-Алло!
хриплый голос Джона был как всегда беспечен и весел.
-Алло! Смольный на проводе, у аппарата Дзержинский. Почему молчите,
это кто?
-Моби, -
кратко отозвался беглец из белокаменной и получил ответ, прямо в уши:
-Моби! Ура пиплы, Моби прикатил! Моби, вали быстро, мы тебя ждем!..
Еще полчаса тряски в трамвае, грозящем сойти с рельсов на поворотах, за окнами дома девятнадцатого века, так и мерещится в сумерках Распутин с крестом или Раскольников с топором, фонари приличных форм, куски булыжной мостовой, Моби все больше и больше узнавал Питер, Питер своей молодости, ведь они тогда, после винта на Плешке, на всякий случай скипнули с Ремкой в Питер, к ее френдам, там то Моби и научился мульку варить, на дербан ездить и шмыгатся... Рэмка была плановая-торчковая, наркомша со стажем и френды были у ней соответствующие. Потом Рэмка кинулась от передозняка, Моби вернулся в Москву, с Сэмом скентовался, а там и с иглы слез, подвязал с этим темным делом, но когда катил в Таллинн или в Ригу, всегда заезжал по старой памяти к френдам - Джону, Оксане, Кэру, Нильсу, Ого...
-А, привет Моби, заждались! -
Джон, все такой же веселый, на пороге коммуналки питерской, бедные соседи, чего они только не видели, чего они только не вынесли...
-Дай я обниму тебя, пипл! Рад, рад!
-Ты вмазаный?..
-Не-е Моби, мы теперь на другом зависаем, улет! Проходи - познакомлю, угостим...
Длинный коридор со всякой дрянью по стенам, описанный во множестве романах и показанный во множестве фильмах, хмурые двери, за каждой другая судьба и... дверь расписанная во все цвета радуги, а посередине надпись славянской вязью - Ментам вход воспрещен! Ба, все знакомо, как будто и не было двух лет после прошлого приезда... Разлуки...
-Знакомьтесь пиплы, Моби! Из Москвы вечерней лошадью, для нашей радости!..
Визг, крик, поцелуи. Есть и старые знакомые - Оксана, Нилс, Фердинанд, есть и новые - племя младое, незнакомое:
-А меня Лэси звать, хочешь - я тебе фенечку сплету...
Моби усажен на пол, в комнате полутемно, по кругу идет-плывет косяк, косячок, косяк-самопых, Лэси вежливо и чуть-чуть прихватила губками дымку и передает Моби, он втянул в себя от души, раз-другой и дальше косяк по кругу, сначала как всегда, ни чего, а затем легкое головокружение, глаза чуть подделись слезой, чуток, самую малость, совершенно безболезненно ломануло затылок и захорошело на душе, легче стало жить, а тут Оксана, и кофеек подносит в чашечке, ну а Джон что-то в руку сует...
-Эт...это что? -
через силу выговорил Моби, разглядывая конфету, блестяще-влажно лежащею на ладони.
-А ты сосани ее - узнаешь, мы тут по случаю у одного штатника задарма ухватил бонбонов с начинкой... Тает конфета во рту, чуть горчит и одновременно чуть сластит, все такое клевое и такой всеобщий ништяк, пипл, цвет зеленый такой глубокий и сочный, а у Лэси глаза фиолетовые, о! и хайра светятся, ну улет... Моби сполз по стенке, с губы свешивалась слюна, длинной клейкой ниткой, глаза превратились в щелки и уставились куда-то в пространство, лицо побелело. Ему было ништяк, где-то вдали звенел высокой нота смех Джона, что-то очень и очень смешно бубнила Оксана, а ему был такой ни-и-ш-тя-я-я-к... В голове всплыло - Сэм, квислинг, оккупанты, надо бежать бежать, бежать!..
-Нам надо бежать! -
изо всех сил заорал Моби, но его ни кто не услышал и он уснул, стал маленьким' маленьким, свернулся в махонький клубочек и уснул...
Проснулся Моби от сушняка. В комнате вповалку лежали хипы. Под боком сопела
Лэси, и хоть он ни чего не помнил, но и она, и он были голышом... На диване шевелился Джон, за ним у стенки тихонько всхрапывала Оксана.
-Слышь, Джон, -
прошипел Моби, стираясь не разбудить остальных.
-Че, -
спросонья недовольно прохрипел Джон.
-Слышь, вода есть на флету?
