону
Каменного Пояса и реки Улуг-Кем – Енисея, за которыми раскинулись родные
монгольские степи?
Под куполом шатра воцарилось молчание, в котором ощущалось кроме
любопытства желание опять включиться в спор. Ведь решение курултая могло
быть изменено в любой момент, достаточно было обладателю высшего военного
поста допустить ошибку, которую сочли бы непростительной. Его немедленно
лишили бы звания и заменили бы благосклонность смертной казнью через
отделение головы от туловища, или ломанием хребта, а может быть насаживанием
на кол. Была бы причина, а приемов умерщвления провинившихся в Золотой Орде
существовало множество.
– Разве мало мест, где мы можем отдохнуть и пополнить ряды наших войск
новыми кипчакскими воинами вместе с запасом фуража? – ответил саин-хан
вопросом на вопрос. – Священный Воитель наградил хана Джучи, своего сына, а
моего отца, богатым улусом с центром в куманском Сыгнаке, я тоже хочу иметь
свой улус, поэтому я повелеваю. – Джихангир вздернул подбородок вверх, взгляд его черных глаз, отливающих свинцовыми отблесками, остановился на
мгновение на каждом из царевичей и темников, присутствующих на совете. – Как
только мы возьмем крепость Козелеск, орда повернет в куманские степи к
берегам царя всех рек Итилю. Таково мое решение.
На этот раз Субудай-багатур не издал ни звука, потому что новость была
неожиданной не только для царевичей, но и для него самого. Он угнул голову, увенчанную собачьим малахаем, и стал напряженно думать о том, что даст
войску поворот на берега Итиля, и какую из этого выгоду можно будет извлечь.
По берегам великой реки жили булгары, татары, буртасы и множество других
племен, завоеванных монголами и примкнувших добровольно к орде, там была
сочная трава, тучные стада и много женщин. Там протекала жизнь, мало чем
отличавшаяся от жизни в монгольских степях. Но главное, там было спокойно, потому что вокруг не было врагов. Если бы джихангир повел войско в родные
степи, ему пришлось бы услышать немало насмешек от каракорумских родовых
ханов, которые нашли бы к чему прицепиться. А если бы он повернул на Сыгнак, столицу вотчины своего отца, то войско окружали бы враждебные кипчакские
ханы с народом, резко отличавшимся обычаями от степняков. Значит, саин-хан
предпочел вечным разборкам с единокровниками и постоянному напряжению в
среде кипчакских ханов спокойствие и сытую жизнь в итильских улусах. Старый
полководец метнул на хозяина шатра пристальный взгляд единственного глаза, складки на лице начали разглаживаться от самодовольной улыбки. Хорошего
кагана готовил он на трон в Каракоруме, и полководец из него получался
отменный. Он с нескрываемым сожалением посмотрел в сторону царевича Шейбани, не оставлявшего надежды унизить своего более удачливого брата, Субудай уже
точно знал, что ни один из чингизидов не обладает таким блистательным умом, какой достался Бату-хану от его великого деда, непобежденного никем.
– И когда Гуюк-хан обещал взять эту маленькую крепость Козелеск? – с
издевкой спросил Шейбани у джихангира, поигрывая рукояткой плети. – Нам
известно, что он стоит под ней уже третий день.
– Я думаю, что все дело в разливе рек, окружающих городок, хотя не
исключаю, что доблестный сын великого кагана всех монгол прозевал время, когда его можно было захватить врасплох, – небрежно изрек саин-хан, давая
окружающим понять, что так оно и есть на самом деле. – Я отдал Гуюк-хану
приказ, если он не возьмет крепость в два дня, придется оповестить курултай
о его неудаче. И пусть тогда высший совет решает, как поступать с ним
дальше.
– Этот приказ вряд ли будет ему под силу, – с сомнением покачал головой
Орду, молчавший с самого начала совещания. – Мне о Козелеске рассказывал
урусутский купец, который торговал со страной Нанкиясу еще при коназе
Мастиславе, порубившем послов Священного Воителя и сдохшим за эту
провинность как собака под ногами наших воинов. Купец говорил, что Мастислав
укрепил крепость, окруженную водой с трех сторон, высокими стенами, глубокими рвами с крутыми валами, и прорыл между реками каналы, чтобы они
соединились.
– Но мы не можем стоять здесь до тех пор, пока Повозка Вечности не
повернется к нам своим боком, – вскинулся Шейбани. – Коням не хватает зерна, а воины все чаще обращают взор на заводных лошадей.
– И такое положение наблюдается во всех туменах, – поддержал его Бури, не знавший, на кого выплеснуть ярость, всегда клокотавшую у него в груди. Джихангир обхватил пальцами концы подлокотников на троне, отчего
золотые перстни с многочисленными в них драгоценными камнями брызнули во все
стороны разноцветными искрами. Он прекрасно понимал, что каждый лишний день, проведенный в неприветливой стране урусутов, облюбованной несметными
полчищами злых духов – мангусов, дыбджитов, лусутов, сабдыков и туйдгэров, отнимал у войска не только силы, но и жизни. Но уходить из этой страны, оставляя за спиной рассадник сопротивления, грозящий потерей всего смысла
похода, он не помышлял. Бату-хан помнил, что говорил ему в детстве великий
дед – любое дело должно иметь свой конец. Не покосившись на старого
полководца, как делал это всегда, когда обсуждались главные темы, он чуть
подался вперед и жестко сказал:
– Завтра с наступлением утра Непобедимый с тысячей кешиктенов
выдвинется к стенам Козелеска и выяснит обстановку на месте. Если Гуюк-хан
со своим любимцем темником Бурундаем допустили оплошность, на смену им
пойдут тумены Кадана и Бури...
