Эвены уставились на беглеца трусливыми бегающими глазками. Странник, превозмогая утомление мышц и дрожь переохлаждения, схватил ближнего эвена за грудь расстёгнутой дохи, подтянул к себе и, едва соображая, что делает, дурным срывающимся голосом закричал:
- Запрягай упряжку! Вези в Эвенск! Убью!!
Эвены вскочили. Сухонькие ручки с грязными нестриженными ногтями потянулись к ружьям и острогам. Колючки злых взглядов сжигали беглеца.
Опасность придала ему находчивости. Он выхватил пылающую головню из костра и надвинулся на скуластого патлатого эвена, показавшегося главным.
Старик быстро гортанно заговорил на местном наречии. Соплеменники почти сразу угомонились. Молодая эвенкийка с пористыми сальными щеками и разросшимися бровями на надбровьях налила пришельцу оловянную кружку горячего крепчайшего чаю.
Старик шепнул молодым. Два эвена шустро полезли по столбу к выходу из чума. Странник покосился на них, ничего не сказал. Сдадут – воля Божья.
Беглец отдувался, глотал чай, обжигая губы. Он соскучился по чифирю.
Чай был хорош, но не чифирь, слабее – купеческий.
Эвены лопотали по – своему. Чураясь беглеца, они отодвигались подальше. Между ними и Странником образовалось пустое пространство, ничейная земля из закоптелых камней, дымящих головёшек. Юный безусый эвен импульсивно сжал приклад лежащего в ногах винтореза. Седой и беглец предупредили его от глупостей одновременными быстрыми взглядами.
Зашуршала, заколотилась под тяжёлым грузом стена. Ушедшие эвены возвращались, волоча нечто, закатанное в оленью шкуру саваном.
Мешок бережно спустили по шесту, развернули. Спеленатым ребёнком был русский дед. Льняные усы, шевелюра и борода обросли ему голову шаром, как у льва. На самой маковке розовела антоновским яблоком лысина. Две рыжие пряди на баках пробивали седину.
- Как зовут? – напустив строгость, спросил дед, приподнимаясь со шкуры на локте.
- Тебе чего? – огрызнулся беглец и рванулся к деду. Не понравился тон, хоть и старший.
Дед перехватил замахнувшуюся руку, нажал на известную точку. Рука повисла плетью.
- Зови меня – Странник,- признался через окровавленные цингой зубы беглец.
Дед беззвучно рассмеялся, раздвигая сетку морщин под проницательными глазами.
- Где легавые
- На хвосте,- беглец выплеснул в костёр остатки чая.
Живые чёрные буравчики глаз деда сверлили наручники на запястьях пришельца. Беглец мог двигать руками неловко, совместно, провоцируя недружелюбный перегляд эвенов.
- Вижу, не туристом к нам пожаловал,- снова засмеялся дед. Теперь – со звуком. В горле его хрипло булькало, как недавно у беглеца.
Странник зашёлся кашлем:
- Проклятый холод!
Дед ещё раз поглядел на наручники и мотнул головой. Молодые эвены дождались одобрения Седого, молча наблюдавшего за разворачивавшимися
событиями. Сбили ледорубом цепь браслетов.
- Мне в Эвенкск надо,- сказал Странник, потирая затёкшие запястья.
- В Сочи не хочешь? – глумился дед.
Эвены разобрали слово « Сочи» и поддержали смех. Они хохотали некрасиво, гримасничая тонкими лицами. Зловонное нечистое дыхание наполняло чум. Странник не обращал внимания. От горячего чая его разморило. На минуту он потерял чувство опасности. Уже казалось, что и подававшая чай эвенка смотрит животными желающими глазами.
Отчаянный лай собак за стеной заставил собраться. Эвены тоже замолчали.
- За тобой,- подытожил дед, и не ошибся.
4
НА ВОЛОСКЕ
Стена чума заколебалась от нетерпеливых ударов. Дед и Седой переглянулись. Дед кивнул. Эвены моментально сдвинули в сторону железный поддон, поверх которого горел костёр. Внизу оказался столитровый бак, использовавшийся для нагрева воды. Странника подтолкнули. Ему ничего не оставалось, как довериться. Если преследователи задержатся, за полчаса он угорит в баке.