-В кухне, ты че вскочил спозаранку, еще десяти нет...
-Понимаешь, нам всем бежать надо! Бежать, понимаешь?!
-Это у тебя от бон бона героинового стремаки пробили, куда бежать...
-Как куда, в Калифорнию, на Запад, к своим, есть же там хипы?! Тут же одни квислинги да оккупанты..?
-Какие квислинги, какие оккупанты, у тебя что ли крышу сорвало? Спи...
Моби натянул джинсы и отправился в кухню. В длинном коридоре было пусто, а на кухне, за столом покрытом липкой клеенкой с вытертым рисунком, сидел какой-то дед, в одних трусах, морщинистый и лысый, и слушал маленький транзистор, прижав его к уху. Моби отвернул кран, что бы спустить теплую воду, дед покосился на него ничего не сказал. Утолив жажду, Моби поинтересовался:
-Чего слушаем, дед?
-Голос Америки. ..
В комнате Моби нашел приличных размеров бычок и закурил, усевшись на спальник. Надо бежать. . .
Вспомнилось, правда как в тумане, выселение, небольшая драка с прежним френд и чего взбесился, ну поинтересовался Моби, какого цвета трузера, так что, повод ногами махать?.. Хорошо мослы длинные, хендом зацепил классно квислинга проклятого, память будет, ну и конечно припечатал ногой домофон, только щепки пластмассовые в разные стороны брызнули - а фули от народа прятаться за домофонами, все как ни у людей. Моби расхохотался собственным мыслям.
-Ты че гогочешь, Мобик?..
сонно пробормотала Лэси и поежилась, стараясь плотней укутаться в одеяло.
-Спи, спи, это я так, сам с собою, тихо сам с собою разговор веду,
-тихонько напел Моби и потушил бычок. Хотелось поговорить с Джоном, но тот дрых без задних ног...
Мужик лет сорок с небольшим, без единого волоска на голове, но с огромной бородой, вылитый душман, все как обрисовал Джон, внимательно смотрел на Моби из-под густых бровей, придерживая дверь ногою.
-Я от Джона, от Женьки Шварца. Помнишь?
-Помнишь. А тебе чего надо?
-Поговорить.
-Здесь не церковь, в церкви говорят по душам, я тебя в первый раз вижу...
Моби вздохнул, но помня слова Джона - мужик нудный, но клевый, ты вотрись к нему, не пожалеешь, вотрись главное! начал снова.
-Мне нужно поговорить с тобой, обязательно нужно. Во как, -
и Моби полосанул ребром ладони себя по горлу. Жест видимо сыграл свою роль, мужик убрал ногу и слегка приоткрыл двери.
-Проходи.
За дверями был артистическо-богемно-люмпенский бардак, то есть мастерская художника. На столе, среди банок и туб с красками, на куске какой-то тряпки, спала худая девушка, совершенно голая, ни чем не прикрытая, везде были холсты, картины стиля примитивизма, вещи, которым место на помойке, кисти, бутылки, бутылищи, бутыльки, бутылечки... За грязными стеклами виднелись мокрые крыши и серое небо. Питер...
Мужик провел Моби за фанерную перегородку, там оказался уголок для души - стол с непустыми бутылками и остатками какой-то закуски, диванчик со второй герлой потолще и накрытой рванным ватным одеяло грязно-красного цвета. Видимо мастерская пользовалась успехом.
-Садись, портвейн будешь?
-Это мой любимый напиток, -
не покривил душой Моби и осторожно уселся на краешек дивана с девицей, так как больше было не куда. Герла пробормотала что-то и отвернулась к стене, выставив из-под одеяла голый зад. Художник усмехнулся, налил в два грязных стакана мутного портвейна и присев на край стола, звякнул стаканом об стакан;
-Будем.
Выпив под такой короткий тост, художник стал ковыряться рукой в тарелке, выискивая среди вонючего винегрета невесть что, а Моби разглядывать хозяина. Лысая голова была посажена на широкие плечи, обтянутые рванной грязной тельняшкой, заправленной в так же грязные и рваные тренировочные штаны. Ансамбль заканчивался одним грязным и естественно рваным носком. Внезапно Моби осенило:
-Так ты «митек»?..
-Дык елы-палы...
-Джон мне сказал, что ты по ошибке забрел к финикам, и будто дорогу помнишь..
-Ну...
-Нарисуй мне.