Старый полководец медленно продвигался на саврасом коне вдоль русла
реки Другуски, тело его наклонилось вперед, одна рука с плетью висела вдоль
туловища, вторая была прижата как обычно к груди, а единственный глаз
сверлил все, что вызывало у него интерес. Впереди шел отряд разведчиков во
главе с джагуном, за ним качались в седлах Непобедимые, отборные воины
охраны, вооруженные до зубов и с тугом полководца над головами, они были и
сзади, отсекая разноцветный хвост из сиятельной свиты. Вскоре показалось
место, где защитники крепости сумели разбить плотину точным попаданием болта
и потопить в воде многих воинов из тумена Бурундая. Дальше виднелись следы
от подъемного моста, притянутого канатами к воротам на проездной башне, а
ближе к месту бывшей плотины сохранились следы от постоянного моста, снесенного половодьем или же столкнутого в воду самими защитниками. Другуска
не успела войти в берега, она не успокоилась, продолжая закручивать
водовороты и нести к Жиздре, с которой была соединена искусственным каналом, бревна, коряги, трупы животных и людей. Луг тоже не просох, представляя из
себя пропитанную водой равнину с первыми зелеными ростками травы, к которым
тянулись мордами оголодавшие кони. Всадники то и дело поддергивали уздечки
или кололи холки наконечниками стрел. Субудай остановил жеребца возле воды, завертел головой, впитывая картину, открывшуюся ему. Луг позади него был
заболоченным, с глубокими канавами и рытвинами, заполненными водой, он не
годился не только для нападения на город лавой, но даже для того, чтобы
протащить по нему стенобитные машины, и конца весеннему разливу не было
видно. А без машин взять стены крепости высотой до десяти, а кое-где до
пятнадцати сажен, сложенные из вековых дубов с землей между ними, не
представлялось возможным. Кроме того, бревна были обмазаны глиной, а по низу
укрыты дерном, чтобы в нем гасли горящие стрелы. Это были не каменные стены
и башни, как в кипчакских городах, которые раскалывались орехами от
снарядов, пущенных метательными машинами, от этих они должны были
отскакивать как от железных. Вдобавок, стены имели вогнутую конфигурацию и
стояли на холме с вогнутым основанием, подмытым рекой, что позволяло
защитникам не только посыпать нападавших спереди и сверху стрелами и
дротиками и поливать их горячей смолой, но и расстреливать с обеих боков.
Особенно это удобно было делать с надвратной и угловых башен, до них было
примерно три четверти полета стрелы, и это означало, что если у защитников
имелись хорошие луки, они могли вести по отряду полководца прицельную
стрельбу. Но старый воин не боялся урусутских стрел, он знал, что его жизнь
находится в руках бога войны Сульдэ, который хранит ее всегда и везде от
любого посягательства. Если бы это было не так, то его давно бы уже не было.
Теперь он начал понимать, почему тумены Гуюк – хана до сих пор не добились
успеха, успев положить у основания крепости множество не только кипчакских
воинов, но и монгол с татарами. Он медленно, шаг за шагом, осматривал
местность, изредка смаргивая с глаза влагу, набегавшую на него от
напряжения. На небольшом расстоянии от другого берега реки поднимался над
землей пологий вал, на котором еще не растаял лед, сверкавший в лучах солнца
между зазорами в наваленных на него ветках, тряпках и неубранных трупах
ордынцев и урусутских хашаров. Значит применить турусы – осадные башни на
колесах, тоже было нельзя. За валом угадывался глубокий ров, доверху
заполненный тоже смердевшими трупами, над которыми кружили тучи кёрмёсов –
душ убитых воинов, и чтобы перескочить по нему на другую сторону не
требовалось ни досок, ни бревен. И почти сразу за рвом вырастал этот холм, или гора с подточенными весенними водами боками, вернее, это был утес с
плоским верхом и конусообразным основанием, на котором высились стены
крепости. Ни одна камнеметательная машина не смогла бы перебросить через них
снаряды, как не был бы эффективным и обстрел ими дубовых бревен, плотно
пригнанных друг к другу. Камни или не долетали бы, или теряли убойную силу, отскакивая от столетних стволов как горох от стола. А без машин осада
крепости была бы бесполезной.
Субудай смачно выбил сопли и вытер нос рукавом шубы, затем легонько
тронул коня медными шпорами и поехал вдоль реки к месту напротив подъемного
моста. Но увидев обгорелые остовы посадских избушек и обугленные колья
частокола вокруг, завернул морду коня и закачался в седле в обратную
сторону. Он понял, что горожане заранее сожгли внешние укрепления вместе с
избами подгородних, чтобы ордынцы не смогли ни укрыться, ни отдохнуть, ни
воспользоваться строительным материалом. А еще они сделали это для лучшего
обзора местности. Кроме того, с обеих сторон дороги, ведущей к переправе и
дальше к главным воротам, из земли торчали затесанные концы врытых в землю
бревен-надолбов с наклоном вперед, а сама дорога была очень узкой, как мост
через ров, разметанный заблаговременно, следы от которого отпечатались на
краях этого рва. То есть, кони могли бы обломать себе на этом участке не
только ноги, но и вспороть брюха. Старый полководец доехал почти до угловой
башни с другой стороны крепости и снова удивился тому, как природа
постаралась оградить ее от нападений. На этот раз защитники всего лишь
прорыли еще один канал, соединив Другуску с другой небольшой рекой под
названием Клютома, за которой поднимался все тот-же вал с обледенелыми
боками, высотой примерно три сажени, и виднелись края рва, обшитые обрубом –