Беглец занял место в баке. Бак прикрыли крышкой. Сверху положили дрова, на них – тлеющие поленья. Ещё выше – распорка, стальной прут поперёк подвешенным котелком, где бурлил кипяток для чая. Другая операция: деду разрисовали лицо красной охрой и кинули на грудь снятый со стены бубен.
- Кто там? – закричал седой эвен, обращаясь к людям за чумом. Остервенелый лай собак заставлял говорить чрезмерно громко и прислушиваться к ответам.
- Белые люди. Открывай, чукча! - за стеной засмеялись.
Визг наружных собак достиг апогея. Голосили и лайки, явившиеся с пришельцами. Слышалось, собаки бросаются на людей и друг на друга
- Сука! Она мне сапог прокусила.
Рявкнул выстрел. На миг – тишина. И снова – лай, визг, кутерьма.
- Открывай, милиция! Друзья с Пятнадцатого строгача.
- По стене, давай, давай! – седой эвен смешно коверкал русские слова.
- По стене я не полезу, урод! Подними полог, - потребовал грубый голос.
Седой крикнул по-эвенски. Молодые ринулись от костра к нему. Схватив шесты, стали задирать полог у подрытого лаза для собак. Чум зашатался.
- Ой! Ой! Ой! – заверещали эвены.
Чум устоял. Через собачий лаз, пригнувшись, практически вползли шесть человек в ментовских тулупах, шапках, валенках. Вместе с людьми ворвался клубок мятущийся пурги, на некоторое время, застлав глаза облаком, не давая ничего видеть. Костер от порыва ветра задуло. Молодые эвены торопливо раздували его, пыхая дыхание ртов.
Хозяин отбросил попавшуюся под ногу головню, прошёл к очагу, начальственно уселся на место, освобожденное седым эвеном. Скинул рукавицы, протянул к тёмным с глазками огоньков поленьям толстые ладони. Вскочившие эвены сесть не осмеливались.
Седой изучал явившихся. Одна была женщиной. Недобрые тонкие черты её скукожились от мороза. Молодая эвенка подала Хозяину и женщине чай. Хозяин взял, велел напоить чаем остальных. Женщина беспричинно небрежно оттолкнула эвенку. Губы эвенки оскорблено разжались и сошлись.
От мороза не все вошедшие сразу могли говорить. Хозяин подозрительно разглядывал лежащего на шкуре с бубном на груди деда.
- Кто? – строго спросил он Седого.
- Шаман наш. Заболел, - коротко отвечал Седой.
Хозяин и магаданский полковник нагнулись к деду. Хозяин смазал охру с лица.
- Зацепил! – сокрушённо замотал головой Седой.- У шамана – рожа. Болезнь заразная.
В подтверждение мнимый больной надрывно простонал.
Хозяин повертел вымазанным пальцем в воздухе, ища, где вытереть. Не найдя, вытер о расписную поддёву Седого.
- Я могу йодом обработать, - услужливо предложила женщина – ментовка. На зоне она несла службу инструкторши по воспитательной работе с осужденными.
Хозяин далеко отставил толстый палец. Инструкторша из сумки на боку достала склянку. Йода не пожалела, обильно смочила начальственные большой и указательный пальцы.
- У нас пассажир сбежал, - пояснил Хозяин Седому. – Ты бы опросил своих, кто – что видел.
Седой эвен дёрнул подбородком и проворно влез по столбу к отверстию в верхотуре чума, служившему и дымоходом. Через собачий лаз входили и выходили лишь не знавшие обычаев белые люди.
- Если словим, сам пристрелю, - продолжал Хозяин, адресуясь к подчинённым, смирно стоящим вокруг, как и эвены.
Хозяину поднесли горячий чай, но после истории с рожей он не решался отхлебнуть. Боялся грязноты. Перекладывал кружку с ладони на ладонь.
- На ножи бы его шерстяным пустить, - предложил опер.
- Хватит, пустили! – оборвал Хозяин. – Три трупа.
- И то верно, - подтвердил магаданский полковник.
- Московский чудик не разнюхает? – шепотом поосторожничала инспекторша.
- Куда ему! Слышал, у него рыльце в пушку, - съехидничал магаданский полковник. – Лишь проштрафившихся Колыму инспектировать посылают.