Возникла тишина, художник-митек поглаживал рукой лысину, оставляя на ней след винегрета, Моби не спускал глаз, герла под одеялом что-то бормотала...
-Ну, -
с другой интонацией произнес хозяин мастерской и снова налил в стаканы. На этот раз вышло по чуть-чуть. Чокнулись, раздалось емкое - будем, Моби выплеснул в сея зрелый напиток зрелого социализма, спасибо Аксенову В., научил, и уставился художника. Рука с лысины перешла вновь в тарелку и внезапно замерла...
-О'кэй, сейчас нарисую.
На столе, потеснив тарелки, стаканы и пепельницу, появился рваный лист бумаг: с какими-то жирными пятнами, художник вооружился карандашам, длинным и толсты и под его рукой стали возникать какие-то черные линии, сопровождаемые бормотанием - станция...как ее...ну последняя по этой дороге...здесь магазин... закрытый ети твою мать налево...тропка... ручей...дерево сломанное...а вот тут немного так...
Моби еще раз посмотрел на план, вздохнул и спросил:
-Ну что, Джон, идешь со мною?
Джон растерянно оглядел пустую комнату, заставленную старыми вещами и неуверенно пожал плечами:
-Так это. ..че там делать. ..без ксив... прайса нет... спикать не умею...
-А я умею? Я имею ксиву, прайс?! Ты что - граница открылась, кому как не нам мир глядеть?! Христианию, Калифорнию, Индию?!.. Ну?!
Джон прятал взгляд от Моби, юлил им, норовил укрыться в сумерках комнаты, в темных углах, спрятаться за старый резной шкаф, за сундук с хипповым тряпьем, бережно собираемый Оксаной, за резные доски хер знает для чего и внезапно Моби все понял, ни куда Джон не поедет, он хоть и обзывается хипарем, но по правде такой же цивил, как и соседи за стенкой, только с другим знаком. Просто в цивильной жизни он ни чего не достиг бы из-за лени и любви к кайфу-наркоте, а тут он на своем месте....Моби усмехнулся:
-Нy ладно, замяли. Мне терять не чего, акромя цепей, как тому пролетариату. Я решил - ухожу. Прямо сейчас. Часов через пять, если все будет ништяк, буду там. Привет.
Моби встал, закинув рюкзак на плечо и сделал самый первый решительный шаг к две ведущим на свободу, на волю, либертуха впереди, пиплы, фридом!
-Может тебе чего-нибудь надо? - виновато спросил Джон. Моби пожал плечами;
-Удачи. Которой у тебя нет. Привет Оксане и всем.
Длинный коридор, из кухни несутся звуки радио, дед видать все слушает, хлопнула входная дверь, грязные ступени, ведущие вниз и вверх, ему дорога только вниз, дверь подъезда распахнута настежь, воздух сырой - был дождик. Когда? Вчера, сегодня, позавчера, завтра?.. Моби почувствовал - портвейн художника наложился на конфету Джона, все смешалось с только что выкуренным косяком на дорожку, волнам поднималось внутри восторг, окрыляя его, воодушевляя его, приподнимая над землей... Моби сделал один шаг, другой, третий, почувствовал, что потихоньку взлетает, замахал руками, рюкзак совершенно не мешал ему, под ногами было уже пусто длинный, хайр развевался в воздухе, ему казалось - он самолет! Впереди была свобода...
Приземлился он на Финском вокзале. Недалеко от броневика под стеклом. Полис стоял с широко раскрытым ртом, видимо был поражен до кончика хвоста прилетом Моби, а тот презрительно пожал плечами и прошел на перрон, благо поезд уже был подан. Затем был провал, полный, черный, густой и непрозрачный, и очнулся Моби только у сломанной ели.
-А теперь тут немного так! -
во весь голос вспомнил Моби и поперся как танк. Хрустели ветки, орали ночные птицы, шарахались из-под ног какие-то звери, внезапно лес расступился и прямо перед ним, Моби, освещенный яркой и совершенно круглой луной, возник какой-то мужик, в смешной фашистской фуражке с длинным козырьком, такие он в кино видел.
-Мужик, это Финляндия?! -
заорал Моби от избытка чувств так, что у самого заложило уши. Мужик подпрыгнул, у него на груди звякнула какая-то железяка, от ее вида Моби расхохотался - мужик держал на груди малюсенький детский игрушечный автомат!..
-Ха-ха-ха-ха-ха-ха !-
раскатилось дьявольски по лесу и мужик повторил следом за Моби:
-Хи-хи-хи-хи-хи-хи!