- Что за человек?
- Некий Степанов. Дядя Степа достань воробышка…
Опер хихикнул первым. Остальные поддержали.
Из лаза выползли новые фигуры в погонах. Хозяину протянули рацию. Кум ( Зам ) информировал о неспокойном положении в лагере. Зэки большей частью отказались выйти на стройку. Хозяин крепко выругался. Связь позволяла слышать каждое слово. Магаданский полковник крякнул. Инспекторша скукожила мордочку, у неё в жилой зоне за лагерем остался муж-врач.
Возвратившийся Седой объявил: никто из эвенов беглеца не видел. Хозяин пнул полено, брызнувшее искрами.
- На ваше стойбище я санпроверку нашлю, - сурово пообещала инспекторша. Съехидничала: - Или вы сейчас соответствующие документы представите?
Понятно, никаких бумаг у эвенов не существовало.
- Что спросить с идиотов, помимо анализов! – усмехнулся магаданский полковник.
Делегация белых людей со значением удалилась через собачий лаз.
Задержался опер. В чум, нюхая воздух, вскочила одна из ментовских лаек. Озябшая собака дрожала в теле. Нос ходил ходуном. Собаку тянуло к костру. Чужие запахи волновали, но их было чересчур много, чтобы определиться. Лайка крутанулась вокруг очага, заскребла лапами, разбрасывая выгоревший уголь.
Если б зимой летали мухи, их бы услышали. Воцарившаяся тишина не ускользнула от опера. Он ощущал и повисшее в воздухе напряжение. Опер, кидая подозрительные взгляды, пошёл к собаке.
Нашёлся Седой. Хворостиной он выкатил из костра жженый, оставшийся после вчерашней трапезы, кусок оленины. Собака жадно схватила мясо, зажала передними лапами и легла на живот, готовясь жрать.
Опер ударил собаку. Она огрызнулась и с мясом в зубах вылетела из чума. Опер окинул эвенов уничтожающим взглядом.
За чумом скулили, тоскливо выли и рвались с ошейников лайки. Опер поспешил, чтобы не отстать. После его ухода, все в чуме вздохнули с облегчением.
Скрип полозьев обогнул чум и стал удаляться.
Странника в полуобмороке извлекли из-под костра, из чана. Дед велел перетащить его в свой чум.
5
ДВА ВОРА
Когда Странник пришёл в себя, он лежал на нартах, закутанный лоскутным одеялом. Свёрнутая телогрейка грела ухо, вместо подушки. В ногах полулежал в расстегнутой серой рубахе дед. Ходить, верно, ему без посторонней помощи ему было не особо легко.
Заметив, что Странник открыл глаза, старик предложил :
- Глотни чаю.
Странник взял с земляного пола кружку. Отпил до середины крепкого остывшего чаю. Глаза деда блестели. У него была привычка лазать взглядом по лицу собеседника, будто щупом. Каждое мгновение он изучал какую-то часть лица, а не целое. Он никогда не смотрел в глаза, а как бы поверх них.
- Теперь рассказывай.
- Чего рассказывать?! – вскипел Странник. Он хотел встать. Слабость навалилась и привалила к постели. – Я следователю рассказал… Сам кто?
- Попова слышал?
- Попов?... У нас в лагере был Попов, в пятом отряде.
- Племянник мой шухарит.
- Тогда ты меня должен знать.
- Ксивы из лагеря редко приходят. Я отошёл от дел.
- В лагере пять воров.
- Попова среди нет?
- Не залетал.
- Прыгал воробышком по синим шапкам, красным околышам. В старое время вязали – воровское звание терял. Свободная птица в неволе не живёт.
- Сейчас по-другому.
- Шерстяной?
- Бери выше. Вор.
- Да ну! – насмешка на губах старика вспыхнула и удержалась внутренним сиянием. Розовизна наполнила сухие губы.
Потрескивала цигарка жесточайшего самокрута. Страннику курить дед не предлагал.
- В Самарканде признавался, - с достоинством выговорил Странник.
- У чурок?
- Я тебе дам! – Странник рванулся и опять стих. – Дюжина воров была на сходке.
- Кто?
Странник перечислял громкие фамилии, клички. Делал охотно, не торопясь. Чувствовалось, рассказ многократно повторён на зоне.