Моби ткнул мятым планом в грудь мужику и повторил свой вопрос:
-Это Финляндия, а?! Финланд?..
-Йес, йес, Суоми, Финланд! Финланд!..
Внезапно мужик выхватил из рук Моби план, тот не успел отреагировать на такое нахальство и бесцеремонность, как странный мужик с игрушечным автоматом так же быстро выхватил из кармана толстую ручку и показав план беглецу под светом луны, жирным крестом перечеркнул его.
- Ты че мужик, ты че, схавал чего что ли? -
обескуражено забормотал Моби, пытаясь спасти план из наглых рук, а мужик пояснил свои действия;
-Финланд ноу гут! Ноу гут! Свиден гут, вери гут! Гоу Свиден, гоу!
И вернув план ошарашенному Моби, махнул куда-то рукой...
До сих пор Моби не знает - был ли этот мужик или это был глюк наркотический... Но живет Моби в сквоте в Амстердаме, на Стаарграхт.
ПРОРЫВ СКВОЗЬ МЕНТАЛЬНОСТЬ.
Уезжать друзья и подруги начали еще в семидесятых. Вначале, по молодости лет, их увозили принты. Затем, встав на собственные неустойчивые, в связи с радостями жизни, ноги, уезжали сами.
Первые уезжали по израильским визам. Но не все доехали до исторической Родины, так как; дураков менять советский брежневизм на еврейский кибуцизм среди его друзей оказалось немного. Большинство по пути терялось в Вене и Риме, а затем всплывали цветными открытками, редкими как праздники, из Нью-Йорка, Парижа, Амстердама и даже вымышленно-ненастоящего какого-то Сиднея...
Следом за израильскими визами пришел черед вызовов из Германии, которая Федеративная. Но этим вызовам пускали еще более тяжелее, чем по израильским, хотя и по тем не все шло гладко. В чем тут дело - непонятно, но все равно, друзья понемногу уезжали. С криками и психушками, с заявлениями и голодовками, с демонстрациями протеста и отсидев за спекуляцию, хулиганство и хранение наркотиков. Но уезжали, затем от них приходили цветные открытки, правда все реже и реже, все с большим и большим интервалом, и наконец друзья исчезали совсем...
Естественно, не был обойден вниманием и матримониальный способ уезда. Жена не роскошь, а средство передвижения...Кто-то женился на еврейке, кто-то на иностранке, а вот Серж с Измайлова, женился на выездной актрисе, старше его лет так на восемнадцать...и бежал от нее и Родины где-то в Брюсселе...
Вслед немецким пришел черед совсем экзотичным вызовам. И отъездам...У Брика оказались греческие родственники, конечно в Греции, у Мальвины армянские корни в Канаде, а у Сэма родной отец отца, то есть дед, в Колумбии.. Это там, где кокаин делают. И Сэм свалил туда. Нет, конечно нет, уехать было не просто, в дело шли тайные связи, подпольная переписка, громкие обращения - деда в сенат США (?) и к свободной прессе Запада, Сэм в свою очередь, устроил пресс-конференцию для аккредитованных в Москве журналистов, показывал свой раскрошенный зуб и заявлял на просьбу повидать любимого и не разу не виданного деда, советское правительство послало хулиганов из КГБ, которые и раскрошили ему зуб...И всех в конечном итоге, выгнали. Отпустили. Разрешили выехать. Дали визу...Дали под жопу. У Нино даже во Франции оказались родственники, кто бы мог подумать - толстая Нино, стриптизерша первого призыва на подпольных сейшенах, апостольша фрилава и изысканная Франция... Невольно напрашиваются непрошеные ассоциации насчет 1968 года.
В годы перестройки в ход пошли уже американские квоты на эмиграцию, вызова из диаспор Канады, ЮАР, Австралии, Аргентины и даже такие оригинальные пути отхода, как выезд по ваучеру в Польшу или например в тогда еще Чехословакию, мгновенное исчезновение, вполне привычное для волосатого люда, и всплыв подорванной субмариной или совсем наоборот, приземление торжествующим рустом, в городах, ни чего не имеющие общего ни с Польшей, ни с Чехословакией...Амстердам и Копенгаген, Осло и Верден, Сан-Франциско и Париж...Каких только видов различнейших городов он не получил от френдов...Как, с какими ксивами и на что, оставалось загадкой не только для него, но и для Интерпола...