Старик задумался.
- А не верю! Не вор! – вдруг вскричал он.
Тысячи злых чертей выплеснулись из его глаз. То ли сало колыхнуло фитиль в консервной банке, то ли действительно таились они в душе старого вора и теперь кинулись наружу. От неведомых мыслей старик отмахнулся , как от морока.
Отупелыми ватными отмороженными пальцами Странник торопливо сбросил сорочку, задрал майку. Обернулся спиной.
- На, смотри. Татуировок нет.
Старик прищурился.
- Вижу, нет. Не слепой. Всех нетатуировочных в воры хочешь записать? Прост. Нет татуировок, значит, не дурак. А вор, не знаю…
- У тебя картинки есть?
- У меня – купола. Показывать не стану.
- Купола? Ты убивец? Сколько куполов?
- Не болтай. Ты-то чист. Чего на тебя псы взмылись?
- Я мусоров замочил.
- Вор не может убивать.
- Я знаю. Так получилось. Пойду на сходку. Ворам судить.
- В зоне синих мочил?
- В зоне – чехов. Нарвались. Их поди треть там. Борзеют. Шишку хотят держать. Я пришёл, со славянами нормально. А у духов гнилой базар пошёл. Шерсть и мужики стали ко мне оттекать. На разборке трёх заметелил. Они первыми с заточками полезли.
- Где тёрка шла?
- На работах. Мусора заставили мужиков новый барак строить. Я не ходил. Лежал – чай пил, в карты играл. Танк за работой у меня присматривал. А тут я лично пошёл развеяться. Чехи борзые и налетели. Шерсть за меня впряглась, мужики – врассыпную. На топорах и лопатах махались. Духи по подлянке зашли с заточками сзади.
- А Гордей чего не пресёк?
- Хворь на авторитета напала. Сестрички ему марафет вкололи…Гордей частенько в отключке. На Пятнадцатой и без него вор на воре сидит. Все пятеро залупные. Чёрный беспредел.
- Значит, воры за тебя не вступились… - Попов делал выводы не в пользу Странника.
- Обижаешь, дед!.. Внезапно произошло. Отвечаю. Козырные не успели рассудить, - напрягаясь от недоверия Попова, Странник заторопился с рассказом: -… Их и другие могли грохнуть. Духи списали на меня... Пацаны подкоп под ворота готовили. Через него и ушли.
Дед наморщил лоб, пытался разобраться в сумбуре слов:
- Много ушло?
- Шестеро.
- Других сразу взяли. Косого из всех жальче. Нормальный пацан… Попов, у тебя водки нет? Во рту от базара пересохло.
Попов ждал просьбы. Хитро посмеиваясь, выкатил из – под нарт заткнутую пробкой облезлую бутылку. Разлил в многократно использовавшиеся разовые стаканчики.
Странник глотнул спирта. Горячий обжигающий шар покатил от нёба к внутренностям. Давно не пивши, Странник быстро захмелел. Алкоголь в секунду растворился по крови, будто на пьяную иглу посадили. Умирать расхотелось, словно уже был мёртв. Лежал в сладкой бесчувственности, а мимо проносились беды.
- Чехов по нужде убивал, а мусоров? – издалека доносился испытывающий голос Попова.
- За несправедливость свёл счёты с тремя прокурорами. Навешали делов. Ходил по имущественной, в твоё время – 144 – й. Нумерацию сменили, чтобы путать, суки. Уже тогда не в тему по тебе 206 – ю подвесили.
- Ты мне не переводи. Я нынешние статьи знаю, - обиделся Попов.
- Откинулся с Мордвы. С тёплого моря я сам. Из краснодарских. Город Ейск слыхал?.. Отмечайся им в восемь вечера, как на вольном поселении. Раз проштрафился – с братками погудели. Нарушение режима! Опять обещали. И те же погонщики, что и в первую ходку. Я взял «Стечкина», пришёл в прокуратуру и поучил гадов.
- Отмываться тебе, сынок! Ох, отмываться! Убивцам в ворах не ходить, - горестно попенял старик. Он в очередную пополнил стаканы. Не пьянел, лишь говорил мягче. Занюхивал рукавом. – Танков мочить надо было послать.